время.
утомился, потому что до поздней ночи сидел в кафе, где завсегдатаи
устроили пирушку. Второпях, не давая себе времени обдумать и привести в
порядок все планы, составленные за неделю, он оделся и, не позавтракав,
помчался в указанное ему предместье. И хотя глазеть по сторонам времени не
было, но, как ни странно, он увидал по дороге всех трех чиновников,
причастных к его делу, - и Рабенштейнера, и Куллиха, и Каминера. Первые
два проехали мимо него в трамвае, а Каминер сидел на терраске кафе и как
раз в ту минуту, когда К. пробегал мимо, с любопытством перевесился через
перила. Наверно, все трое с удивлением смотрели, как бежит бегом их
начальник.
даже самая ничтожная причастность посторонних к его делам, не хотелось
пользоваться ничьими услугами и тем самым хотя бы в малейшей степени
посвящать кого-то в эту историю; и наконец, у него не было ни малейшей
охоты унизить себя перед следственной комиссией слишком большой
пунктуальностью. И все же он бежал бегом, чтобы по возможности явиться
точно в девять, хотя его даже не вызывали на определенный час.
не представлял себе, по какому именно, а может быть, и по необычному
оживлению у входа. Но, задержавшись в начале Юлиусштрассе, на которой
находился дом, куда его вызвали, К. увидел по обе стороны улицы почти
одинаковые здания: высокие, серые, населенные беднотой доходные дома. В
это воскресное утро почти из всех окон выглядывали люди. Мужчины без
пиджаков курили, высунувшись наружу, или осторожно и заботливо держали на
подоконниках маленьких детей. На других подоконниках громоздились
постельные принадлежности, за которыми мелькали растрепанные женские
головы. Все перекликались через улицу, и один такой окрик как раз над
головой К. вызвал взрыв смеха. По всей длинной улице на одинаковых
расстояниях в полуподвалах разместились бакалейные лавочки, куда можно
было спуститься по ступенька. Оттуда входили и выходили хозяйки,
останавливались на ступеньках, болтали. Торговец фруктами расхваливал свой
товар, задрав голову к окнам, и чуть не сбил К. с ног своей тележкой,
когда они зазевались. Где-то убийственно завопил граммофон, как видно уже
отработавший свое в богатых кварталах.
сколько угодно; если следователь видит его из какого-нибудь окна, значит
он знает, что К. явился. Только что пробило девять. Дом оказался довольно
далеко, он был необычайно длинный; особенно ворота были очень высокие и
широкие. Очевидно, они предназначались для фургонов, развозивших товар по
разным складам. Сейчас все склады во дворе были заперты, но по вывескам К.
узнал некоторые фирмы - его банк вел с ними дела. Вопреки своему
обыкновению он пристально разглядывал окружающее, даже остановился у входа
во двор. Неподалеку на ящике сидел босоногий человек и читал газету. Двое
мальчишек качались на тачке. У колонки стояла болезненная девушка в ночной
кофточке, и, пока вода набиралась в кувшин, она не сводила глаз с К. В
углу двора между двумя окнами натягивали веревку, на ней уже висело
выстиранное белье. Внизу стоял человек и, покрикивая, руководил работой.
остановился: кроме этой лестницы, со двора в дом было еще три входа, а в
глубине двора виднелся неширокий проход во второй двор. К. рассердился,
оттого что ему не указали точнее, где этот кабинет; все-таки к нему
отнеслись с удивительным невниманием и равнодушием, и он решил, что заявит
об этом громко и отчетливо. Наконец он все же поднялся по лестнице,
мысленно повторяя выражение Виллема, одного из стражей, что вина сама
притягивает к себе правосудие, из чего, собственно говоря, вытекало, что
кабинет следователя должен находиться именно на той лестнице, куда
случайно поднялся К.
провожали его злыми взглядами. В другой раз, если придется сюда идти, надо
будет взять либо конфет, чтобы подкупить их, либо палку, чтобы их
отколотить, сказал он себе. У второго этажа ему даже пришлось переждать,
пока мячик докатится донизу: двое мальчишек с хитроватыми лицами взрослых
бандитов вцепились в его брюки; стряхнуть их можно было только силой, но
К. боялся, что они завопят, если им сделать больно.
спросить, где следственная комиссия, он тут же придумал столяра Ланца -
эта фамилия взбрела ему на ум, потому что так звали капитана, племянника
фрау Грубах, - и решил во всех квартирах спрашивать, не тут ли проживает
столяр Ланц, а под этим предлогом попутно заглядывать в комнаты. Но
оказалось, что это можно сделать и без всякого предлога, потому что все
двери были открыты, дети вбегали и выбегали из комнат. Комнаты по большей
части были маленькие, с одним окном, там же шла стряпня. Многие женщины на
одной руке держали грудных младенцев, а другой орудовали у плиты. Больше
всех суетились девчонки-подростки; казалось, что, кроме фартучков, на них
ничего нет. Во всех комнатах стояли разобранные кровати, везде лежали люди
- кто был болен, кто еще спал, а кто просто валялся в одежде. В те
квартиры, где двери были заперты, К. стучался и спрашивал, не здесь ли
живет столяр Ланц.
в комнату, к кому-то, лежащему на кровати:
здесь нет и делать ему тут больше нечего.
думали, называли столяра с другой фамилией, не Ланц, или с фамилией, лишь
отдаленно звучащей как "Ланц", расспрашивали и соседей, провожали К. до
какой-нибудь дальней двери, где, по их мнению, такой человек мог снимать
угол или где кто-нибудь лучше знал жильцов, чем они сами. В конце концов
К. уже ничего не приходилось спрашивать, его и так затаскали по всем
этажам. Он уже сожалел о своей выдумке, показавшейся ему сначала такой
удачной. Перед шестым этажом он решил прекратить поиски, попрощался с
приветливым молодым рабочим, который хотел провести его еще дальше, и стал
спускаться. Но тут же, раздраженный бессмысленностью всей этой процедуры,
он снова поднялся и постучал в первую дверь на шестом этаже. Первое, что
он увидел в маленькой комнате, были огромные стенные часы, показывавшие
десять часов.
- она стирала в корыте детское белье и мокрой рукой показала на открытую
дверь соседней комнаты.
никто из них не обратил на него внимания - наполняла средней величины
комнату с двумя окнами, обнесенную почти у самого потолка галереей, тоже
переполненной людьми; стоять там можно было, только согнувшись, касаясь
головой и спиной потолка. К. стало душно, он вышел из комнаты и сказал
молодой женщине, которая, очевидно, не так его поняла:
взялась за ручку двери и сказала:
все-таки он опять пошел в ту комнату.
словно считая деньги, другой пристально смотрел ему в глаза; между ними
вдруг протянулась чья-то ручонка и схватила К. Это был маленький
краснощекий мальчик.
все-таки был узкий проход, который, по всей вероятности, разделял людей на
две группы; за это говорило и то, что К. не видел в первых рядах ни одного
лица: все стояли, повернувшись спиной к проходу и обращаясь только к своей
группе. Почти все были в черном, в старых, свободно и длинно свисавших
праздничных сюртуках. Только эта одежда сбивала с толку К., иначе он решил
бы, что попал на районное собрание какой-то политической организации.
переполненных подмостках стоял наискось небольшой столик, и за ним, у
самого края подмостков, сидел маленький пыхтящий толстячок - он, громко
хохоча, переговаривался с человеком, стоящим за ним, - тот подымал руку
вверх, словно кого-то передразнивая. Мальчику, который привел К., стоило
большого труда доложить о нем. Дважды, подымаясь на цыпочки, он пытался
что-то сообщить, но человек в кресле не обращал на него внимания. И только
когда один из стоявших на подмостках людей указал ему на мальчика, он
обернулся к нему и, нагнувшись, выслушал его тихий доклад. Он сразу вынул
часы и быстро взглянул на К.
он.
правой половине зала поднялся общий гул.
голос повторил толстяк и торопливо посмотрел вниз.
сказал, гул постепенно стих. В зальце стало гораздо тише, чем когда К.
вошел. Только на галерее люди еще обменивались замечаниями. Насколько
можно было разглядеть в полутьме, в пыли и в чаду, они были хуже одеты,
чем люди внизу. Многие принесли с собой подстилки и просунули их между
головой и потолком комнаты, чтобы не натереть кожу до крови.