Чтение 2–й страницы книги ~Сказка о силе~

свидание?

- Со знанием, - сказал он. - скажем так, что знание кружит
вокруг нас.

Он не дал мне уцепиться за такой загадочный ответ. Он
быстро изменил тему, и шутливым тоном велел мне быть
естественным, то есть записывать и разговаривать так, как если
бы мы были у него дома.

Что больше всего давило мне на ум на этот раз, так это то
живое ощущение, которое я имел шестью месяцами раньше,
разговаривая с койотом. Это событие означало для меня, что я
впервые мог визуализировать или воспринять через свои органы
чувств и в трезвом состоянии то описание мира, которое делают
маги.

- Мы не собираемся уходить в рассуждения о занятиях
подобного рода, - сказал дон Хуан, услышав мой вопрос. - тебе
нельзя посоветовать индульгироваться, концентрируя свое
внимание на прошлых событиях. Мы можем касаться их, но только
поверхностно.

- Но почему это так, дон Хуан? - У тебя еще недостаточно
личной силы для того, чтобы

искать объяснения магов. - Значит есть объяснение магов?

- Конечно, маги - люди. Мы - создания мысли. Мы ищем
разъяснений.

У меня было такое впечатление, что основным моим
недостатком было искать объяснения.

- Нет. Твой недостаток в том, что ты ищешь подходящих
объяснений. Объяснений, которые подойдут к твоему миру, против
чего я возражаю, так это против твоей рассудочности. Маг тоже
объясняет все вещи в своем мире, но он не такой окаменелый, как
ты.

- Каким образом я мог, прийти к объяснению магов? -
Накапливая личную силу. Личная сила заставляет тебя

очень легко соскользнуть в объяснение магов. Это
объяснение не является тем, что ты называешь объяснением. Тем
не менее оно делает мир и его чудеса, если не ясными, то по
крайней мере менее пугающими. Это должно быть сущностью
объяснения. Но это не то, чего ты ищешь. Ты ищешь отражения
своих идей.

Я потерял инерцию в задавании вопросов. Однако его улыбка
подталкивала меня к тому, чтобы я продолжал разговаривать и
следующей темой, представляющей для меня большую важность,был
его друг Хенаро и то необычное действие, котороеимели на меня
его поступки. Каждый раз, когда я приходил с ним в контакт, я
испытывал абсолютно неземные расстройства органов чувств.

- Хенаро поразителен, - сказал он. - но пока что не имеет
смысла говорить о нем или о том, что он делает с тобой. . Опять
же, у тебя нет достаточно личной силы, чтобы поднимать эту
тему. Подожди, когда она у тебя будет, тогда и поговорим.

- Что если ее у меня никогда не будет? - Если у тебя ее
никогда не будет, то мы никогда не

поговорим. - Однако с той скоростью, с которой я
продвигаюсь, будет

ли она у меня? - спросил я. - Это зависит от тебя. Я дал
тебе всю необходимую инфо

рмацию. Теперь ты отвечаешь за то, чтобы получить
достаточно личной силы, чтобы потрогать чешуйки.

- Ты говоришь метафорами, - сказал я. - скажи мне прямо,
скажи мне точно, что я должен делать. Если ты мне уже это
говорил, предположим, что я уже это забыл.

Дон Хуан усмехнулся и лег, положив руки под голову. - Ты
отлично знаешь, что тебе нужно, - сказал он.

Я сказал ему, что иногда мне кажется, что я знаю, но что
большей частью у меня нет такой уверенности в себе.

- Боюсь, что ты путаешь темы, - сказал он. -
самоуверенность воина не является самоуверенностью среднего
человека. Средний человек ищет определенности в глазах того,
кто на него смотрит и называет это самоуверенностью. Воин ищет
неуязвимости в своих собственных глазах и называет это
смирением. Средний человек сцеплен с окружающими его людьми, в
то время как воин сцеплен только с самим собой. Может быть ты
охотишься за радугами, ты гонишься за самоуверенностью среднего
человека, тогда как тебе следовало бы стремиться к смирению
воина. Разница между тем и этим - значительная. Самоуверенность
обозначает, что ты знаешь что-то наверняка. Смирение включает в
себя то, что ты неуязвим ни в поступках, ни в чувствах.

- Я старался жить в согласии с твоими предложениями, -
сказал я. - возможно я делал не все самое лучшее, но самое
лучшее, что я мог сам. Это неуязвимость?

- Нет. Ты должен делать лучше, чем это. Ты все время
должен выталкивать себя за собственные границы.

- Но это будет безумие, дон Хуан. Никто не может этого. -
Есть масса вещей, которые ты сейчас делаешь, и которые

казались бы тебе безумными десять лет назад. Эти вещи сами
по себе не изменились. Изменилась твоя идея относительно самого
себя. То, что было невозможным тогда, совершенно возможно
сейчас. . Может быть твой полный успех в перемене самого себя,
это только дело времени и в этом отношении единственно
возможным курсом, который есть у воина, это действовать
неуклонно и не оставляя места для отступления. Ты достаточно
знаешь о пути воина, чтобы действовать соответственно. Но на
твоем пути стоят твои старые привычки и твой распорядок жизни.

Я понял, что он хотел сказать. - Ты думаешь, что
записывание - одна из моих старых при

вычек, которую я должен изменить? Может мне следует
уничтожить мою новую рукопись?

Он не ответил. Он поднялся и посмотрел на край чапараля. Я
сказал, что получил письма от различных людей, говорящих мне о
том, что неправильно писать о своем ученичестве. Как прецедент,
они цитировали то, что мастера восточных эзотерических доктрин
требовали абсолютной секретности. Насчет своих учений.

Может быть эти мастера просто индульгируют в том, что они
мастера? - сказал дон Хуан, глядя на меня.

- Я не мастер. Я только воин. Поэтому я действительно не
знаю, что чувствует мастер.

- Но может быть я говорю о тех вещах, о которых мне не
следовало бы говорить, дон Хуан?

- Неважно, что человек открывает или что он удерживает про
себя. Все, что мы делаем, все, чем мы являемся, основывается на
нашей личной силе. Если у нас ее достаточно, то одно сказанное
слово может быть достаточным для того, чтобы изменить весь ход
нашей жизни. Но если у нас недостаточно личной силы, то
прекраснейшие и чудеснейшие отделы мудрости могут быть раскрыты
нам, и это раскрытие ни черта нам не даст.

Затем он снизил голос, как бы говоря мне что-то секретное.
- Я собираюсь произнести, пожалуй, величайший момент

знания, который кто-либо может произнести, - сказал он. -
посмотрю я, что ты с ним сможешь сделать.

- Знаешь ли ты, что в этот самый момент ты окружен
вечностью, если пожелаешь?

После долгой паузы, во время которой он подталкивал меня
едва заметными движениями глаз сделать заключение, я сказал,
что не понимаю, о чем он говорит.

Затем он указал в зенит. Или там, или мы можем сказать,
что вечность вроде этого, - и он расставил руки, указывая на
восток и запад.

Мы взглянули друг на друга. В его глазах был вопрос. - Что
ты на это скажешь? - спросил он, подзуживая меня

подумать над его словами. Я не знал, что сказать.

- Знаешь ли ты, что ты можешь растянуть себя навсегда в
любом из направлений, в котором я указал, - продолжал он, -
знаешь ли ты, что один момент может быть вечностью? Это не
загадка, это факт. Но только если ты оседлаешь этот момент и
используешь для того, чтобы ухватиться за целостность самого
себя навсегда и в любом направлении.

Он смотрел на меня. - У тебя не было этого знания раньше,
- сказал он улы

баясь. - теперь ты его имеешь. Но это не делает никакой
разницы, поскольку у тебя недостаточно личной силы для того,
чтобы использовать мое откровение. Однако, если бы у тебя было
достаточно личной силы, то одни только мои слова были бы
достаточны для тебя, чтобы сконцентрировать целостность самого
себя и вывести критическую часть себя за те границы, в которых
она заключена.

Он подошел ко мне сбоку, и постукал меня по груди. Это
было очень легкое постукивание.

- Там границы, о которых я говорю, - сказал он. - можно
выйти из них. Мы - это чувства, осознание, заключенное здесь.

Он хлопнул меня по плечам обеими руками и мои блокнот и
карандаш полетели на землю. Дон Хуан поставил ногу на блокнот и
уставился на меня смеясь.