пригороде Вашингтона, округ Колумбия, рассказывается, как в маленькую
девочку вселился бес?
Джонни Кэш да Джонни Кэш, ты ж это на все отвечаешь, мать твою растудыть!
наступила тишина, почти осязаемая - так она была полна задумчивого
удивления... а потом - хриплый взрыв смеха; смеялись не только те, кто
сидел в комнате с Генри, но и два других "джентльмена", сидевших в
кладовой.
поколения, но говорил без малейшего акцента и не так, как разговаривают
люди, получившие образование только на улицах. В отличие от многих своих
соплеменников и коллег по бизнесу, он окончил среднюю школу. Более того,
он два года занимался в школе бизнеса Нью-Йоркского Университета. Голос у
него, как и его манера вести дела, был тихим, культурным и чисто
американским, и из-за этого его наружность была такой же обманчивой, как
наружность Джека Андолини. У тех, кто впервые слышал его ясный, без
акцента, чисто американский голос, всегда делался растерянный вид, словно
они слушали необычайно искусного чревовещателя. Балазар был похож на
фермера, или на владельца небольшой гостиницы, или на мелкого мафиозо,
достигшего успеха благодаря не столько своим умственным способностям,
сколько тому, что в нужный момент оказался в нужном месте. У него была
внешность того типа, который остряки предыдущего поколения окрестили
"Усатым Питом". Он был толстый и одевался, как крестьянин. В этот вечер на
нем была белая хлопчатобумажная рубашка с открытым воротом (подмышками
расползались пятна пота) и простые серые твидовые брюки. На жирных ступнях
красовались коричневые мокасины на босу ногу, такие старые, что напоминали
больше домашние туфли, чем ботинки. По щиколоткам извивались синие и
лиловые варикозные вены.
ветеранов все еще называли его так. В правом верхнем ящике письменного
стола, где другие бизнесмены обычно держат блокноты, ручки, скрепки и тому
подобные вещи, Энрико Балазар всегда держал три колоды карт. Но не для
того, чтобы играть в карты.
без перекладины. Рядом с ним он делал такую же штуковину. На эти две
фигуры он клал сверху одну карту, чтобы получилась крыша. И так он строил
одно А за другим и накрывал их крышами, пока на письменном столе не
оказывался карточный домик.
сот, построенных из треугольников. Чими сотни раз видел, как эти домики
обрушивались (Клаудио тоже время от времени видел это, но не так часто,
потому что был на тридцать лет моложе Чими, который собирался вскорости
уйти на покой и уехать со своей стервозой-женой на собственную ферму в
северной части штата Нью-Джерси и там посвящать все свое время саду... и
надеялся пережить эту стерву, на которой он женат; не тещу, нет, он уже
давно оставил всякую надежду - если и питал ее когда-нибудь - поесть
фетуччини на поминках по La Monstra [La Monstra (итал., исп.) - чудовище
(женского пола)]. La Monstra была бессмертна, но на то, что удастся
пережить ту, другую стерву, хоть какая-то надежда была; его отец любил
присловье, в переводе звучавшее примерно так: "Бог писает тебе за шиворот
каждый день, но утопит тебя только один раз"; и Чими полагал, хотя и не
был вполне уверен, что это означает, что Бог - в общем неплохой малый и
он, Чими, может надеяться, что уж одну-то из этих двух он все ж таки
переживет), но всего лишь раз видел, чтобы это вывело Балазара из себя.
Чаще всего домики обрушивались по чистой случайности - от того, что
кто-нибудь хлопнул дверью в соседней комнате или пьяный налетел на стену;
бывали случаи, когда на глазах у Чими здание, которое мистер Балазар (Чими
до сих пор называл его "Иль Боссо", как в комиксе Честера Гоулда)
воздвигал часами, разваливалось только из-за слишком громкого рева баса в
музыкальном автомате. А бывало и так, что эти воздушные конструкции
рушились без всяких видимых причин. Однажды - Чими рассказывал эту историю
не менее пяти тысяч раз, и она успела надоесть всем (за исключением самого
Чими) - Иль Боссо поднял на него взгляд от развалин и сказал: "Видишь,
Чими, это - ответ каждой матери, что проклинает Бога за то, что ее дитя
лежит мертвое на дороге, каждому мужчине, что проклинает человека, который
уволил его с завода и оставил без работы, каждому ребенку, что родился на
муки и спрашивает, зачем.
ломается по какой-то причине, а иногда - без всяких причин".
им суждений о человеческой жизни.
его строений рухнуло, лет двенадцать, может быть, четырнадцать, назад. К
нему пришел один мужик насчет спиртного. Невоспитанный мужик, как есть
хам. Пахло от него так, будто он моется в ванне раз в год, надо - не надо.
Короче, мик [оскорбительное прозвище ирландцев], один из этих, с кудрявыми
рыжими волосами и с таким белым лицом, будто у них чахотка или еще чего,
из этих, у которых фамилия начинается на О, а между О и настоящей фамилией
стоит такая закорючка. Ну, и, конечно, насчет спиртного. Им, микам, всегда
выпивку подавай, наркота им на дух не нужна. И вот, этот мик вообразил,
что постройка на столе у Иль Боссо - так себе, шуточки. После того, как
Иль Боссо ему объяснил, вежливо, как джентльмен джентльмену, почему
никакая сделка между ними невозможна, этот мик вдруг как заорал:
"Загадывай желание!" Да как подул на письменный стол Иль Боссо, точно
ниньо [Ниньо (исп.) - ребенок], задувающий свечи на именинном пироге, и
карты так и разлетелись вокруг головы Балазара, и Балазар открыл левый
верхний ящик письменного стола, ящик, где другие бизнесмены обычно держат
писчую бумагу со своим личным штампом, или свои личные записные книжки,
или еще что-нибудь в этом роде, и достал пистолет калибра .45, и выстрелил
этому мику прямо в голову, и выражение лица у Балазара ни капельки не
изменилось, и после того, как Чими и еще один малый по имени Трумэн
Элигзандер, который четыре года назад помер от сердечного припадка,
закопали этого мика под курятником где-то на окраине Сидонвилля (штат
Коннектикут), Балазар сказал Чими: "Строить всякие вещи - дело людей,
paisan [Paisan (искаж. исп.) - земляк]. А разрушать их - дело Бога. Ты
согласен с этим?"
этим согласен.
где-нибудь, где на него смогут срать куры, или утки, или еще что-нибудь
такое?"
верхнего ящика письменного стола новую колоду карт.
он строил второй, только не такой широкий; на втором - третий; на третьем
- четвертый. Он строил и дальше, но после четвертого этажа ему приходилось
для этого встать. Чтобы заглянуть в домик, уже не надо было так сильно
нагибаться, а нагнувшись, человек видел уже не ряды треугольников, а
хрупкий, ошеломляющий и неимоверно прекрасный зал из ромбов. Если смотреть
туда слишком долго, начинала кружиться голова. Однажды Чими на Кони-Айленд
зашел в "Зеркальный Лабиринт" и у него вот так же закружилась голова.
Больше он туда никогда не заходил.
всем было глубоко безразлично), что он однажды видел, как Балазар построил
такое... уже не карточный домик, а карточную башню, которая рухнула только
после девятого этажа. Что всем на это было положить с прибором, Чими не
знал, потому что все, кому он об этом рассказывал, изображали глубокое
изумление, поскольку Чими был близок к Иль Боссо. Но слушатели изумлялись
бы по-настоящему, если бы у него нашлись слова, чтобы описать эту башню -
какая она была изящная и хрупкая, как высотой она была почти в три
четверти расстояния от крышки письменного стола до потолка, кружевное
строение из тузов, и королей, и двоек, и валетов, и десяток, и
красно-черная конструкция из бумажных ромбов, бросавшая вызов всему миру,
который, кружась, несется сквозь вселенную, состоящую из бессвязных
движений и сил; башня, представлявшаяся изумленному взору Чими
громогласным отрицанием всех несправедливых парадоксов жизни.
оно объяснило мне звезды".
быть может, он вообще сделал глупость, послав Эдди, может быть, его
инстинкт начал его подводить, но Эдди почему-то казался таким подходящим,
таким абсолютно подходящим. Дядя Балазара, первый, на кого он работал в
этом бизнесе, сказал однажды, что нет правил без исключений, кроме одного:
никогда не доверяй наркашам. Балазар тогда промолчал - негоже
пятнадцатилетнему мальчишке открывать рот, даже для того, чтобы
согласиться - но про себя подумал, что единственное правило без исключений
- что бывают отдельные правила, к которым это правило не относится.
Балазар, - он бы засмеялся над собой и сказал бы: гляди, Рико, ты всегда
был слишком уж умен, ты знал правила, ты помалкивал, когда этого требовало
уважение к старшим, но глаза у тебя всегда были наглые. Ты всегда слишком
хорошо знал, какой ты умный, и поэтому ты в конце концов свалился в яму
Шилова Юлия
Акунин Борис
Скальци Джон
Куликов Роман
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий