знает, что ему вообще не следует разговаривать, одну вещь ему необходимо
узнать.
момент я подумал, что если я нажму на спуск, а патрон-то окажется
негодным, то сделать это еще раз я уж ни в жизнь не решусь... а когда
навалишь в штаны, их нужно тут же отстирать, а то так и будет от тебя
вонять всю жизнь. Это мне Генри сказал. Он говорил, что научился этому во
Вьетнаме. А поскольку дело было ночью, и по берегу шлялся Омар Лестер, не
говоря уж об его дружках...
его губ лишь иногда срывается надтреснутый звук. Эдди и сам слабо
улыбается. Он говорит:
локтя. - Он встает и направляется вверх по склону, где, как полагает
Роланд, должно быть топливо для костра.
почему?
собой, ты бы умер. Попозже, когда ты встанешь на ноги, я, может быть,
вроде как вернусь к этой проблеме. - Он оглядывается вокруг и глубоко
вздыхает: - Где-то в твоем мире, Роланд, может, и есть Диснейленд или
Кони-Айленд, но то, что я видел до сих пор, меня, по правде говоря, не
очень-то заинтересовало.
на него. Лицо у Эдди мрачное, хотя болезненной бледности немного
поубавилось. Его уже больше так не трясет, приступы дрожи прошли, он лишь
изредка слабо вздрагивает.
этого не понимаешь, потому что ты не из таких. Если бы потребовалось, ты
бы меня использовал и выкинул, как бумажный пакет. Бог тебя ебанул, друг
мой. Ты сообразителен как раз настолько, что тебе от этого больно, но и
жесток как раз настолько, чтобы все равно поступить так. Ты бы просто не
смог иначе. Если бы я валялся там на песке и истошно орал - звал бы на
помощь, ты бы перешагнул через меня и пошел дальше, если бы я загораживал
тебе путь к твоей треклятой Башне. Ну, что, разве я не угадал?
кому-нибудь нужны. Как в песне Барбары Стрейзанд. Банально, но тем не
менее, это так. Это просто еще один способ оказаться на крючке.
Ты тоже торчок, Роланд, и твоя наркота - Башня.
целеустремленность?
ползучками-кусачками. Мы сегодня ушли далеко, но я так и не разобрался,
разговаривают они между собой или нет.
лучах солнца, что щеки у него мокрые.
Омароподобные чудища ползают и вопрошают, вопрошают и ползают, но и то, и
другое кажется Роланду лишенным определенной цели; какой-то интеллект у
них есть, но его не хватает, чтобы передавать информацию друг другу.
большинстве случаев, но не всегда".
стрелок уже устал, он ложится на спину и смотрит, как сквозь фиолетовый
балдахин неба проглядывают первые звезды, а
полосы, которые раньше ползли по его рукам вверх, теперь поползли обратно,
потом побледнели, потом исчезли. На следующий день он иногда шел сам, а
иногда его тащил на волокуше Эдди. Назавтра после этого его уже совсем не
приходилось тащить; через каждые час-два они просто садились и какое-то
время отдыхали, пока он не переставал ощущать, что ноги у него ватные.
Именно во время этих привалов, да еще после обеда, когда все уже бывало
съедено, но до того, как костер догорал и они засыпали, стрелок слушал
рассказы Эдди о его жизни с Генри. Стрелок помнил, что сначала не мог
понять, из-за чего отношения между братьями были такими трудными, но после
того, как Эдди начал рассказывать, запинаясь, и с той обидой и злостью,
причина которой - в тяжкой боли, стрелку не раз хотелось остановить его,
сказать: "Не надо, Эдди, хватит. Я все понимаю".
помочь Генри, потому что Генри был мертв. Он говорил, чтобы похоронить
Генри раз навсегда. И чтобы напомнить себе, что, хотя Генри мертв, но
он-то, Эдди, не умер.
так считал. Может быть, Генри додумался до этого сам, а может быть, он так
считал потому, что так часто слышал, как их мама твердит Эдди, скольким и
она, и Генри пожертвовали ради него, чтобы Эдди мог быть в безопасности в
этом городе, в этих окаянных джунглях, чтобы он мог быть счастлив
настолько, насколько вообще возможно быть счастливым в этом городе, в этих
окаянных джунглях, чтобы он не кончил так, как его бедная сестренка,
которую он толком и помнить-то не может, но она была такая красавица,
Царство ей небесное. Она сейчас в раю, у ангелов, и это, безусловно,
прекрасное место, но она, мама, пока еще не хочет отпускать Эдди к
ангелам, не хочет, чтобы его переехал на мостовой какой-нибудь пьяный
псих-водила, или чтобы какой-нибудь обкуренный мальчишка-торчок зарезал бы
его, выпустил кишки на тротуар из-за двадцати пяти центов, что лежат у
него в кармане, да она и сама не думает, чтобы Эдди хотелось прямо сейчас
отправиться к ангелам, а значит, пускай он всегда слушает, что ему говорит
старший братик, и всегда делает, что ему велит старший братик, и всегда
помнит, что Генри приносит жертву любви.
некоторых их "подвигах" - например, что они воровали книжки с комиксами из
кондитерской на Ринкон-авеню или курили сигареты за гальванизационной
мастерской на Кохоуз-стрит.
еле-еле умел водить машину - ему тогда было шестнадцать лет, а Эдди восемь
- он затолкал братишку в автомобиль и сказал, что они едут в центр
Нью-Йорка. Эдди перепугался, расплакался, и Генри тоже был испуган и зол
на Эдди, приказал ему заткнуться и не вести себя, как грудной младенец,
едрена вошь, у него есть десять баксов, да у Эдди три или четыре, можно
весь день, мать его, ходить в кино, а потом они сядут в пелхэмский поезд и
вернутся домой раньше, чем маманя успеет накрыть ужин и спохватиться, где
их носит. Но Эдди все ревел, а возле моста Куинсборо они увидели в
переулке полицейскую машину, и Эдди, хотя был вполне уверен, что легавый в
ней даже не взглянул в их сторону, ответил "Ага", когда Генри охрипшим,
дрожащим голосом спросил его, как он думает - видел ли их этот мент? Генри
побелел и подъехал к краю тротуара так быстро, что чуть не снес пожарный
кран. Он уже бежал по улице прочь, а Эдди все еще возился с незнакомой
ручкой дверцы. Тогда Генри остановился, вернулся и выволок Эдди из машины.
Он ему еще и наподдал как следует два раза. Потом они пешком дошли до
Бруклина, а по правде сказать - прокрались туда. На это у них ушел почти
весь день, и когда мать спросила их, чего это они такие потные, и
разгоряченные, и измученные, Генри сказал: потому что он почти весь день
учил Эдди играть в баскетбол на детской площадке на том конце квартала. А
потом пришли какие-то большие ребята, и им пришлось удирать бегом. Мать
поцеловала Генри и лучезарно улыбнулась Эдди. Она спросила его: ведь
правда же, у него самый-пресамый лучший на свете старший братик? Эдди
согласился с ней. И согласился честно. Он и сам так думал.
Роланду, когда они сидели и смотрели, как последний луч заката медленно
угасает на воде, в которой скоро будет отражаться только свет звезд. -
Даже страшнее, потому что он думал, что мент нас заметил, а я-то знал, что
нет. Поэтому он и побежал. Но он вернулся. И это - главное. Он вернулся.
в глазах.
бы не остановился, а продолжал бы сверкать пятками, это было бы лучше для
Эдди, а может быть, в конечном счете и для них обоих. Но такие люди, как
Генри, никогда так не поступают. Такие люди, как Генри, всегда
возвращаются, потому что такие люди, как Генри, отлично знают, как
использовать других. Сначала они превращают доверие в потребность, потом
Махров Алексей
Херберт Фрэнк
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Грабб Джеф
Трубников Александр