Чтение 66–й страницы книги ~Камбер

головы теперь выставлены на воротах Ремута для устрашения. То же самое они
сделали с телами тех, кто был уже мертв,--закончил он.

-- И с Дэвином тоже?--прошептал Энсель.

Джеффрэй мог только кивнуть.

Стон сорвался с губ Эвайн, остальные покачали головами, а Джесс пытался
скрыть выступившие слезы. Рис обнял жену и опустил глаза. Йорам еще крепче,
чем раньше, стиснул зубы, его глаза стали еще более холодными.

Камбер старался справиться с нахлынувшими чувствами, разум говорил ему,
что участь тела Дэвина не играет никакой роли. Пытаясь скрыть слезы, он
запрокинул голову и стал смотреть на высокий сводчатый потолок. Оставалось
только не сопротивляться ужасу и благодарить Бога за то, что Дэвину не
пришлось разделить мучений других, и молиться за покой всех умерших дерини.

Наконец, снова взяв себя в руки, Камбер взглянул на конфигурацию
кубиков, затем на Джеффрэя, посылая молчаливый вопрос. Джеффрэй не ответил,
оставаясь в плену собственных переживаний, и Камбер решил сам выполнить
работу. Намеренно громко вздохнув, он простер правую руку над фигурой. В
конце концов ему удалось привлечь к себе внимание.

-- Для некоторых из вас это будет новым делом,--сказал он
твердо.--Энсель, Джесс, вы увидите несколько конфигураций второго уровня,
которые мы решились испробовать, а также одну из совсем немногих, которые мы
заставили работать. Похоже, их применение ограничено, мы еще изучаем его. За
эти знания мы должны быть благодарны исследованиям Эвайн.

Эвайн едва улыбнулась, и Камбер осторожно поднял кубик Septime и
положил его на Quinte, черное на черное.

Quintus!--мысленно произнес он, на мгновение почувствовав, что его
пальцы окутывает энергия, затем он положил Quarte на Seconde, белое на
белое.

Sixtus!

-- С первой волной энергии свивается вторая,--пояснил он, давая им
возможность убедиться в этом самим.

Камбер поставил Prime на Tierce, Sixte на Octave, ощущая поддержку и
растущее любопытство Энселя и Джесса.

Septimus! Octavus!

Он не знал, были ли важны сами слова (хотя подозревал, что нет), но он
знал, что были важны волны энергии, скрытые за ними, и чувствовал, как они
оплетаются вокруг его пальцев, когда его рука замирала над выстроенной
фигурой. Эту фигуру Йорам, увидев ее впервые, назвал "колоннами храма". Это
напоминало им всем обломки алтаря, найденного под храмом Грекоты.

Камбер положил правую руку на вершину фигуры. Левой рукой он знаком
велел всем немного отодвинуться назад. Потом он смешал волны энергии.

И почувствовал, как они щекочут его кисть и руку до локтя, словно рука
и магический ток составляют единое целое. Он начал медленно поднимать левую
руку. Двинулась вверх и фигура... А вслед за ней оторвался от помоста и
поплыл мраморный монолит. Все происходило беззвучно, только в движении камня
чудился легкий шорох..

Притягиваемая четырьмя кубами (черными и белыми попеременно), каменная
глыба продолжала подниматься, словно это был не мрамор, а легкое перышко.
Камбер поднялся вместе с остальными, все еще наклоняясь над меньшим кубом,
чьей энергией он сейчас управлял. Затем начала проявляться вторая позиция
черных и белых кубиков, противоположная первой, и в конце концов открылась
черная платформа того же размера, как mensa, на вершине. В четырех углах
развернувшегося куба стояли колонны величиной с человеческую руку, после
белой колонны следовала черная, затем опять белая, повторяя сочетание
разрушенных колонн под Грекотой.

Когда черная масса приобрела ту же плотность, что и фигура,
находившаяся на вершине, вся система стабилизировалась. Едва слышно
вздохнув, Камбер приблизил руку к грани меньшего куба и попытался согнуть
пальцы, затем взглянул на своих заинтригованных зрителей, сгреб кубики и
вернул их в мешочек.

-- Когда закончим, это опустится под собственным весом,--веско произнес
он.--Эти кубики нужны для того, чтобы поднимать что-нибудь.--Он
вопросительно посмотрел на архиепископа.--Джеффрэй?

-- Да. Энсель, мне бы очень хотелось привезти тело твоего брата, но
коли не смог, то решил принести тело нашего Господа. Я подумал, что таинство
святого причастия успокоит всех нас.

Энсель склонил голову, не в силах выразить свои чувства словами. Руки
Джеффрэя так сильно дрожали, что он не мог справиться с застежками кожаного
сундучка. Камбер подошел, взял его у Джеффрэя, сам открыл и откинул крышку.
Внутри оказалось все необходимое для евхаристии.

-- Это прекрасная идея, Джеффрэй,--пробормотал он, почтительно касаясь
маленького золотого потира и дискоса.--Мне следовало бы подумать об этом
самому. Это поможет нам собраться с мыслями, чтобы обдумать наши планы..

Джеффрэй с сомнением покачал головой.

-- Сейчас я не уверен, Алистер. Может быть, это и не было такой уж
прекрасной идеей. Я даже не захватил облачения, так спешил удалиться от этой
кровавой бойни. Ты думаешь, он простит нам это?

-- Конечно,--мягко ответил Камбер, когда Йорам очнулся от оцепенения,
чтобы принять покровец, протянутый отцом.

-- Но мы не знаем наверняка, можно ли служить на этом
жертвеннике,--продолжал Джеффрэй.--Мы даже не знаем, служили ли эйрсиды
мессу такой, какой мы ее знаем сейчас.

Видя его нерешительность, Эвайн подошла к архиепископу сзади, положила
руки на плечи и прижалась щекой к спине.

-- О, Джеффрэй, я уверена, все было именно так, как теперь,--Рис взял
сундучок и лампу, чтобы Йорам расстелил покров на жертвеннике.--Но даже если
и нет, по-моему, этим стенам давно пора услышать слова мессы. Эти станет
обрядом памяти Дэвина.

Даже Джеффрэй со своей нерешительностью ничего не мог возразить, он
просто смотрел, как Йорам положил распятие, поставил две полусгоревшие свечи
в простых деревянных подсвечниках, провел над ними руками, воспламеняя их, и
потушил лампу.

Камбер вынул и поставил на алтарь потир и дискос, затем извлек из
сундучка плоскую металлическую коробочку, а из нее--четыре просфоры и
осторожно положил их на плоскую золотую тарелку--дискос. Йорам достал
обтянутые кожей стеклянные кувшины с водой и вином и поставил их рядом.
Камбер встряхнул изрядно помятую узкую пурпурную епитрахиль и с легким
поклоном положил ее на дрожащие руки Джеффрэя. Несколько мгновений Джеффрэй
смотрел на епитрахиль, затем покачал головой.

--Не могу, Алистер,--прошептал он.--Да простит мне Бог. В первый раз с
тех пор, как принял священный сан, не могу. Я видел, Алистер! Мне пришлось
смотреть, как они четвертовали его тело! В моем сердце не осталось
милосердия к ним. Господи, я любил этого мальчика как родного сына!

--Я тоже,--прошептал Камбер.

С этими словами он принял епитрахиль из негнущихся пальцев Джеффрэя,
коснулся ее губами, надел, словно лунатик, отошел к западу и ждал, пока
остальные соберутся вокруг него. Он указал Джеффрэю на место слева от себя,
поставив Риса между ним и Энселем. Справа встали готовые прислуживать ему
Эвайн и Йорам, Внешне спокойный Джебедия встал напротив, присоединившись к
ошеломленному Грегори и Джессу.

-- In поmine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen,--прошептал
Камбер в то время, когда его рука очертила знак его преданности, знакомые
слова обряда придавали ему мужества.--Introibo ad altare Dei.

-- Ad Deum qui laetificat juventutem meam,-- ответили остальные.

Я подойду к алтарю Господнему и к Господу, который дает мне радость в
этой жизни...

-- Judica me, Deus.--продолжал Камбер.--Воззрись на меня, о Господи, и
уведи меня от тех, кто несправедлив и лжив.

-- Quia tu es, Deus... В Тебе, о Господи, моя сила. Почему Ты выделил
меня? И почему печаль переполняет меня, --отвечали остальные.

Они служили в память о Дэвине. Они хотели, чтобы значение каждого слова
пересилило их горе и возродило их для борьбы. В ту ночь у них не было книги,
по которой можно было бы читать, поэтому каждый сказал то, что помнил и что
имело для него какое-то значение в их общей печали, что-то для надежды, силы
и мужества, для движения вперед.

Камбер служил по обычаям Ордена святого Михаила, подавая причастие
каждому участнику обряда. Он опускал священный хлеб в благоговейно
протянутую руку, за ним следовал Йорам с чашей. Когда они закончили, Камбер
обрел покой, позволивший почти забыть о горе. Теперь по крайней мере он
знал, что смерть Дэвина не была напрасной.

* * *

Той же ночью Энсель вернулся в Грекоту вместе с Камбером и Йорамом.
Теперь, когда указ регентов был разослан, в Гвинедде не осталось места, где
последний граф Кулдский мог бы показаться, не опасаясь за свою жизнь. А
появление нового монаха в большом доме епископа останется незамеченным.
После того как в его волосах была выстрижена тонзура, а сами они были
перекрашены в светло-каштановый цвет, Энсель был представлен общине Грекоты
как брат Лоркэн, писец-михайлинец в штате епископа Алистера. Смены одеяния и
цвета волос оказалось достаточно, чтобы спрятать Энселя и без помощи
волшебства.

Отец Вилловин и остальные члены братства оказали новому писцу теплый
прием. Никого не смутило приглашение новичка уже на следующий день после
праздничной мессы в капитуле в епископские покои для праздничного обряда в
честь дня святого Михаила в обществе Алистера Каллена и его секретаря. Всем
было известно, что михайлинцы держатся вместе, особенно в такой важный день.
Камбер же и Йорам с выгодой использовали это время для того, чтобы посвятить
Энселя в тонкости монашества и устава Ордена, членом которого он
притворялся. В несколько дней он узнал достаточно, чтобы свободно общаться
со священниками и монахами, не вызывая подозрений.

Остальные участники поминовения вернулись в свои дома, в следующие дни