Генри КАТТНЕР, Кэтрин Л. МУР

ЖИЛ-БЫЛ ГНОМ

Не следовало бы Тиму Крокетту лезть в шахту на Дорнсеф Маунтин. То,
что сходит с рук в Калифорнии, может выйти боком в угольных шахтах
Пенсильвании. Особенно, когда в дело встревают гномы.

По правде говоря, Тим Крокетт знать ничего не знал о гномах. Он
просто занимался исследованием условий жизни представителей низших
классов, время от времени пописывая статьи, усыпанные весьма неудачными
терминами собственного изобретения. Тим Крокетт принадлежал к той
южно-калифорнийской группе социологов, члены которой пришли к заключению,
что пролетариату без них не обойтись. Они заблуждались. Это им нужен был
пролетариат - по меньшей мере, на восемь часов в день.

Крокетт, подобно своим коллегам, считал рабочего помесью гориллы и
Человека-с-Мотыгой. Доблестный ученый произносил пламенные речи о
угнетенном меньшинстве, писал зажигательные статьи для выпускаемой их
группой газетенки "Земля" и всячески увиливал от работы в качестве клерка
в юридической конторе своего отца. Он говорил, что на него возложена
миссия. К несчастью, к сему почтенному мужу не питали ни малейших симпатий
ни рабочие, ни предприниматели.

Чтобы раскусить Крокетта, диплома психолога не требовалось. Этот
высокий, худой, неплохо разбирающийся в галстуках молодой человек с
пристальным взглядом крохотных паучьих глазок, достоин был лишь одного -
хорошего пинка под зад.

Но уж, конечно, не от гномов!

На деньги отца Крокетт рыскал по стране, исследуя жизнь пролетариев,
к великой досаде тех рабочих, к которым он лез с расспросами. Как-то раз,
одержимый исследовательским зудом, он отправился в Айякские шахты, - или,
по меньшей мере, в одну из них, - переодевшись в шахтерскую робу и
тщательно натерев лицо угольной пылью. Спускаясь на лифте, он почувствовал
себя не в своей тарелке среди людей с чисто выбритыми лицами. Лица
шахтеров чернели лишь в конце рабочего дня.

Дорнсеф Маунтин - настоящие медовые соты и без шахт Айякс Компани.
Гномы знают, как блокировать свои туннели, когда люди подходят к ним
слишком близко. Очутившись под землей, Крокетт почувствовал себя
совершенно сбитым с толку. Он долго брел куда-то вместе с остальными,
затем те принялись за работу. Наполненные вагонетки, громыхая, покатились
по рельсам. Крокетт поколебался, потом обратился к рослому субъекту, на
чьем лице, казалось, навечно застыла маска великой печали.

- Послушай, - сказал он, - я хотел бы поговорить с тобой!

- Инглишкий? - вопросительно отозвался тот. - Вишки. Жин. Вино. Ад.

Продемонстрировав свой несколько неполный набор английских слов,
здоровяк разразился хриплым смехом и вернулся к работе, не обращая больше
внимания на сбитого с толку Крокетта. Тот отправился на поиски другой
жертвы. Но этот отрезок шахты оказался пустынным. Еще одна нагруженная
вагонетка, прогромыхала мимо, и Крокетт решил посмотреть, откуда она
выехала. Он нашел это место после того, как пребольно стукнулся головой и
несколько раз шлепнулся, поскользнувшись на скользкой пыли.

Рельсы уходили в дыру в стене. Стоило Крокетту ткнуться туда, как его
тут же кто-то окликнул хриплым голосом. Незнакомец приглашал Крокетта
подойти поближе.

- Чтобы я мог свернуть твою цыплячью шейку, - пообещал он, извергнув
вдобавок поток непечатных выражений.

- А ну-ка, убирайся отсюда!

Крокетт бросил взгляд в сторону кричавшего и увидел маячившую
невдалеке гориллообразную фигуру. Он мгновенно пришел к выводу, что
владельцы Айякской шахты пронюхали о его миссии и подослали к нему
громилу, который придушит его или, по крайней мере, изобьет до потери
пульса. Страх наполнил силой ноги Крокетта. Он бросился бежать,
лихорадочно ища какой-нибудь боковой туннель, в который можно было
нырнуть. Несшийся ему вдогонку рык эхом отдавался от стен. Внезапно
Крокетт ухватил смысл последней фразы:

- ...пока не взорвался динамит!

В тот же миг динамит взорвался.

Однако Крокетт этого не понял. Он лишь как-то вдруг обнаружил, что
летит. После этого доблестный исследователь вообще перестал что-либо
соображать, а когда эта способность вернулась к нему, он обнаружил, что на
него пристально смотрит чья-то голова.

Вид этой головы не принес ему особого утешения - вряд ли вы решились
бы взять себе в друзья ее владельца. Голова была странная, если не сказать
- отталкивающая. Крокетт был настолько увлечен ее видом, что даже не
сообразил, что обрел способность видеть в кромешной тьме.

Как долго он находился без сознания? Интуитивно Крокетт понимал, что
не час и не два. Взрыв...

...Похоронил его под грудой обломков? Крокетт вряд ли почувствовал бы
себя намного лучше, знай он, что находится в выработанной шахте, теперь
бесполезной и давно уже заброшенной. Шахтеры, которые взрывом открыли
проход к новой шахте, понимали, что проход к старой будет завален, но их
это не беспокоило.

Другое дело - Тима Крокетта.

Он мигнул и, когда снова открыл глаза, обнаружил, что голова исчезла.
Это позволило ему вздохнуть с облегчением. Крокетт тут же решил, что
неприятное видение было галлюцинацией. Он даже не мог толком вспомнить,
как, собственно, выглядела та голова. Осталось лишь смутное воспоминание
об ее очертаниях, смахивающих на карманные часы в форме луковицы, больших,
блестящих глазах и неправдоподобно широкой щели рта.

Крокетт, застонав, сел. Откуда исходило это странное, серебристое
сияние? Оно напоминало дневной свет в туманный день, не имело
определенного источника и не давало тени. "Радий", - подумал ничего не
смыслящий в минералогии Крокетт.

Он находился в шахте, уходившей в полумрак впереди до тех пор, пока
футов через пятьдесят она не делала резкий поворот, а за ним... за ним
проход был забит обломками рухнувшего свода. Крокетту мгновенно стало
трудно дышать. Он кинулся к завалу и принялся лихорадочно разбрасывать
обломки, задыхаясь и издавая хриплые, нечленораздельные звуки.

Тут взгляд его скользнул по собственным рукам. Движения Крокетта
мало-помалу начали замедляться, пока он, наконец, не застыл, как истукан,
будучи не в силах оторвать глаз от тех удивительных широких и шишковатых
предметов, что росли из его кистей. А не мог ли он в период своего
беспамятства натянуть рукавицы? Но стоило этой мысли мелькнуть в его
голове, как Крокетт тут же осознал, что никакими рукавицами не объяснить
то, что случилось с его руками. Они едва сгибались в запястьях.

Быть может, они вываляны в грязи? Нет! Дело совсем не в том. Его
руки... изменены. Они превратились в два массивных шишковатых коричневых
отростка, похожих на узловатые корни дуба. Их покрывала густая черная
шерсть. Ногти явно нуждались в маникюре - причем, в качестве инструмента
лучше всего подошло бы зубило.

Крокетт оглядел себя и из груди у него вырвался слабый цыплячий писк.
Он не верил собственным глазам. У него были короткие кривые ноги, толстые
и сильные, с крохотными, едва ли двухфутовыми, ступнями. Все еще не веря,
Крокетт изучил свое тело. Оно тоже изменилось - и явно не в лучшую
сторону.

Рост его уменьшился до четырех с небольшим футов, грудь выпирала
колесом, а шеи не было и в помине. Одет он был в красные сандалии, голубые
шорты и красную тунику, оставляющую голыми его худые, но сильные руки. Его
голова...

Она имела форму луковицы. А рот... Ой! Крокетт инстинктивно поднес к
нему руку, но тут же отдернул ее, огляделся и рухнул на землю. Невозможно.
Это все галлюцинация! Он умирает от кислородной недостаточности, и перед
смертью его посещают галлюцинации.

Крокетт закрыл глаза, убежденный, что его легкие судорожно
сокращаются, добывая себе воздух.

- Я умираю, - прохрипел он. - Я не могу дышать.

Чей-то голос презрительно произнес:

- Надеюсь, ты не воображаешь, будто дышишь воздухом.

- Я не... - начал Крокетт.

Он не закончил предложения. Его глаза снова округлились. Значит,
теперь и слух изменил ему.

- До чего же вшивый образчик гнома, - сказал голос. - Но, согласно
закону Нида, выбирать не приходится. Все равно добывать твердые металлы
тебе не позволят, уж я-то об этом позабочусь. А антрацит тебе по плечу. Но
что ты уставился? Ты куда уродливее, чем я.

Крокетт, собиравшийся облизать пересохшие губы, с ужасом обнаружил,
что кончик его влажного языка достает по меньшей мере до середины лба. Он
быстро убрал язык, громко причмокнув при этом, с трудом принял сидячее
положение и застыл как истукан, тупо пялясь в пространство.

Снова появилась голова. На этот раз вместе с телом.

- Я Гру Магру, - продолжала болтать голова. - Тебе, конечно, дадут
гномье имя, если только твое собственное не окажется удобоваримым. Как оно
звучит?

- Крокетт, - выдавил из себя человек.

- А?

- Крокетт.