больше, чем рассчитывал узнать, практически не слезая с них с раннего
детства. Его знали под именем Синий Рукав. Эрран, оставив ему синий цвет
Со-Эсса, приправил сомнительную привилегию подходящим титулом. Казалось,
Синий Рукав принял эту любезность, во всяком случае, он не называл другого
имени тем, кто спрашивал.
состязаний. Это было уединенное владение какого-то давно умершего
дворянина на окраине Эшкорека. Эрран заполучил его хитростью и удерживал
его сейчас превосходством в численности. Большинство особняков в этом
дальнем квартале избежали пушечного обстрела и последующих грабежей, когда
сначала Пурпурная Долина, а затем Союз Белой Пустыни насиловали город,
прежде чем начали ссориться между собой, и ушли.
хитроумная разновидность, для которой требовалась клетчатая доска и фигуры
из оникса, слоновой кости и зеленого нефрита. Имелись также книги в тонких
кожаных переплетах для низших слоев, а золотые лица утыкались своими
масками в тома из желтого металла, инкрустированного драгоценными камнями.
примитивный шрифт племени, но обладая оккультным даром понимать городской
язык, я рассчитывал овладеть и их письменностью. Однако, я откладывал это,
просто перебирая книги, пока не увидел, как улыбается какой-то мужчина (он
был в маске, выражение лица узнавалось по движению глаз). Тогда я взял
книгу и открыл ее, и обнаружил, что могу прочесть, что там написано, без
труда. Я повернулся к нему с книгой в руках и прочел наугад несколько
строчек из нее вслух в насмехающееся бронзовое лицо. Только потом ко мне
пришло удивление. Это казалось мне совершенно изумительным. Но не зная,
как управлять этим чудом, я просто снова приспособился к своим свойствам,
отодвинув в сторону вопросы и сомнения, как я приспособился и к своей
новой жизни.
есть способности к этому. Их песни было странными, мелодия неожиданной, но
они производили приятное впечатление. Девушка, которая научила меня этому
искусству, научила меня также и другим вещам. Иногда, глядя на меня из-под
век, она настраивала серебряные струны какого-нибудь инструмента,
подтягивая колки, а потом ударяла тонкими пальцами по звуковой коробке,
как кошка царапает солнечный луч, и извлекала высокий, изысканный,
серебряно-дрожащий звук, похожий на музыку, которую она сама издавала в
постели. У меня был широкий выбор девушек в ту зиму, но она мне нравилась
очень. Ее имя означало Воробей, и у нее было маленькое розовато-лиловое
пятнышко на левой груди, похожее на бабочку.
которому я мог доверять.
гнезде. Их отношение ко мне менялось ежесекундно. То они готовы были
относиться ко мне как к низшему существу, наряду с Темным Народом,
которого можно пинками гонять из конца в конец дворца и не нести за это
никакой ответственности, а в следующий момент они вспоминали, что я
нахожусь под покровительством Эррана, пользуюсь его особым расположением.
Я был в его запасном буфете на случай будущей нужды, и меня нельзя было
увечить.
искусству боя на мечах и нашел уроки полезными, так как время от времени
та или иная группа солдат затевала со мной ссору. Это обычно были
бронзовые, как бы равные мне по классу, которые были недовольны введением
в их среду незаконнорожденного представителя племен - никто из них, я
думаю, не верил, что я потомок Уастис, хотя многие соглашались, что я,
возможно, происхожу из чресел Вазкора. Они устраивали мне кошачьи
концерты, плевались, и вскоре начинался веселый танец, во время которого
они узнавали, что племена выращивают крепких мужчин, как бы они ни
ошибались во всем остальном. В конечном итоге все мы бывали в крови, и на
ногах оставался один я, и серебряные командиры, наблюдавшие драку,
похлопывали меня по спине и пинали своих офицеров в зад, а я в тот вечер
был рад наличию слуги, который пробует пищу перед подачей на стол на
случай отравления. После первой такой стычки я научился смотреть на эти
сцены и снисхождение серебряных как на развлечение. Я думал: ты собака
этого человека, так и будь его собакой. Лай, рычи и кусай, а потом виляй
хвостом, когда господа похлопывают тебя. Кости ведь очень сочные. А внутри
своей собачьей шкуры ты все-таки человек сын более великого человека, чем
вся эта свора злобных дворняжек.
четверо, что скакали всегда рядом со мной в городе, или матерчатолицые,
которые пробовали мое вино и мясо - никто из них не умер; их присутствия
было достаточно для отпугивания отравы, - но еще и другие, редко видимые,
но вездесущие шпионы Эррана.
по узкой улице, которая относилась к территории Эррана, с неба выстрелила
серебряная стрела. Я воевал в войнах крарла не без того, чтобы приобрести
сообразительность и быстроту реакции; я спрыгнул с лошади, как только до
моих ушей донеслось тонкое пение древка. И вовремя. Стрела прошла сквозь
мои волосы; еще секунда, и она причесала бы мои мозги.
себя с приличными результатами. Но тут я увидел, в чем наша беда.
Нападавшие были в основном серебрянолицые, и хотя они были явно врагами,
бронзовые в моей группе не стремились запятнать себя косьбой вышестоящего
класса. Обычно только командиры бились с командирами, простой воин бился с
простым воином. Хотя Эрран старался выбить из них догмы, он все-таки
ожидал от бронзовых низкопоклонничества перед серебряными и золотыми в его
дворце, и тем самым подорвал теорию в самом источнике. Правда, они
сплотились, и их мечи вспороли кишки многим серебряным маскам, но они не
вкладывали в это душу, я легко мог предвидеть черное поражение, поскольку
нападавших было вдвое больше.
городские рабы, Темные Люди, с их синими выбритыми макушками и деревянными
лицами-чурбанами, подобно уродливым ожившим изображениям, заведенным
каким-нибудь обезумевшим волшебником. Без единого боевого клича или
смертельного стона они ринулись на мечи серебряных масок и прикончили их.
По завершении боя рабы молча скользнули назад.
ответил, что таковая у меня всегда была, а кто же еще, по-моему, составил
подкрепление?
родственником и обожателем Демиздор. Эрран не стал предпринимать ответных
действий. Я был жив. Кортис потерял людей, которых у него и так было мало,
и Орешка, несомненно, заставят пожалеть о своем порыве.
глубоких верхних долинах далеко на востоке от Эшкорека крарлы пережидали
снега в своих палатках. Тот другой мир, с которым я навсегда покончил,
казался мне историей, которую я прочитал в одной из эшкирских книг. Я
возвращался туда только в своих снах, снова воевал в их войнах и жил по их
законам. Мне снилось, что я убиваю Эттука, но не так, как на самом деле,
при помощи энергии, которая вспыхнула только однажды подобно молнии, а
своими руками или ножом. Снова и снова я сворачивал ему шею или вонзал нож
в его пузо; снова и снова он поднимался, кроваво смеясь, и мне приходилось
схватываться с ним опять. Был также еще один кошмар, от которого я
вскакивал в поту. Я видел в этом сне Тафру, всю черную, в ее черном платье
и шайрине, с черными волосами, в которых до последнего дня не было ни
одного седого волоса. Она стояла над колодцем, а за ней, ослепительно
белая на фоне ее черноты и серого тумана сна появлялась женщина, подобная
вампиру, в белом платье, с белыми волосами, и белая ткань закрывала ее
лицо. Она долго неподвижно стояла за моей матерью, и Тафра не видела ее.
Потом очень медленно эта женщина отводила вуаль от лица, и оказывалось,
что у нее не лицо, а серебряный череп, и она не женщина, а большая кошка,
рысь. И в этот момент я понимал, что Тафра стоит не над колодцем, а над
могилой.
казались их символы, я не мог освободиться от них, и с интервалом
приблизительно в двадцать дней я пугал девушек, деливших со мной ложе,
тем, что кричал и бился, как будто на меня напала целая армия.
трястись и содрогаться во сне, но внезапно все изменилось. Вуаль упала с
лица белой женщины, и открылись только стертые от дождя и непогоды черты
статуи, поросшие мхом и безобидные, а моя мать Тафра наклонилась к
колодцу, и когда она выпрямилась, она была красива, как в моем детстве.
спасла меня от него Воробей, моя музыкальная девушка. Она сказала мне
утром, что я кричал во сне, и она шепнула мне на ухо, что все хорошо, не
будя меня. Она давно научилась этой хитрой уловке, чтобы успокаивать
кошмары сестры, когда они спали вместе в маленькой бедной кровати в бедном
квартале Эшкорека.
девушка не забеременела от меня, да и ни от какого другого мужчины, коли
на то пошло; за все время, что я был там, я ни разу не видел приподнятого
над животом пояса, хоть и множество поднятых юбок, которые могли бы
объяснить вздутые впоследствии пояса, и детей вообще было мало. Я
подозреваю, что городские женщины стали бесплодными, их чрево ссохлось,
как мозги их мужчин, от легенд и чрезвычайной великолепной бедности.
канонада.