как опрометью бежал по Главной улице под палящим солнцем, вспомнил пыль,
плотное людское кольцо? Драка длилась минут пять - долгое время, если
дерутся насмерть. Когда Любов подбежал к ним, Селвер, ослепленный
собственной кровью, был уже игрушкой в руках Дэвидсона, но все-таки он
встал и снова бросился на капитана - не в яростном безумии, но с холод-
ным бесстрашием полного отчаяния. Он падал и вставал. И, напуганный этим
страшным упорством, обезумел от ярости Дэвидсон - швырнув Селвера на
землю ударом в скулу, он шагнул вперед и поднял ногу в тяжелом ботинке,
чтобы размозжить ему голову. И вот в эту секунду в круг ворвался Любов.
Он остановил Дэвидсона - человек десять, с интересом наблюдавшие за дра-
кой, успели устать от этого избиения и поддержали Любова. С тех пор он
возненавидел Дэвидсона, а Дэвидсон возненавидел его, потому что он встал
между убийцей и смертью убийцы.
кто кончает жизнь самоубийством, убийца всегда стремится убивать себя
снова, и снова, и снова.
ванное лицо прижалось к его плечу, и кровь промочила рубашку насквозь.
Он унес Селвера к себе в коттедж, перебинтовал его сломанную руку, обра-
ботал, как умел, раны на лице, уложил в собственную постель и ночь за
ночью пытался разговаривать с ним, пытался разрушить стену горя и стыда,
которой тот окружил себя. Конечно, все это было прямым нарушением правил
и инструкций.
знал, что в глазах офицеров колонии окончательно теряет всякое право на
уважение.
протестовал только против явных жестокостей по отношению к аборигенам,
стараясь убеждать, а не требовать, чтобы не утратить хотя бы той жалкой
власти и влияния, какие были сопряжены с его должностью. Воспрепятство-
вать эксплуатации атшиян он не мог. Положение было гораздо хуже, чем он
представлял себе, отправляясь сюда, когда в его распоряжении были только
теоретические сведения. И от него зависело так мало! Его доклады депар-
таменту и комиссии по соблюдению Колониального кодекса могли - после пя-
тидесяти четырех лет пути туда и обратно - возыметь какое-то действие.
Земля даже могла решить, что открытие Атши для колонизации было ошибкой.
И уж лучше через пятьдесят четыре года, чем никогда! А если он восстано-
вит против себя здешнее начальство, его доклады будут пропускать только
частично или вовсе не пропускать, и тогда уж надежды не останется ника-
кой.
их всех, раз, по их мнению, заботясь о своем друге, он оскорбляет матуш-
ку-Землю и предает колонию! Если к нему прилипнет кличка Пискуний Прис-
пешник, ему станет еще труднее защищать атшиян, но он был не в силах
поставить теоретическую общую пользу выше спасения Селвера, который без
него неминуемо погиб бы. Ценой предательства друга нельзя спасти никого.
Дэвидсон, которого вмешательство Любова и синяки, полученные от Селвера,
ввергли в совершенно необъяснимую ярость, твердил всем и каждому, что
еще прикончит взбесившегося пискуна, и, несомненно, при первом удобном
случае привел бы свою угрозу в исполнение. И Любов в течение двух недель
не отходил от Селвера ни на минуту, а потом на вертолете увез его на за-
падное побережье, в селение Бротер, где жили его родичи.
кольку атшияне были рабами не по имени, а лишь на деле - назывались же
они Рабочим корпусом аборигенов-добровольцев. Любов не получил даже уст-
ного выговора, однако с этого времени кадровые офицеры окончательно пе-
рестали ему доверять, и даже его коллеги из специальных служб - ксеноби-
олог, координаторы сельского и лесного хозяйства, экологи - разными спо-
собами дали ему понять, что он вел себя неразумно, по-донкихотски или
как последний идиот. "Неужели вы рассчитывали, что будут одни розы?" -
раздраженно спросил Госсе. "Нет, я не думал, что тут будут розы", - от-
резал он тогда, а Госсе продолжал: "Не понимаю специалистов по врасу,
которые по своей воле едут служить на планеты, открытые для колонизации!
Вы же знаете, что народность, которую вы собираетесь изучать, будет ас-
симилирована, а возможно, и полностью уничтожена. Это объективная ре-
альность. Такова человеческая природа, и уж вы-то должны знать, что из-
менить ее вам не под силу. Так зачем же ставить себя перед необходи-
мостью наблюдать этот процесс? Любовь к самоистязанию?" А он крикнул: "Я
не знаю, что вы называете человеческой природой! Может быть, именно она
требует описывать то, что мы уничтожаем. И разве экологу много легче?"
Госсе пропустил это мимо ушей. "Ну ладно, составляйте свои описания. Но
держитесь в стороне. Зоолог, изучающий крысиное общество, не вмешивается
и не спасает своих любимиц, если они подвергаются нападению!" И вот тут
он сорвался. Этого он стерпеть не мог. "Да, конечно, - ответил он. --
Крыса может быть любимицей, но не другом. А Селвер - мой друг. Если на
то пошло, он - единственный человек на планете, которого я считаю своим
другом!" Это глубоко обидело беднягу Госсе, которому нравилось играть
роль опекуна и наставника, и никому никакой пользы не принесло. Тем не
менее это была истина. А в истине обретаешь свободу? "Я люблю Селвера, я
уважаю его, я спас его, я страдал вместе с ним, я боюсь его. Селвер -
мой друг".
общеизвестном, так, как сказала бы, что такой-то - охотник. "Селвер -
ша'аб". Но что, собственно, значит "ша'аб"? Многие слова женской речи,
повседневного языка атшиян, были заимствованы из мужской речи - языка,
одинакового во всех общинах, и эти слова часто не только бывали двухс-
ложными, но и имели двойной смысл. Точно у монет - орел и решка. "Ша'аб"
значит "бог", или "дух-покровитель", или "могучее существо". Однако у
него есть и совсем другое значение, но какое же?
таточно было снять с полки словарь, который они с Селвером составили це-
ной четырех месяцев изнурительной, но удивительно дружной работы. Ну да,
конечно: "ша'аб" - переводчик.
часто имел внутреннюю связь, однако не настолько часто, чтобы это можно
было считать правилом. Но если бог - переводчик, что же он переводит?
Селвер действительно оказался талантливым толмачом, но этот дар нашел
применение только благодаря тому, что на планете появился язык, чужой
для ее обитателей, - обстоятельство новое и непредвиденное. Может быть,
ша'аб переводит язык сновидений и философии, мужскую речь на повседнев-
ный язык? Но это делают все сновидцы. Или же он - тот, кто способен пе-
ренести в реальную жизнь пережитое в сновидении? Тот, кто служит соеди-
нительным звеном между явью снов и явью мира? Атшияне считают их двумя
равноправными реальностями, но связь между ними, хотя и решающе важная,
остается неясной. Звено - тот, кто способен облекать в слова образы под-
сознания. "Говорить" на этом языке означает действовать. Сделать что-то
новое. Изменить что-то или измениться самому - радикально, от корня. Ибо
корень - это сновидение.
новое слово. Он совершил новое действие. Это слово, это действие -
убийство. Только богу дано провести такого пришельца, как Смерть, по
мосту между явью и явью.
научило увиденное наяву поведение чужаков? Говорил ли он на своем языке
или на языке капитана Дэвидсона? То, что словно бы коренилось в его
собственных страданиях и выражало перемену в его собственном существе,
на самом деле могло быть заразой, чумой с другой планеты и, возможно,
несло его соплеменникам не обновление, а гибель.
всегда избегал вмешиваться в дела других людей - этого требовали и его
характер, и каноны его профессии. Как специалист он должен был устано-
вить, что именно эти люди делают, а дальше - пусть как сами знают. Он
предпочитал, чтобы просвещали его, а не просвещать самому, предпочитал
искать факты, а не Истину с большой буквы. Но даже и тот, кто полностью
лишен миссионерских склонностей, если только он не делает вид, будто
полностью лишен и эмоций, порой вынужден выбирать между действием и без-
действием. Вопрос "Что делают они?" внезапно превращается в "Что делаем
мы?", а затем в "Что должен делать я?"
себе ясного отчета в том, почему ему предложен выбор и какой именно.
нон, Ор и ансибль уже сделали гораздо больше, чем успел бы сделать он за
всю свою жизнь. Инструкции, поступавшие с Земли по ансиблю, были абсо-
лютно четкими, и полковник Донг строго их придерживался, хотя руководи-
тели лесоразработок и настаивали, что выполнять их не следует. Он был
честным и добросовестным офицером, а кроме того, "Шеклтон" вернется и
проверит, как выполняются приказы. С появлением ансибля, этой "таchina
ex machina"*, прежней уютной колониальной автономии пришел конец. Теперь
донесения на Землю обрели реальное значение, и человек нес ответствен-
ность за свои поступки еще при жизни. Отсрочки в пятьдесят четыре года
больше не существовало. Колониальный кодекс утратил статичность. Лига
Миров может в любой момент принять решение, и колония будет ограничена
одним островом, или будет запрещена рубка деревьев, или будет поощряться
истребление аборигенов - как знать? Директивные указания Земли пока еще
не позволяли догадаться, как функционирует Лига и какой будет ее полити-
ка. Донга тревожил избыток возможностей, но Любов ему радовался. В раз-
нообразии заключена жизнь, а где есть жизнь, там есть и надежда - таким
было его кредо, бесспорно весьма скромное.
Корнев Павел
Свержин Владимир
Ильин Андрей
Майер Стефани
Орлов Алекс
Шилова Юлия