ли они еще или перестали - в толпе была такая давка, что убитые и раненые
не падали.
никто не услышал. Толкаясь, давя друг друга, люди кинулись к ним, чтобы
скрыться от стального дождя. Они сотнями проталкивались в огромные
мраморные залы; некоторые пригибались и прятались в первую попавшуюся
нишу, другие пробивались дальше, чтобы пройти насквозь и выйти черным
ходом, третьи оставались, чтобы до прихода солдат переломать все, что
удастся. Когда солдаты пришли, промаршировали в своих аккуратных черных
мундирах вверх по ступеням среди мертвых и умирающих мужчин и женщин, они
увидели на высокой, серой, отполированной стене огромного вестибюля слово,
написанное на высоте глаз человека широкими мазками крови: ДОЛОЙ.
когда Директорат снова привели в порядок, это слово смыли со стены водой,
мылом и тряпками, но оно осталось; оно было сказано; оно обрело значение.
больше слабел и начал спотыкаться. Идти было некуда, но надо было уйти
подальше от Капитолийской Площади. Остановиться тоже было негде. На
бульваре Месээ толпа дважды пыталась оказать полиции сопротивление, но
позади полиции шли армейские бронемашины, которые погнали людей вперед, к
Старому Городу. Оба раза черные мундиры не стали стрелять, хотя с других
улиц доносились выстрелы. Вертолеты с грохотом кружили над улицами, уйти
от них было невозможно.
воздух открытым ртом. Шевек уже несколько кварталов наполовину вел его,
наполовину тащил на себе, и теперь они далеко отстали от основной части
толпы. Пытаться догнать ее было бесполезно.
верхнюю ступеньку входа в какой-то подвальный склад, поперек закрытых
ставен которого было крупно написано мелом: БАСТУЕМ. Он спустился к двери
подвала и дернул ее; она была заперта. Все двери были заперты.
Собственность была частной. Шевек поднял кусок камня, отломавшийся от угла
ступеньки и сбил с двери висячий замок - не украдкой, не мстительно, а с
уверенностью человека, отпирающего дверь своего дома. Он заглянул в
подвал. Там было полно каких-то ящиков и не было людей. Он помог своему
спутнику сойти по ступенькам, закрыл за собой дверь и сказал:
длинный ряд раковин и была система пожарных шлангов. Когда Шевек вернулся
к раненому, тот был без сознания. Он воспользовался этим, чтобы обмыть ему
руку струйкой воды из шланга и осмотреть рану. Дело обстояло хуже, чем он
предполагал. В руку, видимо, попало несколько пуль, оторвав два пальца и
изуродовав ладонь и запястье. Из раны, как зубочистки, торчали осколки
раздробленной кости. Когда с вертолетов начали стрелять, этот человек
стоял рядом с Шевеком и Маэддой; попавшие в него пули отбросили его к
Шевеку, и он ухватился за него, чтобы не упасть. Шевек обхватил его за
плечи и держал так все время, пока они уходили через Директорат; в этой
первой дикой давке двоим было легче устоять на ногах, чем одному.
и чтобы перевязать или хотя бы прикрыть рану, и напоил раненого. Шевек не
знал, как его зовут; судя по нарукавной повязке, он был членом СРС; на вид
он был ровесником Шевека - лет сорок, может быть, чуть постарше.
ранения от несчастных случаев были куда тяжелее, чем это, и он знал, что
человек может перенести невероятно тяжелые травмы и боль и выжить. Но там
раненым оказывали помощь. Там был хирург, чтобы сделать ампутацию, плазма,
чтобы компенсировать потерю крови, постель, чтобы уложить пострадавшего.
шока, и стал оглядывать стоявшие вокруг штабеля ящиков, длинные темные
проходы между ними, беловатый отблеск дневного света из зарешеченных,
узких, как щели, окон в стене фасада, белые полосы селитры на потолке,
следы сапог рабочих и колес тележек на пыльном цементном полу. Только что
сотни тысяч людей пели под открытым небом; прошел час - и вот двое
прячутся в подвале.
- Вы не умеете держать двери открытыми. Вы никогда не будете свободными.
двери и поднялся на улицу. Бронемашины уже прошли. По улице торопливо,
опустив голову, как по вражеской территории, проходили отставшие от
демонстрации люди; их было очень мало. Шевек тщетно пытался остановить
двоих; третий, наконец, остановился на его оклик.
шеренгу черных мундиров. Он вернулся в подвал, закрыл дверь и снова уселся
на пыльный пол рядом с раненым. "Черт", - сказал он.
его штудировать.
улицы бронемашину; две другие перегораживали перекресток. Этим и
объяснялись крики, которые он недавно слышал: это, должно быть, солдаты
отдавали друг другу приказания.
отдавать приказания рядовым, лейтенанты - сержантам и рядовым, капитаны...
и так далее, и так далее, вплоть до генералов, которые имеют право
отдавать приказания всем остальным, а им самим не может отдавать
приказания никто, кроме главнокомандующего. Шевек тогда слушал с
недоверчивым отвращением.
дисциплиной? Но это же ни то, ни другое. Это необычайно малоэффективный
механизм принуждения - нечто вроде паровой машины Седьмого Тысячелетия!
Что можно сделать стоящего при помощи такой негибкой и хрупкой структуры?
воспитывает в людях храбрость и выпалывает непригодных, как сорняки; но
само направление его аргументов вынудило его признать эффективность
партизанских отрядов, организованных снизу, подчиняющихся собственной
дисциплине.
что-то свое, собственное, знаете ли, за свой родной дом или за
какую-нибудь идею, - сказал тогда старик, Шевек не стал больше спорить.
Теперь он продолжал свой спор, сидя в темнеющем подвале среди штабелей
ящиков с реактивами без этикеток. Он объяснил Атро, что теперь он
понимает, почему армия организована именно так. Это действительно
совершенно необходимо. Раньше он не понимал, что цель состоит в том, чтобы
дать возможность людям с пулеметами без затруднений убивать безоружных
мужчин и женщин, когда им велят это делать. Только он все еще не может
понять, причем тут храбрость, или мужество, или пригодность.
Теперь тот лежал с открытыми глазами; раза два он застонал, как-то
по-детски, терпеливо, так, что у Шевека защемило сердце. Все время, пока
они в первый момент паники врывались с толпой в Директорат, и прорывались
через него, и бежали, а потом шли к Старому Городу, раненый мужественно
старался держаться и идти самостоятельно; он спрятал раненую руку под
куртку и прижал ее к боку, и изо всех сил старался не отставать и не
задерживать Шевека. Когда он застонал во второй раз, Шевек взял его за
здоровую руку и прошептал:
тот мучается, не имея возможности ничем ему помочь. Раненый, должно быть,
подумал, что Шевек имеет в виду, что его стоны могут выдать их полиции,
поэтому он слабо кивнул и плотно сжал губы.
дело вспыхивала стрельба, а квартал бульвара Месээ по-прежнему был
блокирован армией. Возле этого квартала стрельбы не было ни разу, а солдат
было очень много, так что у скрывавшихся не было никаких шансов выбраться
из подвала, не сдавшись военным. Однажды, когда раненый был в сознании,
Шевек спросил его:
слышались отдельные выстрелы, а иногда и взрывы снарядов, и тарахтение
вертолетов, его мнение было, по-видимому, вполне обосновано. Почему он
улыбнулся, было менее понятно.
матраце, который Шевек сделал из соломы, лежавшей в ящиках с реактивами,
раненый умер от потери крови. Он уже окоченел к тому времени, как Шевек
проснулся, и сел, и стал слушать тишину в этом большом темном подвале, и
снаружи на улице, и во всем городе - смертную тишину.
насыпям на метр, а то и больше, выше равнины. На таких поднятых путях пыли
Лондон Джек
Якубенко Николай
Березин Федор
Шилова Юлия
Каменистый Артем
Херберт Фрэнк