Чтение 6–й страницы книги ~Левая рука Тьмы~

Ледник еще во время первых осенних снегопадов и, без сомнения, погиб. Сам же
он утверждал, что имя его вовсе не Гетерен. Окончательно поправившись,
человек этот покинул Ороч и княжество на границе страны Диких Ветров и
отправился на юг и в тех краях стал называть себя Энохом.

Когда Энох был уже совсем старым и жил в долине реки Рир, он как-то
повстречался со своим земляком и спросил его, как идут дела в княжестве и
Очаге Шатх. И человек тот ответил, что дела там плохи. Нет удачи ни в
домашней работе, ни в поле; все пришло в упадок, все больны какой-то
странной болезнью, весной зерно в полях вымерзает, а то, что успевает
созреть, гниет на корню, и так продолжается уже много лет. Тогда Энох сказал
ему: "А знаешь, ведь я Гетерен из Шатха" -- и поведал о том, как тогда
поднялся на Ледник и кого там встретил. И закончил свой рассказ:

"Передай жителям Шатха, что я беру назад свое имя и снимаю с них
проклятье". Через несколько дней после этого Гетерен заболел и умер. А тот
путешественник рассказал его историю в Шатхе и передал его последние слова.
Говорят, что с тех пор сам Очаг и все княжество вновь стали процветать,
жизнь снова наладилась в домах и в полях и пошла дальше своим чередом.

Глава 3. СУМАСШЕДШИЙ КОРОЛЬ

Я проснулся поздно и оставшиеся утренние часы провел за чтением
собственных записей, касающихся придворного этикета, а также наблюдений моих
предшественников, Исследователей, относительно гетенианской психологии. Я
читал невнимательно -- в общем-то, я давно уже все это знал наизусть -- и
сейчас просто старался заглушить тот внутренний голос, что неумолчно бубнил
у меня в ушах: "Ты все с самого начала сделал неправильно". Поскольку голос
не умолкал, я все-таки начал с ним спорить, утверждая, что смогу в
дальнейшем обойтись и без помощи Эстравена; может быть, получится даже
лучше. В конце концов, моя задача здесь вполне под силу и одному человеку.
Первый Мобиль всегда работает в одиночку. Первые вести из любого нового мира
в Экумену всегда передаются голосом одного-единственного человека. Мобиля,
разумеется, можно убить, как убили Пеллегля на Четырех Быках, или заточить в
сумасшедший дом вместе с другими безумцами, как это произошло по очереди с
первыми тремя Посланниками на Гао; и все-таки Экумена продолжает посылать
Мобилей в одиночку, и эта практика вполне оправдывает себя. Порой голос
одного-единственного человека, говорящего правду, куда большая сила, чем
целые флоты и армии, особенно если этому человеку дать достаточно времени,
но времени-то в Экумене как раз хватает... "У тебя зато его не хватает!" --
сказал мой внутренний голос, но я убедительно попросил его заткнуться. В
Часу Втором, исполненный спокойствия и рассудительности, я прибыл на
аудиенцию к королю Кархайда. Впрочем, вся моя рассудительность улетучилась
еще в приемной, прежде чем я успел хотя бы взглянуть на короля.

В королевскую приемную я был препровожден дворцовой стражей через
бесчисленные длинные залы и коридоры. Потом один из адъютантов Его
Величества попросил меня подождать немного и оставил одного в огромном зале
с высокими потолками, но без окон. Перед встречей с королем Кархайда я
постарался одеться подобающим образом. Я как раз продал свой четвертый рубин
и треть полученной суммы истратил на два костюма -- для вчерашнего парада и
сегодняшней аудиенции (от наших Исследователей мне было известно, что
гетенианцы очень ценят драгоценные камни -- значительно больше землян,
например, -- так что я явился на Гетен с полными карманами рубинов и
сапфиров, чтобы при случае было чем расплачиваться). Все на мне было новым,
очень тяжелым и прочным, но сшитым хорошо и выглядевшим добротно, даже
красиво, как вообще вся одежда в Кархайде: белая, отороченная мехом теплая
рубаха, серые узкие штаны, длинная, похожая на камзол куртка хайэб из
кожи цвета морской волны, новая шапка и новые перчатки, под строго
определенным углом торчащие из-под слегка сползающего на бедра ремня,
дополняющего хайэб, новые башмаки... Уверенность в том, что одет я
хорошо, в полном соответствии с этикетом, все-таки прибавляла спокойствия и
рассудительности. Я спокойно и рассудительно огляделся.

Как и во всем королевском дворце, в этом зале с высокими потолками и
красными стенами царило запустение и стоял запах плесени, как если бы
постоянно гулявшие там сквозняки залетали из прошлых веков. В камине ревел
огонь, но тепла особого не давал.

Камины в Кархайде существуют для того, чтобы согревать душу, а не тело.
Промышленная революция в Кархайде совершилась по крайней мере три тысячи лет
тому назад, за эти тридцать веков кархайдцы изобрели прекрасное и
экономичное центральное отопление с использованием водяных и электрических
радиаторов, а также иных энергетических источников тепла; однако в домах у
них по-прежнему центральное отопление отсутствует. Возможно, потому, что они
боятся утратить природную сопротивляемость холоду, как это происходит,
например, с полярными птицами на Земле: если их хотя бы недолгое время
продержать в теплой палатке, а потом выпустить на волю, они тут же погибнут
от обморожения конечностей. Я же, будучи вообще пташкой тропической, мерз
постоянно; мерз как на улице, так и дома, хоть дома и немного меньше; у меня
замерзали руки и ноги, и весь я дрожал от холода. Сейчас я тоже ходил по
залу взад-вперед, стараясь согреться. Живыми в этой унылой приемной были
только я да огонь в камине; мебели, впрочем, тоже было немного: стол, стул,
на столе -- каменная ваза и старинный радиоприемник, украшенный серебром,
резным деревом и костью, -- достойный экспонат для выставки народного
творчества. Приемник играл под сурдинку, и я чуточку прибавил звук, услышав,
что эпическая песня или баллада сменилась сводкой дворцовых новостей. Как
правило, жители Кархайда читают немного и предпочитают слушать, причем не
только новости, но и литературные тексты; всяческие инсценировки и спектакли
у них недостаточно популярны, а книги и телевизоры распространены гораздо
меньше, чем радиоприемники; газет не существует вообще. Утром я сводку
новостей проспал, да и теперь слушал вполуха, думая совсем о другом, пока
повторенное несколько раз знакомое имя не привлекло мое внимание. Что это
они там говорят об Эстравене? Какой-то королевский указ? Информация, видимо,
была важной, потому что указ начали читать сначала:

"Терем Харт рем ир Эстравен, лорд Эстре из Керма, данным указом
лишается титула князя и почетного членства в Королевском Совете; он обязан
покинуть королевство Кархайд и соподчиненные княжества в течение трех дней
По истечении указанного срока, а также если он осмелится когда-либо
вернуться в пределы государства, Харт рем ир Эстравен подлежит
незамедлительной казни без суда и следствия. Всем жителям Кархайда
запрещается вести с ним какие бы то ни было переговоры, а также
предоставлять ему кров под страхом тюремного заключения и штрафа.
Запрещается также передавать или одалживать Харт рем ир Эстравену любые
денежные суммы или товары и возвращать одолженные у него суммы Доводим до
сведения всех жителей Кархайда: Харт рем ир Эстравен совершил тяжкое
преступление, за которое осужден на пожизненную ссылку: предательство.
Тайными и явными путями он склонял Королевский Совет и короля Кархайда --
под предлогом верной службы Его Величеству -- к тому, чтобы Объединенное
Королевство Кархайд отказалось от своего суверенитета и присоединилось к
некоей Лиге Миров, вымышленный характер которой не вызывает у нас ни
малейших сомнений, пресловутая Лига Миров -- всего лишь беспочвенная выдумка
предателей-заговорщиков, которые стремятся ослабить авторитет нашего
государства и его Короля в угоду вполне реально существующим врагам Отгьирни
Тува, Час Восьмой, Королевский дворец в Эренранге. АРГАВЕН ХАРГЕ"

Далее сообщили, что полный текст только что зачитанного Указа расклеен
на воротах многих домов и всех почтовых отделений города

Скачала я, естественно, просто выключил радио, словно надеясь
остановить этот поток враждебных излиянии Потом бросился к двери. Там,
разумеется, я остановился Вернулся на прежнее место, к столу у камина, и
задумался Спокойствия и рассудительности как не бывало Мне страшно хотелось
достать ансибль и послать срочный вызов Стабилям Хайна. Это желание я тоже
подавил, потому что оно было еще глупее предыдущего К счастью, больше
никаких желаний у меня возникнуть не успело. Створки двери в дальнем конце
приемной распахнулись, и адъютант, почтительно отступив в сторону и
пропуская меня вперед, провозгласил: "Господин Дженри Аи!" Мое имя Дженли,
но жители Кархайда звук "л" не произносят. И вот я оказался в знаменитом
Красном Зале наедине с королем Аргавеном XV.

Красный Зал поражал своими размерами. Казалось, что от камина до камина
в его торцовых стенах никак не меньше полукилометра. И примерно столько же
-- от пола до потолочных балок, с которых свисали пыльные красные то ли
занавеси, то ли знамена, в пятнах и потеках от старости. Окна скорее
походили на бойницы в крепостных стенах и почти не пропускали света; слабые
его лучи повисали где-то в вышине, под потолком. Мои новые башмаки --
тук-тук-тук -- прогрохотали через весь зал: я наконец приближался к королю,
заканчивая путь длиной в полгода.

Аргавен стоял у третьего, самого большого в этом зале камина на особом
возвышении; коренастый, в мрачноватых красных одеждах, с большим выступающим
животом, темнокожий, он казался страшно взвинченным и одновременно каким-то
тусклым, невыразительным; только на большом пальце у него ярко вспыхивало
кольцо -- королевский перстень с печатью.

Я остановился у края этого постамента и, согласно этикету, застыл в
почтительном молчании.

-- Поднимитесь сюда, господин Аи. Садитесь. Я подчинился и сел в
кресло, стоящее справа от камина. Все эти действия входили в ранее изученный
мной ритуал. Сам же Аргавен остался стоять метрах в трех от меня спиной к
камину, в котором ревело пламя. Через некоторое время он сказал:

-- Говорите же, господин Аи. Вы, кажется, что-то должны были мне
сообщить? Я слышал, у вас есть для, меня некое послание.

На лице его, которое теперь было повернуто ко мне, играли красные блики
огня, мелькали темные тени, но само оно выглядело плоским и жестоким, как
холодная луна в небесах над этой ледяной планетой, как рыжая и глупая луна
планеты Гетен. Вблизи Аргавен не казался столь величественным и
надменно-мужественным, как издали, в толпе своих придворных. У него был
высокий пронзительный голос, и он то и дело яростным безумным жестом