Чтение 3–й страницы книги ~Мастера~

- Таблицы так далеко не идут.

- Тогда смотри.

И Миид написал на доске:

1200

120

------

а потом -

0000

2400

1200

------

144000

Опять долгое молчание.

- Три Ничто, умноженные на XII... - забормотал Ганиль. - Дай мне
доску.

Слышались только монотонный стук падающих капель за окном и
поскрипывание мела. Потом:

- Каким черным числом обозначается VIII?

К концу этого холодного Дня Отдыха они ушли так далеко, как только
Миид смог увести за собой Ганиля. Правильней даже было бы сказать, что
Ганиль перегнал Миида и под конец тот уже не мог за ним поспевать.

- Тебе нужно познакомиться с Йином, - сказал Миид, - Он может научить
тебя тому, что тебя, интересует, Йин работает с углами, треугольниками,
измерениями. Он своими треугольниками может измерить расстояние между
любыми двумя точками, даже если до этих точек нельзя добраться, Он
замечательный догадчик, числа - самое сердце его знания, язык, на котором
оно говорит.

- И мой тоже.

- Да, я это вижу. Но не мой, я люблю числа не ради них самих. Мне они
нужны как средство, чтобы с их помощью объяснять... Вот если, например, ты
бросаешь мяч, отчего он летит?

- Оттого, что, ты его бросил, - и лицо у Ганиля расплылось в широкой
улыбке.

Он был бледен, а в голове у него звенело, как в пустом бочонке, от
шестнадцати - минус короткие перерывы для еды и сна, часов чистой
математики; и он уже потерял весь свой страх, все смирение. Он улыбался
как властитель, вернувшийся из долгого изгнания к себе домой.

- Прекрасно, - сказал Миид, - Но почему он летит и не падает?

- Потому, что... его поддерживает воздух?

- Тогда почему потом он все же падает? Почему он движется по кривой?
Что это за кривая. Видишь, зачем нужны мне твои числа?

Теперь на властителя был похож Миид, но не на довольного, а
рассерженного, чьи владения огромны, и поэтому ими слишком трудно
управлять.

- И они, в своих тесных Мастерских за ставнями, - презрительно
фыркнул он, - могут еще говорить о Тайнах! Ну ладно, давай пообедаем - и к
Йину.

Высокий старый дом, пристроенный вплотную к городской стене, глядел
освинцованными окнами на двух молодых Мастеров внизу на улице. Над крутыми
черепичными крышами, блестевшими от дождя, нависли зеленовато-желтые
сумерки поздней осени.

- Йин был, как мы, Мастером-Механиком, - сказал Миид, пока они ждали
у обитой железными полосами двери, - Теперь он больше не работает, сам
увидишь почему. К нему приходят люди из всех Лож - Аптекари, Ткачи,
Каменщики, ходят даже несколько ремесленников и мясник - он разрезает и
рассматривает мертвых кошек.

Последние слова Миид произнес добродушно, но чуть насмешливо.
Наконец, дверь открылась, и слуга провел их наверх, в комнату, где в
огромном камине пылали поленья; с дубового кресла с высокой спинкой
поднялся навстречу им человек и их приветствовал.

Ганилю, когда он его увидел, сразу вспомнился один из Высших Мастеров
его Ложи - тот, что кричал ему, когда он лежал в Могиле: "Встань!" Йин
тоже был старый и высокий, и на нем тоже был белый плащ Высшего Мастера.
Только Йин, в отличие от того, сутулился, и лицом, морщинистым и усталым,
был похож на старую гончую. Здороваясь, он протянул Мииду и Ганилю левую
руку - у правой руки кисти не было, она оканчивалась у запястья давно
залеченной блестящей культей.

- Это Ганиль, - уже знакомил их Миид. - Вчера вечером он додумался до
двенадцатиричной системы счисления. Добейтесь от него, Мастер Йин, чтобы
он занялся для меня математикой кривых.

Йин засмеялся тихим и коротким старческим смехом.

- Добро пожаловать, Ганиль. Можешь приходить сюда, когда захочешь. Мы
все здесь чернокнижники, все занимаемся ведьмовством - или пытаемся
заниматься... Приходи, когда захочешь, в любое время - днем, ночью. И
уходи, когда захочешь, если нас предадут, так тому и быть. Мы должны
доверять друг другу. Любой человек имеет право знать все; мы не храним
Тайну, а ее разыскиваем. Понятно тебе, о чем я говорю?

Ганиль кивнул. Находить нужные слова ему всегда было нелегко; вот с
числами обстояло совсем иначе. Слова Йина его очень тронули, и от этого он
смутился еще больше, И ведь никого здесь не посвящали торжественно,
никаких клятв не требовали - просто говорил, спокойно и негромко,
незнакомый старик.

- Ну, вот и хорошо, - сказал Йин, как будто кивка Ганиля было вполне
достаточно, - Немножко вина, молодые Мастера, или пива? Темное пиво
удалось мне на славу в этом году, Так, значит, Ганиль, ты любишь числа?

Была ранняя весна, и Ганиль стоял в мастерской и следил за тем, как,
ученик Уонно снимает своей Палкой для Измерений размеры с образца
двигателя самодвижущейся повозки. Лицо у Ганиля было мрачным. Он изменился
за эти месяцы, выглядел теперь старше, жестче, решительней, да и немудрено
- четыре часа сна в сутки и изобретение алгебры не прошли бы ни для него
бесследно.

- Мастер Ганиль... - робко сказал нежный голосок у него за спиной.

- Измерь снова, - приказал он ученику и удивленно повернулся к
девушке.

Лани тоже стала другой, Лицо у нее было напряженным, глаза
тоскливыми, и говорила она теперь с Ганилем как-то испуганно, Он совершил
второй шаг ухаживанья и нанес три вечерних визита, и на этом вдруг
остановился, не стал предпринимать дальнейших шагов. Такое произошло с
Лани впервые, до сих пор никто еще не смотрел на нее невидящим взглядом -
так, как сейчас смотрел Ганиль. Что же такое, интересно, видит его
невидящий взгляд? Если бы только она могла узнать его тайну! Каким-то
непонятным ему самому образом Ганиль чувствовал, что происходит в душе у
Лани, и он жалел ее и немного ее боялся.

Она наблюдала за Уонно.

- Меняют ли... меняете вы хоть иногда эти размеры? - спросила она,
чтобы как-то завязать разговор.

- Изменить Образец - значит впасть в Ересь Изобретательства.

На это Лани сказать было нечего.

- Отец просил - передать вам всем, что завтра Мастерская будет
закрыта.

- Закрыта? Почему?

- Коллегия объявила, что начинает дуть западный ветер и, может быть,
завтра мы увидим Солнце.

- Хорошо! Хорошее начало для весны, правда? Спасибо, - сказал Ганиль.

И он снова повернулся к Образцу двигателя.

Священнослужители Коллегии на этот раз оказались правы. Вообще
предсказание погоды, которому они отдавали почти все свое время, было
делом неблагодарным, но примерно один раз из десяти они предсказывали
правильно, и именно сегодняшний день оказался для них удачным. К полудню
дождь кончился, и теперь облачный покров бледнел - казалось, что он кипит
и медленно течет на восток. Во второй половине дня все жители города были
уже на улицах; некоторые взобрались на трубы домов, другие на деревья,
третьи на городскую стену, и даже на полях, по ту сторону стены, стояли и
смотрели, задрав головы, люди. На огромном внешнем дворе Коллегии ряды
священнослужителей, начавшие свой ритуальный танец, сходились и
расходились с поклонами, сплетались и расплетались. Священнослужитель
стоял уже и в каждом храме, готовый в любой момент, потянув за цепь,
раздвинуть крышу, что, бы лучи Солнца могли упасть на камни алтаря. И
наконец, уже перед самым вечером, небо открылось. Желто-серая пелена
разорвалась, и между клубящимися краями разрыва показалась полоска
голубизны. И с улиц, площадей, окон, крыш, стен города - единый вздох, а
потом глухой гул:

- Небеса, Небеса...

Разрыв в небе расширялся. На город посыпались капли, свежий ветер
сносил их в сторону, и они падали не отвесно, а наискосок; и вдруг капли
засверкали, словно при свете факелов ночью - но только свет, который они
отражали теперь, был светом Солнца. Ослепительное, оно стояло в Небесах, и
ничего, кроме него, там не было.

Как и у всех, лицо у Ганиля было обращено к небу. На этом лице, на
шраме, оставшемся после ожога, он чувствовал тепло Солнца. Он не отрываясь
глядел, до тех пор, пока глаза не заволокло слезами, на Огненный Круг,