Станислав Лем
Испытание
представил себе, что в часовом кармашке старых гражданских брюк,
спрятанных на дне шкафа, завалялась двухкроновая монетка.
Серебряная, звенящая, забытая. Еще минуту назад он точно знал,
что там ничего нет -- разве что старая почтовая квитанция,-- но
постепенно уверил себя, что монета там могла быть, и, когда
Ослиный Лужок назвал его имя, он уже в этом не сомневался. Он
прямо-таки осязал ее округлость и видел, как она распирает
кармашек. Можно сходить в кино, и полкроны еще останется. А если
только на хронику, останется полторы; крону он отложил бы, а на
остальное сыграл бы на автоматах. А вдруг автомат заест, и он
начнет без конца сыпать монеты прямо в протянутую ладонь --
только успевай рассовывать по карманам и опять подставлять
руку... случилось же такое со Смигой! Он уже сгибался под
тяжестью неожиданно привалившего к нему богатства, когда его
вызвал Ослиный Лужок.
на здоровую ногу, спросил:
полете встретили инопланетный корабль?
огрубевшим голосом.
что же дальше?
вышел далеко за переднюю линию своих познаний. Он лихорадочно
искал в опустевшей вдруг голове какие-то параграфы "Поведения в
Пространстве". Ему казалось, что он в жизни туда не заглядывал.
Он скромно потупил глаза и увидел, что Смига что-то шепчет одними
губами. Он угадал подсказку и повторил ее вслух, прежде чем смысл
сказанного дошел до него:
удержаться. Однако серьезность очень скоро вернулась к нему.
Курсант Берет!
совсем остывшего. Он даже не очень-то обижался на Смигу -- такой
уж он был, Смига, не мог пропустить удачной оказии. Он не слышал
ни слова из того, что говорил Берст,-- тот чертил на доске
кривые, а Ослиный Лужок, как обычно, приглушал ответы
электронного Вычислителя, так что отвечавший в конце концов
запутывался в расчетах. Устав разрешал прибегать к помощи
Вычислителя, но у Ослиного Лужка была собственная теория на этот
счет: "Вычислитель -- тот же человек,-- говорил он,-- и может
оплошать". Пиркc и на Ослиного Лужка не обижался. Он вообще ни на
кого не обижался. Почти никогда. Пять минут спустя он уже стоял
перед магазином на улице Диерхоф и разглядывал выставленные в
витрине газовые пистолеты. Из них можно было стрелять холостыми
зарядами -- пулевыми и газовыми, полный комплект шесть крон,
вместе с сотней патронов. Понятно, на Диерхоф он тоже был только
в мечтах.
топота, как первый или второй курс; в конце концов они уже не
дети! Чуть ли не половина курса пошла в столовую -- есть там пока
было нечего, зато можно было встретить новую официантку. Говорят,
хорошенькая. Пиркс медленно спускался по лестнице, минуя
остекленные стеллажи, заставленные звездными глобусами, и надежда
на то, что в кармашке действительно есть монета, таяла с каждым
шагом. На последней ступеньке он уже точно знал, что ее там
никогда не было.
полгода сидели за одним столом на космодезии. Он еще тогда
замазал тушью все звезды в атласе Пиркса.
поравнялся с ними.
разыграешь.
доски приказов.
списке было только три имени. "Курсант Пиркс",-- значилось там
черным по белому, в самом верху.
незабудок, искусно высаженных в виде приземляющейся ракеты.
Лютики изображали выхлопной огонь, но они уже отцвели. Пиркс не
видел ни клумб, ни дорожки, ни незабудок, ни Ослиного Лужка,
поспешным шагом вышедшего из бокового флигеля Института, чуть
было не налетел на него в воротах и отдал честь перед самым его
носом.
летите? Хорошей тяги! Может, вам посчастливится встретить тех --
инопланетян.
плакучими ивами. Оно стояло у пруда, и каменные колонны бокового
крыла высились над самой водой. Кто-то пустил слух, будто эти
колонны привезены прямо с Луны,-- вздор, разумеется,-- но
первокурсники со священным трепетом вырезали на них инициалы и
даты. Где-то там было и имя Пиркса -- он усердно выдолбил его
четыре года назад.
он долго не мог решить, стоит ли открывать шкаф. Он точно помнил,
где лежат старые брюки. Их запрещалось оставлять у себя,
потому-то он их и оставил. Ну, какой еще от них прок? Он
зажмурился, присел на корточки, через приоткрытую дверцу сунул
руку вовнутрь -- и ощупал кармашек. Ну конечно, он так и знал.
Там ничего не было.
самой крышей ангара, цепляясь локтем за трос, протянутый вместо
поручней: обе руки у него были заняты. В одной он держал бортовой
журнал, в другой -- шпаргалку. Шпаргалку одолжил ему Смига --
говорили, что с ней летал весь курс. Неясно, правда, как она
возвращалась обратно, ведь после первого пробного полета
курсантов сразу же отправляли на север, на Базу, и зубрежка к
выпускным экзаменам шла уже там. Но, видно, как-то она
возвращалась,-- может, ее сбрасывали на парашюте? Конечно, это
была только шутка.
бездной, и коротал время, пробуя угадать, будут ли его
обыскивать,-- это, увы, случалось. В пробные полеты курсанты
брали самые неожиданные и строжайше запрещенные вещи: от плоских
фляжек с водкой и жевательного табака до фотографий знакомых
девушек. Не говоря уж, само собой, о шпаргалках. Пиркс долго
искал на себе место, где бы ее спрятать. Он перепрятывал се раз
пятнадцать -- в ботинок под пятку, между двумя носками, за край
ботинка, во внутренний карман комбинезона, в маленький звездный
атлас -- карманные брать разрешалось; подошел бы футляр для
очков, но, во-первых, футляр понадобился бы громадный, во-вторых,
он не носил очков. Чуть позже он сообразил. что в очках его бы не
приняли в Институт.
инструкторов и Шефа, а те почему-то опаздывали, хотя старт был
назначен на девятнадцать сорок, а часы уже показывали
девятнадцать двадцать семь. Будь у него кусочек пластыря, он,
пожалуй, прилепил бы шпаргалку под мышкой. Говорят, коротышка
Джеркес так и сделал, а когда инструктор дотронулся до него,
запищал, что, дескать, боится щекотки,-- и проскочил. Но Пиркс не
был похож на человека, который боится щекотки. Он это знал и не
обманывался на свой счет. Поэтому он просто держал шпаргалку в
правой руке; потом, вспомнив, что придется здороваться за руку со
всей троицей, переложил шпаргалку в левую, а бортжурнал -- из
левой в правую. Манипулируя таким образом, он незаметно привел в
движение стальной помост -- тот уже раскачивался, как трамплин. И
тут он услышал шаги. Идущих он увидел не сразу -- под крышей
ангара было темно.