святейшество на площади Святого Петра. Я нисколько ему не
поверил, но он, не умолкая ни на минуту, показал мне: авиабилет,
карманный требник и памятку для американских паломников, а также
пачку патронов с крестообразной головкой. Из экономии билет он
взял лишь в одну сторону, не сомневаясь, что разъяренные
пилигримы растерзают его на куски. Мысль об этом, похоже,
приводила его в превосходное расположение духа.
экстремист-динамитчик, каких в наше время хватает. Ничуть не
бывало! Захлебываясь словами и поминутно сползая с высокого
табурета -- ибо его двустволка то и дело падала на пол, -- он
объяснял мне, что сам-то он истовый, правоверный католик; тем
большей жертвой будет с его стороны эта операция ("операция П",
как он ее называл). Нужно взбудоражить совесть планеты, а что
взбудоражит ее сильнее, чем поступок столь ужасающий? Он, мол,
сделает то же, что Авраам, согласно Писанию, хотел сделать с
Исааком, только наоборот: не сына ухлопает, а отца, к тому же
святого, и явит тем самым пример высочайшего самоотречения, на
какое только способен христианин. Тело он обречет на казнь, душу
-- на вечные муки, а все для того, чтоб открыть глаза
человечеству. "Ну, ну, -- подумал я, -- не многовато ли развелось
желающих открыть нам глаза?" Его филиппика не убедила меня, и я
пошел спасать Папу, то есть сообщить кому-нибудь об "операции П";
но Стэнтор, который встретился мне в баре на семьдесят седьмом
этаже, даже не выслушал меня до конца и, в свою очередь,
рассказал мне, что в подарках, преподнесенных недавно Адриану XI
делегацией американских католиков, оказались две бомбы с часовым
механизмом и бочонок, наполненный не вином для причастия, а
нитроглицерином. Равнодушие Стэнтора стало понятнее, когда я
узнал, что экстремисты прислали в посольство уже целую ногу --
неизвестно лишь чью. Впрочем, его позвали к телефону, и наша
беседа оборвалась; кажется, на Авенида Романа кто-то поджег себя
в знак протеста.
совершенно иная, нежели у меня наверху. Здесь было полно
босоногих девиц в сетчатых блузках до пояса, некоторые -- при
шпагах; у многих косички прикреплялись, по самой последней моде,
к медальону на шее или к обручу, утыканному гвоздиками. Кто они
были, филуменистки или секретарши Освобожденных Издателей, не
знаю; судя по цветным фотографиям, которые они разглядывали,
речь, скорее, шла об Освобожденной Литературе. Я спустился на
девять этажей ниже, к своим футурологам, и в очередном баре
пропустил рюмку с Альфонсом Мовеном из агентства Франс Пресс. В
последний раз попытался я спасти Папу, но Мовен, выслушав меня со
стоической выдержкой, только промычал, что месяц назад какой-то
пилигрим-австралиец уже стрелял в Ватикане, хотя и с совершенно
иных идейных позиций. Мовен рассчитывал на интересное интервью с
неким Мануэлем Пирульо, которого разыскивали ФБР, Сюрте, Интерпол
и десяток других полицейских служб. Этот субъект основал фирму
услуг нового типа, выступая в роли эксперта по покушениям с
применением взрывчатых веществ (отсюда его псевдоним
"Бомбардир"), и прямо-таки козырял своей безыдейностью. Нашу
беседу прервала рыжеволосая красотка в чем-то вроде кружевной
ночной рубашки, продырявленной автоматными очередями, -- как
выяснилось, связная экстремистов; ей поручили провести репортера
в их штаб-квартиру. На прощанье Мовен вручил мне рекламную
листовку Пирульо. Настала пора, говорилось в ней, покончить с
эскападами безответственных дилетантов, которые динамит не
отличают от мелинита, а гремучую ртуть -- от бикфордова шнура; в
эпоху узкой специализации нелепо кустарничать, пренебрегая
помощью добросовестных и квалифицированных специалистов. На
обороте помещался ценник услуг в валюте наиболее развитых стран.
стекаться в бар, бледный как смерть; его била нервная дрожь: он
кричал, что в номере у него бомба с часовым механизмом. Бармен,
привычный, как видно, к таким происшествиям, не раздумывая,
скомандовал: "В укрытие!" -- и нырнул под стойку. Однако вскоре
гостиничные детективы установили, что это всего лишь розыгрыш: в
коробку из-под печенья кто-то из футурологов засунул обыкновенный
будильник. Шутник, похоже, был англичанином, они обожают такие
practical jokes [Розыгрыши (англ.).]. Впрочем, инцидент тут же
предали забвению, ибо явились Дж.Стэнтор и Дж.Г.Хаулер, репортеры
ЮПИ, с текстом ноты правительства США относительно похищенных
дипломатов. Нота была составлена на обычном дипломатическом
языке, и ни зубы, ни нога не назывались в ней прямо. Джим сказал,
что правительство может решиться на крайние меры. Стоящий у
власти генерал Аполлон Диас склоняется к мнению "ястребов" -- на
насилие ответить насилием. На заседании (правительство заседало
непрерывно) было предложено нанести контрудар, то есть вырвать у
политзаключенных, выдачи которых требуют экстремисты, по два зуба
за зуб и -- поскольку адрес их штаб-квартиры неизвестен --
послать эти зубы до востребования. В экстренном выпуске "Нью-Йорк
таймс" обозреватель газеты Сульцбергер взывал к человеческому
разуму и солидарности. Стэнтор под большим секретом сообщил мне,
что Диас конфисковал принадлежащий правительству США поезд с
военным снаряжением; он шел транзитом через Костарикану в Перу.
Экстремисты еще не напали на мысль похищать футурологов, что с их
точки зрения было бы вовсе не глупо, ведь в тот момент
футурологов в Костарикане насчитывалось больше, чем дипломатов.
Впрочем, стоэтажный отель -- организм до того огромный и столь
комфортабельно изолированный от всего света, что вести извне
доходят сюда, словно с другого полушария. Пока что футурологи не
проявляли ни малейших признаков паники; никто не штурмовал бюро
путешествий отеля -- желающих немедленно вылететь в Штаты или
другую страну было не больше обычного.
успел еще переодеться в вечернюю пижаму; итак, я поехал к себе, а
потом, задыхаясь от спешки, спустился на 46-й этаж, в Пурпурный
зал. В фойе меня встретили две прелестные девушки в одних
шароварах (их бюсты были расписаны незабудками и подснежниками) и
вручили сверкающий глянцем проспект. Не взглянув на него, я вошел
в пустой еще зал; при виде накрытых столов у меня перехватило
дыхание. Не потому, что они ломились от яств, нет -- шокировали
формы всех закусок без исключения; даже салаты имели вид
гениталиев. Обман зрения полностью исключался, ибо невидимые
глазу динамики грянули популярный в определенных кругах шлягер:
"Лишь кретины и каналии ненавидят гениталии, нынче всюду стало
модно славить орган детородный!" Появились первые гости,
густобородые и пышноусые, впрочем, люди все молодые, в пижамах
или без оных; а когда шестеро официантов внесли торг, то при виде
этого непристойнейшего в мире творения кулинаров мне стало
окончательно ясно: я ошибся этажом и попал на банкет
Освобожденной Литературы. Сославшись на то, что потерялась моя
секретарша, я поспешил улизнуть и спустился на этаж ниже, чтобы
перевести дух в подобающем месте; Пурпурный зал (а не Розовый,
куда меня занесло) был уже полон.
приема, я, насколько мог, скрыл. Горячих блюд не было, к тому же
из огромного зала убрали все кресла и стулья, дабы гости питались
стоя. Пришлось проявить необходимую в таких случаях ловкость,
чтобы пробраться к тарелкам с наиболее существенным содержимым.
Сеньор Кильоне, представитель костариканской секции
Футурологического общества, очаровательно улыбаясь, разъяснял
неуместность кулинарных излишеств: ведь темой дискуссии будет, в
частности, грозящая миру голодная катастрофа. Нашлись,
разумеется, скептики, утверждавшие, что обществу просто урезали
дотации, отсюда и бережливость устроителей. Журналисты, по роду
занятий вынужденные поститься, шныряли по залу в поисках интервью
со светилами зарубежной прогностики; вместо посла США прибыл
всего лишь третий секретарь посольства, с мощной охраной, один во
всем зале -- в смокинге (бронированный жилет трудно укрыть под
пижамой). Гостей из города, как я слышал, подвергали досмотру, и
в холле будто бы уже высились горы изъятого оружия.
достаточно времени, чтоб отдохнуть, и я снова отправился на сотый
этаж. После пересоленных салатов хотелось. пить, но баром моего
этажа прочно овладели динамитчики и бунтари со своими девицами, я
же был сыт по горло беседой с бородатым папистом (или
антипапистом). Пришлось ограничиться водой из-под крана. Не успел
я допить стакан, как в ванной и обеих комнатах погас свет, а
телефон, какой бы номер я ни набирал, упорно связывал меня с
автоматом, рассказывающим сказку о Золушке. Спуститься на лифте
не удалось -- он тоже вышел из строя. Из бара доносилось хоровое
пение молодых бунтарей; те уже стреляли в такт музыке, хотелось
бы думать, что мимо. Подобные вещи случаются и в первоклассных
отелях, хотя утешительного тут мало; но что удивило меня больше
всего, так это моя собственная реакция. Настроение, довольно
скверное после беседы с папским стрелком, улучшалось с каждой
секундой. Пробираясь на ощупь и опрокидывая при этом стулья, я
только кротко улыбался в темноту, и даже колено, разбитое в кровь
Мурич Виктор
Володихин Дмитрий
Свержин Владимир
Бажанов Олег
Шилова Юлия
Шилова Юлия