подвел меня к большой стальной двери. Над ней горела яркая
лампа. Он вынул из кармана халата ключ, отпер дверь и вошел
первым. Я за ним. По винтовой железной лестнице мы поднялись на
второй этаж. Перед нами был большой фабричный цех с
застекленным сводом - несколько лампочек не освещали его, лишь
подчеркивали сумрачную ширь. Он был пустынным, мертвым,
заброшенным, высоко под сводом гуляли сквозняки, дождь, который
начался, когда я приближался к резиденции Коркорана, стучал в
окна темные и грязные, там и тут натекала вода сквозь отверстия
в выбитых стеклах. Коркоран, словно не замечая этого, шел
впереди меня, по грохочущей под ногами галерее; снова стальные
запертые двери - за ними коридор, хаос брошенных, словно в
бегстве, навалом лежащих у стен инструментов, покрытых толстым
слоем пыли; коридор свернул в сторону, мы поднимались,
спускались, проходили мимо перепутанных приводных ремней,
похожих на высохших змей. Путешествие, во время которого я
понял, как обширно здание, продолжалось; раз или два Коркоран в
совершенно темных местах предостерег меня, чтобы я обратил
внимание на ступеньку, чтоб нагнулся; у последней стальной
двери, вероятно противопожарной, густо утыканной заклепками, он
остановился, отпер ее; я заметил, что в отличие от других, она
совсем не скрипела, словно ее петли были недавно смазаны. Мы
оказались в высоком зале, почти совсем пустом; Коркоран встал
посредине, там, где бетонный пол был немного светлее, будто
раньше на этом месте стоял станок, от которого остались лишь
торчащие обломки брусьев. По стенам проходили вертикальные
толстые брусья, так что все напоминало клетку. Я вспомнил тот
вопрос о духах... К прутьям были прикреплены полки, очень
прочные, с подпорками, на них стояло десятка полтора
металлических ящиков; знаете, как выглядят те сундуки с
сокровищами, которые в легендах закапываются корсарами? Вот
такими и были эти ящики с выпуклыми крышками, на каждом висела
завернутая в целлофан белая табличка, похожая на ту, какую
обычно вешают над больничной кроватью. Высоко под потолком
горела запыленная лампочка, но было слишком темно, чтобы я мог
прочитать хоть слово из того, что написано на табличках. Ящики
стояли в два ряда, друг над другом, а один находился выше
других, отдельно; я сосчитал их, было не то двенадцать, не то
четырнадцать, уже не помню точно.
карманах халата, - вслушайтесь на минуту в то, что тут
происходит. Потом я вам расскажу, - ну, слушайте же!
начав говорить, сразу хотел добраться до сути, чтоб побыстрее
покончить со всем этим. Словно он каждую минуту, проведенную в
обществе других людей, считал потерянной.
интереса к звукам, которые даже и не слыхал, входя в помещение,
с минуту стоял неподвижно. Собственно, ничего я не услышал.
Какое-то слабое жужжание электротока в обмотках, что-то в этом
роде, но уверяю вас оно было столь тихим, что и голос умирающей
мухи можно было бы там превосходно расслышать.
возможно, это лишь шум в ушах...
я не люблю повторять, а говорю я это потому, что вы меня не
знаете. Я не грубиян и не хам, каким меня считают, просто меня
раздражают идиоты, которым нужно десять раз повторять одно и то
же. Надеюсь, что вы к ним не принадлежите.
ящиков, сказал:
навигации, - отвечал я. - С теорией у меня, пожалуй, плохо.
ящиках находятся самые совершенные электронные мозги, какие
когда-либо существовали. Знаете, в чем состоит их совершенство?
чему не пригодны, бесполезны, - словом, что это воплощенные
мной в реальность, обличенные в материю монады Лейбница...
полумраке так, словно у губ его трепетала белесая ночная
бабочка.
наделенное сознанием. Как наш мозг. Строительный материал иной,
но принцип тот же. На этом сходство кончается. Ибо наши мозги -
обратите внимание! - подключены, так сказать, к внешнему миру
через посредство органов чувств: глаз, ушей, носа,
чувствительных окончаний кожи и так далее. У этих же, здесь, -
вытянутым пальцем он показывал на ящики, - внешний мир там,
внутри них...
догадываться. Догадка была смутной, но вызывала дрожь.
а не иное тело, именно такое лицо? Что мы стоим, что держим в
руках книгу, что цветы пахнут? Вы ответите, что определенные
импульсы воздействуют на наши органы чувств и по нервам бегут в
наш мозг соответствующие сигналы. А теперь вообразите, Тихий,
что я смогу воздействовать на ваш обонятельный нерв точно так
же, как это делает душистая гвоздика, - что вы будете ощущать?
понятлив, и продолжал:
вы будете ощущать не внешний мир, а то, что я по этим нервам
протелеграфирую в ваш мозг... Понятно?
действующие аналогично нашему зрению, обонянию, слуху, осязанию
и так далее. Но проволочки, идущие от этих рецепторов,
подключены не к внешнему миру, как наши нервы, а к тому
барабану в углу. Вы не замечали его, а?
стоял в глубине зала, вертикально, словно мельничный жернов, и
через некоторое время я заметил, что он чрезвычайно медленно
вращается.
- Их судьба, их мир, их бытие - все, что они могут достигнуть и
познать. Там находятся специальные ленты с записанными на них
электрическими импульсами; они соответствуют тем ста или
двумстам миллиардам явлений, с какими может столкнуться человек
в наиболее богатой впечатлениями жизни. Если бы вы подняли
крышку барабана, то увидели бы только блестящие ленты, покрытые
белыми зигзагами, словно натеками плесени на целлулоиде, но
это, Тихий, знойные ночи юга и рокот волн, это тела зверей и
грохот пальбы, это похороны и пьянки, вкус яблок и груш,
снежные метели, вечера, проведенные в семейном кругу у
пылающего камина, и крики на палубе тонущего корабля, и горные
вершины, и кладбища, и бредовые галлюцинации, - Ийон Тихий, там
весь мир!
говорил:
Этому, - он показал на первый ящик с края, - кажется, что он -
семнадцатилетняя девушка, зеленоглазая, с рыжими волосами, с
телом, достойном Венеры. Она дочь государственного деятеля...
Влюблена в юношу, которого почти каждый день видит в окно...
Который будет ее проклятием. Этот, второй, - некий ученый. Он
уже близок к построению общей теории тяготения, действительной
для его мира - мира, границами которого служит металлический
корпус барабана, и готовится к борьбе за свою правду в
одиночестве, углубленном грозящей ему слепотой, ибо вскоре он
ослепнет, Тихий... А там, выше, находится член духовной
коллегии, и он переживает самые трудные дни своей жизни, ибо
утратил веру в существование бессмертной души; рядом, за
перегородкой, стоит... Но я не могу рассказать вам о жизни всех
существ, которых я создал...
знать...
Сейчас я говорю, Тихий! Вы еще ничего не понимаете. Вы думаете,
наверно, что там, в этом барабане, различные сигналы записаны,
как на граммофонной пластинке, что события усложнены, как
мелодия со всеми тонами и только ждут, как музыка на пластинке,
чтобы ее оживила игла, что эти ящики воспроизводят по очереди
комплексы переживаний, уже заранее до конца установленных.
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Лондон Джек
Максимов Альберт
Шилова Юлия