потому, что при таком сопоставлении мне легче сказать, каков я сам. Этика,
несомненно, условна, во всяком случае для меня. Я не обязан поступать
этично, однако же поступаю так.
так сказать, "по природе". Но я знаю, когда полагается проявлять жалость,
и могу к этому приучиться. Я пришел к заключению, что так нужно. Таким
образом, я как бы заполнил эту пустоту в себе при помощи логических
рассуждений. Можно сказать, что у меня имеется "протез этики", который я
сконструировал так тщательно, что он "совсем как настоящий".
аксиом, а не в соответствии с инстинктом. У меня нет таких инстинктов.
Одним из ваших несчастий является то, что, кроме инстинктов, вы почти
ничего не имеете. Как проявляется на практике так называемая "любовь к
ближнему"? Вы сжалитесь над жертвой случая и поможете ей. Но если перед
вами будет десять тысяч таких жертв, вы не сможете пожалеть их всех.
Сочувствие - штука не очень емкая и не очень растяжимая. Оно хорошо, пока
речь идет о единицах, и оно беспомощно, когда дело коснется массы. И как
раз технический прогресс все более эффективно разрушает вашу мораль.
Атмосфера этической ответственности едва охватывает первые звенья цепи
причин и следствий - очень немногие звенья. Тот, кто запускает процесс,
совершенно не чувствует себя ответственным за его далекие последствия.
смешнее всего.
недоразвитым, можно иметь детей. Это разрешено вашей моралью.
о высокой степени вероятности.
всегда побеждали?
алгоритмизации, математики требует задание. Интуиция - мое самое слабое
место. Мое происхождение от цифровых машин мстит за себя.
слишком возрастает, я теряюсь. Человек, насколько мне известно, старается
опираться на догадку, то есть на приближенное решение, и ему это иногда
удается, а я этого не умею. Я должен все учесть точно и ясно, а если это
невозможно, я проигрываю.
ситуации, допустим, при какой-нибудь катастрофе...
случае, ощущаю его не так, как человек, - и хоть угроза гибели мне,
конечно, небезразлична, я не теряю, как говорится, головы. В таких
условиях самообладание может компенсировать нехватку интуиции.
Пиркс. - Скажите только еще: что вы собираетесь делать после нашего
возвращения?
Творческих способностей у меня мало, ибо они неотделимы от интуиции, но
для меня и без этого найдется много интересной работы.
только за Барнсом закрылась дверь, и начал шагать из угла в угол.
не знаю. Либо это робот, либо... Пожалуй, он все же говорил правду. Но с
чего бы такие пространные излияния? Вся история человечества плюс его
"критика извне"... Допустим, он говорил правду. В таком случае мне нужно
спровоцировать порядком запутанную ситуацию. Но она должна быть достаточно
правдоподобной, чтобы не обнаружилось, что я сам ее подстроил. Значит, она
должна быть реальной. Короче говоря, нужно рискнуть. Опасность, хоть и
искусственно созданная, но сама по себе настоящая".
сверну себе шею и убью при этом всех людей, а корабль поведут на Землю
роботы, которым ничего не станется! Ну, это привело бы тех господ в
величайший восторг - какая феноменальная реклама! Какая гарантия
безопасности для кораблей, оснащенных такой командой! Разве не так?
Значит, с их точки зрения такая придумка - подцепить меня на крючок
откровенности - была бы чертовски эффективной!"
концов я распознаю всех. На борту есть аптечка. Я мог бы капнуть в еду по
капле апоморфина. Люди расхвораются, а роботы, пожалуй, нет. Конечно, нет.
Ну и что мне это даст? Прежде всего почти наверняка все догадаются, что
это сделал я. Далее, если даже окажется, что Броун человек, а Барнс -
робот, то из этого еще не следует, будто все, что они сказали, правда.
Может, о своем происхождении они сообщили верно, а все остальное было
стратегическим маневром? Постой. Барнс действительно подсказал мне
определенный выход - этими своими словами о нехватке интуиции. Ну а Броун?
Он бросил тень подозрения на Барнса, который сразу же вслед за тем
появился и подтвердил это подозрение. Не слишком ли хорошо получается? С
одной стороны, если все это произошло в результате незапланированной, то
есть независимой, инициативы каждого их них в отдельности, тогда и то, что
сначала Броун назвал Барнса, и то, что потом Барнс пришел, чтобы это
подтвердить, оказалось бы чистой случайностью. Если б они это
запланировали, то наверняка избежали бы такого примитивизма - уж очень это
наводит на размышления. Я начинаю запутываться. Постой! Если б сейчас еще
кто-нибудь пришел, это означало бы, что и все остальное было липой. Игрой.
Только наверняка никто не придет - игра стала бы слишком очевидной, не так
они глупы. Ну а если они говорили правду? Может ведь и еще кому-нибудь
захотеться..."
ничего не известно. Надо ли действовать? И как действовать? Может, еще
подождать? Пожалуй, надо подождать.
заговаривал, потому что все еще боролся с искушением провести "химическую
проверку", до которой додумался у себя в каюте, и никак не мог принять
решение. Броун находился у штурвала, поэтому обедали впятером. И все
пятеро ели, а Пиркс думал, что это как-то чудовищно - есть только затем,
чтобы прикидываться человеком. И что, может быть, именно из таких вот
причин и рождается ощущение смехотворности, о котором говорил Барнс, и
именно оно является для него средством самозащиты - вот почему он
распространялся об условности: наверное, для него еда тоже была лишь
условным приемом! Даже если он верит, что у него нет ненависти к своим
создателям, то он сам себя обманывает. "Я бы их ненавидел, - уверенно
подумал Пиркс. - Это все же свинство какое-то, что они не стыдятся!"
невыносимым. В нем ощущалось уже не стремление каждого остаться при своем
и не вступать в контакты - чего и желали организаторы рейса, - то есть не
лояльное старание сохранить тайну, но скорее некая всеобщая враждебность,
а если не враждебность, то подозрительность: человек не хотел сближаться с
нечеловеком, а нечеловек в свою очередь понимал, что только заняв такую же
точно позицию он сможет маскироваться. Потому что, если б он хоть чуточку
попытался навязываться другим, то в этой ледяной атмосфере немедленно
привлек бы к себе внимание и заставил бы заподозрить, что он не человек.
Пиркс сидел над своей тарелкой, подмечая каждую мелочь: как Томсон
попросил соли, как Бартон передал ему солонку, как в свою очередь Барнс
подвинул Бартону графинчик с уксусом. Вилки и ножи деловито сновали в
руках, все жевали, глотали, почти не глядя на остальных, это было
прямо-таки погребение маринованной говядины, а не обед, и Пиркс, не доев
компота, встал, кивнул всем и вернулся к себе.
бортовому времени они разминулись с двумя большими грузовозами, обменялись
обычными сигналами, и часом позже автоматы выключили на палубах дневной
свет. Пиркс как раз шел из рулевой, когда это произошло. Огромное
пространство средней палубы заполнила темнота, продырявленная голубыми
шарами ночных светильников. И сразу же засияли покрытые самосветящейся
краской тросы, протянутые вдоль стен для ходьбы при невесомости, углы
дверей и их ручки, указательные стрелки и надписи на перегородках. Корабль
был недвижим, словно стоял в каком-то земном доке. Не чувствовалось ни
малейшей вибрации, только климатизаторы почти бесшумно работали, и Пиркс
поочередно пересекал невидимые струи чуть более прохладного, слегка
пахнущего озоном воздуха.
пробравшаяся зайцем на корабль, - Пиркс посмотрел на нее с неодобрением,
он не любил мух, но она уже куда-то исчезла. За поворотом коридор сужался,
обходя лестницу и трубу индивидуального лифта. Пиркс ухватился за поручень
и пошел наверх, сам не зная зачем; он даже не сообразил, что там
расположен звездный экран. Вообще-то он знал о его существовании, но
наткнулся на этот огромный черный прямоугольник словно бы случайно.
Березин Федор
Белов Вольф
Акунин Борис
Шилова Юлия
Акунин Борис
Панов Вадим