Чтение 38–й страницы книги ~Мир на земле~

оставил Грамер, хотя чем оно могло мне помочь? Даже если бы я знал, что надо
его надкусить или повернуть на пальце, как в сказке, чтобы появился
спасительный джинн, я все равно не смог бы этого сделать. Уже показалась
ведущая на улицу дверь коттеджа, в тени старой пальмы чернел длинный темный
контур автомобиля, с отблесками далекого света на кузове. Маятниковые двери
открылись -- моя подневольная рука толкнула их,-- и тогда задняя дверь
автомобиля тоже открылась, но внутри никого не было, во всяком случае, я
никого не мог разглядеть.

Я уже садился в машину, вернее, "меня сажали" -- потому что я все еще
продолжал упираться изо всех сил -- и тут понял свою ошибку. Не следовало
сопротивляться -- ведь именно к этому был готов тот, кто управлял
теледублем. Надо было уступать навязанному движению, но так, чтобы оно
прошло мимо своей цели. Склонившись, уже в двери машины, я бросился вперед,
грохнулся обо что-то головой так, что потерял сознание -- и открыл глаза.

Я лежал на полу рядом с кроватью, штора на окне уже посерела от
рассветных лучей, я поднял руку к глазам -- кольцо исчезло, значит, это
все-таки был кошмар? Я не мог разобраться, на каком месте оборвалась
вчерашняя действительность, во всяком случае не раньше ухода Грамера. Я
вскочил, кинулся к шкафу, из которого он вышел, мои костюмы были отодвинуты
вбок, значит, он и вправду там стоял. На дне шкафа что-то белело. Письмо. Я
взял его -- никакого адреса: я разорвал конверт. Там был листок с
машинописным текстом без даты и без обращения. В комнате было слишком темно,
отдергивать штору я не хотел; проверив сначала, заперта ли дверь, я включил
ночник и прочитал: "Если тебе снилось похищение или пытки, или еще
какое-нибудь несчастье отчетливо и в цвете, значит, ты подвергся пробному
обследованию и получил наркотик. Это им нужно для предварительного выяснения
твоей реакции на определенные средства, не имеющие вкуса и запаха. Мы не
уверены, так ли это на самом деле. Единственный человек, кроме меня, к
которому ты можешь обратиться,-- твой врач. Улитка".

Улитка -- значит, письмо от Грамера. С одинаковой вероятностью оно
могло содержать и правду, и ложь. Я попытался по возможности точнее
вспомнить, что говорил мне Шапиро, а что Грамер. Оба считали, что лунный
проект провалился. Дальше их предложения расходились. Профессор хотел, чтобы
я позволил себя обследовать, а Грамер -- чтобы я ждал неизвестно чего.
Шапиро представлял Лунное Агентство -- так, по крайней мере, он утверждал;
Грамер о своих хозяевах, в сущности, не сообщил ничего. Но почему вместо
того, чтобы предостеречь меня перед возможным применением наркотиков, он
оставил только это письмо? Может быть, в игре участвовала еще и третья
сторона? Оба они мне столько наговорили, но я так и не узнал, почему,
собственно, то, что кроется в моем правом мозгу, имеет такую важность. Может
быть, я проглотил что-то, что сначала усыпило мою бедную, почти немую
половину головы, и поэтому она вообще не давала о себе знать? Но с каких
пор? Пожалуй, с предыдущего дня. Допустим, так оно и случилось. Для чего?
Похоже, все те, кто охотится на Ийона Тихого, не знают, что делать, и тянут
время. Я был в этой игре картой неведомой масти, быть может, главным
козырем, а может быть, и ничем, и одни мешали другим разобраться, что же я
есть на самом деле. И чтобы я не мог договориться сам с собой, они усыпили
мое правое полушарие? Вот это я мог проверить немедленно. Правой рукой я
взял левую и обратился к ней уже испытанным способом.

-- Что нового? -- спросил я пальцами. Мизинец и большой шевельнулись,
но как-то слабо.

-- Ты слышишь? -- просигналил я. Средний палец коснулся подушечки
большого, образовав кольцо, что означало "Привет". -- Ладно, ладно, привет,
но как ты там? -- Отвяжись.

-- Говори сейчас же, что у тебя? Пойми, это важно для нас обоих. --
Голова болит.

Да, в ту же минуту я почувствовал, что у меня ТОЖЕ болит голова. Я уже
настолько освоил неврологическую литературу, что понимал -- в эмоциональном
отношении я не раздвоен каллотомией.

-- И у меня тоже болит. У НАС. Понимаешь? -- Нет. -- Как это нет? -- А
вот так.

Пот прошиб меня от этой беззвучной беседы, но я решил не сдаваться.
Вытяну из нее все, что можно, решил я, во что бы то ни стало. И тут меня
осенила совершенно новая мысль. Азбука глухонемых требует большой ловкости
пальцев. Но я же сызмальства владею азбукой Морзе. Я раскрыл левую ладонь и
указательным пальцем правой начал рисовать на ней поочередно точки и тире --
сначала SOS, Save Our Souls. Спасите наши души. Ладонь левой руки позволила
царапать себя некоторое время, потом вдруг собралась в кулак и дала мне
порядочного тычка, так что я подскочил. Ничего не выйдет, подумал я, но она
вытянула палец и пошла вырисовывать точки и тире на правой щеке. Да,
ей-Богу, она отвечала азбукой Морзе. -- Не щекочи, а то получишь.

Это была первая фраза, которую я от НЕЕ услышал, вернее, почувствовал.
Я сидел как статуя на краю кровати, а рука сигнализировала дальше. -- Осел.
-- Кто, я?

-- Да. Ты. Сразу надо было так. -- Так что же ты не дала знать? -- Сто
раз, идиот. А тебе хоть бы что.

Действительно, теперь я вспомнил, что она уже много раз царапала меня
так и эдак, но мне в голову, то есть в мою часть головы, не пришло, что это
морзянка.

-- Господи,-- царапал я руку,-- так ты можешь говорить? -- Лучше, чем
ты.

-- Так говори же, и ты спасешь меня, то есть нас. Трудно сказать, кто
из нас набирался сноровки, но молчаливый разговор пошел быстрее. -- Что
случилось на Луне? -- А ты что помнишь?

Эта неожиданная перемена ролей удивила меня. -- Ты не знаешь?

-- Знаю, что ты писал. А потом закопал в банке. Так? -- Так. -- Ты
писал правду? -- Да, то, что запомнил.

-- И они это сразу же выкопали. Наверно, тот первый. -- Шапиро?

-- Не запоминаю фамилий. Тот, что смотрел на Луну. -- Ты понимаешь,
когда говорят голосом, вслух? -- Плохо, разве что по-французски. Я предпочел
не расспрашивать об этом французском. -- Только азбуку Морзе? -- Лучше
всего. -- Тогда говори. -- Запишешь -- и украдут. -- Не запишу. Даю слово.

-- Допустим. Ты знаешь ч т о-т о, и я знаю ч т о-т о. Сначала скажи ты.
-- Так ты не читала? -- Не умею читать.

-- Ну хорошо... Последнее, что я помню... я пытался установить связь с
Вивичем после того, как выбрался из того взорванного бункера в японском
секторе, но ничего не вышло. Во всяком случае, я ничего не припоминаю. Знаю
только, что потом высадился сам. Иной раз мне кажется, будто я что-то хотел
забрать у теледубля, который куда-то проник... или что-то открыл, но не знаю
что и даже не знаю, какой это был теледубль. Молекулярный вряд ли. Я не
помню, куда он делся. -- Тот, в порошке?

-- Ну да. А ты, наверное, знаешь...-- осторожно подсказал я. -- Сначала
свое расскажи до конца. Что тебе кажется в другой раз?

-- Что никакого теледубля там не было, а может, и был, но я уже его не
искал, потому что... -- Что?

Я заколебался. Признаться ему, что мое воспоминание будто кошмарный
сон, который не передать словами и после которого остается только ощущение
чего-то необычайного?

-- Не знаю, что ты думаешь,-- почесала она меня, -- но

знаю, ты что-то затеваешь. Я это чувствую. -- Зачем мне что-то
затевать? -- Затем. Интуиция -- это я. Говори. Что тебе кажется "в

другой раз"? -- Иногда у меня такое впечатление, будто я высадился по

вызову. Но не знаю, кто меня вызывал. -- Что ты написал в протоколе? --
Об этом -- ничего. -- Но они все контролировали. Значит, у них есть записи.
Они

знают, получил ты вызов с Луны или нет. Они все прослушивали.

Агентство знает. -- Не знаю, что знают в Агентстве. Я не видел никаких

записей, сделанных на базе, ни звуковых, ни телевизионных.

Ничего. Ты же знаешь. -- Знаю. И знаю еще кое-что. -- Что?

-- Ты потерял порошкового. -- Дисперсанта? Конечно, потерял, а то зачем
бы мне лезть

в скафандр и...

-- Дурень. Ты потерял его иначе. -- Как? Он распался? -- Его забрали.
-- Кто? -- Не знаю. Луна. Что-то. Или кто-то. Он там превращался.

Сам. Это было видно с борта. -- Я это видел?

-- Да. Но не мог уже контролировать. Его. -- Тогда кто им управлял? --
Не знаю. От корабля он был отключен, но продолжал

трансформироваться. По всем своим программам. -- Не может быть. -- Но
было. Больше я ничего не знаю. Снова Луна, внизу.

Я был там. То есть ты и я. Вместе. А потом Тихий упал. -- Что ты
говоришь? -- Упал. Наверное, это и была каллотомия.Тут у меня провал.

Потом снова корабль, и ' ты укладывал скафандр в контейнер,

и песок сыпался.

-- Значит, я высадился, чтобы узнать, что случилось с молекулярным
дублем? -- Не знаю. Может быть. Не знаю. Тут провал. Для того

и нужна была каллотомия. -- Умышленная? -- Да. Может быть. Наверное
так. Чтобы ты вернулся и не

вернулся. -- Это мне уже говорили -- Шапиро, и Грамер вроде бы тоже.

Но не так уверенно. -- Потому что это игра. Что-то знают, чего-то им
недостает.

Видно, и у них есть провал.

-- Подожди. Почему я упал? -- Глупый. Из-за каллотомии. Сознание
потерял. Как не упасть?

-- А этот песок? Эта пыль? Откуда она взялась? -- Не знаю. Ничего не