Чтение 28–й страницы книги ~Мечи против смерти~

чей-то голос.

Это был голос Серого Мышелова. Он доносился со стороны,
противоположной той, где лежала разбитая галера. По предательским скальным
уступам Фафхрд ринулся на голос. В свете снова вышедших на небо звезд он
увидел под ногами черный провал. Фафхрд прыгнул вниз, сильно ударившись
ногами приземлился на очередную скалу и, к счастью, не потеряв равновесия,
бросился дальше. Над кромкой черноты он увидел верхушку мачты и буквально
скатился на маленькую фигурку, которая пристально смотрела в ту сторону,
откуда он появился. Схватив Фафхрда за плечо. Мышелов подтащил его к
обрыву и толкнул. Они одновременно коснулись воды и поплыли в сторону
одномачтовика, стоявшего на якоре в тихой, защищенной скалами бухточке.
Мышелов принялся было выбирать якорь, но Фафхрд, выхватив у него из-за
пояса нож, перерезал канат и несколькими молниеносными движениями поднял
парус.

Одномачтовик тронулся с места. Рябь на воде постепенно превратилась в
небольшие волны, которые с каждой минутой набирали силу. Обогнув черный,
покрытый клочьями пены остроконечный утес, они оказались в открытом море.
Фафхрд молча собирал все имевшиеся на борту куски парусины и вообще лез
вон из кожи, стараясь увеличить ход своего потрепанного суденышка.
Озадаченный Мышелов покорно помогал ему.

Они успели пройти совсем немного, как вдруг раздался грохот. Мышелов,
смотревший с кормы назад, издал хриплый недоверчивый возглас. На них шла
волна, которая была выше мачты. И одномачтовик засасывало назад Мышелов
поднял руки, как бы защищаясь от чего-то. Суденышко начало медленно
вскарабкиваться на волну, все выше и выше; наконец оно достигло гребня и
скользнуло вниз по противоположному скату. За первой волной последовала
вторая, за ней - третья, четвертая, и все такие же громадные. Судно
больших размеров неминуемо бы погибло. В конце концов волны уступили место
такой пенистой круговерти, в которой потребовались все мыслимые и
немыслимые усилия и тысяча молниеносных маневров, чтобы удержать судно на
плаву.

Когда предрассветный полумрак начал рассеиваться, Фафхрд и Мышелов
уже спокойно плыли, держа курс в сторону дома; маленький временный парус
заменил прежний, разорванный в клочья во время шторма, из трюма было
выкачано достаточно воды, чтобы одномачтовик обрел хоть какую-то
мореходность. Фафхрд сонно наблюдал восход солнца и чувствовал себя
слабым, как женщина. До его сознания долетали лишь обрывки рассказа
Мышелова о том, как он потерял галеру из вида во время бури, но продолжал
двигаться курсом, каким по его мнению она должна была идти, пока море не
утихло, а потом увидел странный остров и высадился на нем, ошибочно решив,
что галера вышла в море именно оттуда.

Потом Мышелов принес горьковатого разбавленного вина и соленой рыбы,
но Фафхрд отказался от угощения и проговорил:

- Мне кое-что обязательно нужно знать. Назад я не оглядывался. А ты
смотрел во все глаза на что-то у меня за спиной. Что это было?

Мышелов пожал плечами.

- Не знаю. Было слишком далеко, да и освещение подкачало. То, что я
видел, выглядело довольно нелепо. Я много бы отдал за то, чтобы быть
поближе. - Он нахмурился и снова пожал плечами. - Словом, мне показалось,
что я вижу вот что: толпа людей в больших черных плащах - по виду они были
похожи на северян - выбежала из какого-то прохода. Во всем этом было нечто
странное: свет, который их освещал, словно не имел источника. Потом они
принялись вращать в воздухе этими своими черными плащами, словно сражались
с ними или отплясывали какой-то танец... Говорю тебе, все это выглядело
крайне нелепо... А потом они встали на четвереньки, накрылись плащами и
поползли назад - туда, откуда вышли. А теперь можешь сказать, что я врун.

Фафхрд покачал головой.

- Это были не плащи, - заметил он.

Мышелов почувствовал, что за всем этим кроется больше, чем он
предполагал.

- А что же это было? - спросил он.

- Не знаю, - ответил Фафхрд.

- А что это было за место - я имею в виду остров, который чуть было
не утянул нас за собой, когда стал тонуть?

- Симоргия, - ответил Фафхрд, поднял голову, и, широко раскрыв глаза,
ухмыльнулся такой ледяной, жестокой усмешкой, что Мышелов оторопел. -
Симоргия, - повторил Фафхрд и, подтянувшись к борту, уставился на бегущую
мимо воду. - Симоргия. И теперь она затонула снова. Чтоб ей мокнуть там
веки вечные, гнить и разлагаться, пока она вся не превратится в дерьмо!

Фафхрда передернуло от собственного проклятия, и он устало улегся на
палубу. На восточной кромке неба уже проступала красноватая полоса.

7. СЕМЬ ЧЕРНЫХ ЖРЕЦОВ

Глаза на лице цвета остывшей лавы, горя, словно лава раскаленная,
пристально всматривались вдоль отвесного склона вниз, в длинный скалистый
уступ, пропадавший в ледяной тьме, едва тронутой рассветом. Сердце гулко
стучало в груди у черного жреца. За всю его жизнь, и за жизнь его отца,
тоже жреца, ни один чужак не появлялся на этой узкой тропе, которая шла от
Крайнего моря через горы, известные под названием гряды Бренных Останков.
Уже трижды наступал и через много лет снова возвращался год Чудовищ,
четырежды ходил корабль в тропический Клеш за женами, но за все это время
никто, кроме него самого и его собратьев-жрецов не ставил ногу на эту
тропу. Однако он всегда охранял ее так внимательно и самоотверженно,
словно в любую ночь по ней могли крадучись пойти на приступ нечестивые
копейщики и лучники.

И вот опять - сомнений быть не могло! - кто-то громко запел. Судя по
голосу, грудная клетка у этого вокалиста не меньше медвежьей. Привычно,
как будто он еженощно упражнялся в этом (а так оно и было), черный жрец,
отложив в сторону конусообразную шляпу и сняв меховые сапоги и балахон,
обнажил свое поджарое, тщательно намазанное жиром тело.

Отойдя в глубь каменной ниши, жрец выбрал в огороженном от сквозняков
костре небольшую палочку и положил ее поперек выдолбленной в скале ямы.
Ровное пламя осветило насыпанный в яму и на ладонь не доходивший до ее
края тонкий порошок, который сверкал, словно растертые в пыль драгоценные
камни. Жрец прикинул, что примерно через тридцать медленных вдохов и
выдохов палочка посредине прогорит.

Он молча вернулся к краю ниши над заснеженным уступом, которая была в
три нормальных человеческих роста и раз в семь выше него самого. Теперь на
самом конце тропы он смутно различил фигуру - нет, даже две. Вытащив из
набедренной повязки длинный нож, жрец подался вперед и замер, стоя на
четвереньках. Едва слышно он шептал молитву своему странному, невероятному
божеству. Где-то наверху чуть потрескивали не то скалы, не то лед - как
будто сама гора разминала мышцы в предвкушении убийства.

- Ну-ка давай следующий стих, Фафхрд! - весело воскликнул первый из
шедших по снежной тропе. - Чтобы его сочинить, у тебя было тридцать шагов,
да и наше приключение длилось не дольше. А может, сова твоей поэзии
наконец-то окоченела у тебя в глотке?

Мышелов ухмыльнулся, с кажущейся беспечностью вышагивая по снегу; на
боку у него раскачивался его меч Скальпель. Высокий ворот серого плаща и
надвинутый на лоб клобук бросали тень на его смуглое лицо, но не могли
скрыть написанной на нем известной наглости.

Одежда Фафхрда, которую удалось спасти, после того как их
одномачтовик разбился о студеный берег, была сшита сплошь из мехов и
шерсти. На груди у него тускло поблескивала большая золотая пряжка,
спутанные рыжеватые волосы были кое-как подвязаны золотой лентой.
Белокожее лицо с широко расставленными серыми глазами казалось спокойным и
уверенным, однако лоб был задумчиво наморщен. Из-за его правого плеча
торчал лук, а над левым горели сапфировые глаза драконьей головы - это
было навершие висевшего за спиной меча.

Наконец чело Фафхрда просветлело, и он запел - так запела бы гора, но
несколько более добродушная, чем та, по которой они шли:

Лавас Лерк был похож

Своей рожей на нож

И внушал страшный ужас врагам,

И корабль его был

Просмолен и скользил

Лучше всех кораблей по волнам;

Но его все равно

Погрузили на дно

Мышелов, я и сказочный храм,

И теперь Лерк погиб -

Кормит яствами рыб.

Но...

Песня внезапно оборвалась, и Мышелов услышал, как зашуршала по снегу
кожа. Резко обернувшись, он увидел, что Фафхрд скользит к краю пропасти;
на какую-то секунду Мышелову даже пришло в голову, что Северянин,
опьяненный собственными виршами, решил продемонстрировать трагическое
погружение Лаваса Лерка в бездонную пучину.

В следующий миг Фафхрду уже удалось задержаться с помощью локтей и
ладоней у самого обрыва. Одновременно на столь драматически освобожденное
Северянином место откуда-то сверху влетела черная блестящая фигурка,
приземлилась на согнутые руки и, перекувырнувшись, бросилась на Мышелова с
ножом, сверкнувшим, как осколок луны. Еще немного, и нож вонзился бы
Мышелову в живот, однако Фафхрд, одной рукой держась за край обрыва,
дернул другой нападающего за щиколотку. Тихо и страшно зашипев, черный