случае как уменьшающее оптическое стекло, которым в Ланкмаре пользовались
иногда художники.
туннель в воде - лишь иллюзия, вызванная ярким солнцем и самовнушением, он
мог бы надеть противоснежные очки, заткнуть уши воском, чтобы не слышать
больше сирен, а потом тяпнуть запретного бренди и уснуть - если бы не
кое-какие обстоятельства, удерживающие картину в границах реального. К
бушприту, например, была надежно привязана веревка, спускавшаяся в колодец
и время от времени поскрипывающая под тяжестью висящего на ней груза; из
дыры в воде поднимались клубы черного дыма (из-за них-то Мышелов и
кашлял), и главное - далеко внизу горел факел, пламя которого казалось не
ярче пламени свечи, а рядом с факелом, слегка затененное дымом и
уменьшенное расстоянием, виднелось лицо смотрящего вверх Фафхрда.
ввязывался Фафхрд, особенно когда тот встревал во что-то в чисто
физическом смысле - почти семифутовый Северянин представлял собой слишком
солидный объем материи, чтобы его можно было представить прогуливающимся
рука об руку с фантомами.
дым и болтающийся где-то в колодце Фафхрд, были совсем просты. На рассвете
одномачтовик таинственным образом начал дрейфовать среди углублений в воде
без заметного ветра или течения. Вскоре он ударился носом о край большой
круглой вмятины и тихо соскользнул в свое теперешнее положение, после чего
замер, как будто бушприт судна и дыра были разноименными полюсами магнита.
Затем, не обращая внимания на вытаращенные глаза и стучащие зубы Мышелова,
Фафхрд заглянул в колодец, удовлетворенно хмыкнули, сбросив в дыру
веревку, начал облачаться, явно имея в виду как сражение, так и любовь: он
напомадил стоящие торчком волосы и бороду, умастил благовониями свою
мохнатую грудь и подмышки, надел голубую шелковую тунику, а сверху -
блестящую накидку из меха выдры, а также все ожерелья, браслеты и застежки
накладного серебра и кольцо, после этого прицепил к поясу меч и топор и
обулся в подбитые шипами башмаки. Затем от камбузного очага он запалил
длинный тонкий факел из смолистого соснового дерева и, невзирая на
возгласы озабоченного Мышелова и даже попытки схватить его за одежду,
выполз на бушприт и полез в колодец, зажав факел между большим и
указательным пальцами правой руки, а остальными пальцами той же руки и
всей левой ладонью перехватывая веревку. Только после этого он подал
голос: крикнул Мышелову готовиться и лезть следом, если у него, то есть
Мышелова, кровь хоть немного горячее, чем у ящерицы.
ему пришло в голову, что он должен будет нырять за Фафхрдом, когда дыра
осознает, что ее не может быть, и будет затоплена водой, - и принес на бак
свой меч Скальпель и кинжал Кошачий Коготь, завернутые в промасленную
тюленью кожу, на случай, если придется обороняться от акул. После этого
он, как мы видели, растянулся вдоль бушприта и стал наблюдать за медленным
спуском Фафхрда, целиком отдавшись волшебному зрелищу.
снаряд, и чуть не сшиб Мышелова с бушприта. Но, что было еще ужаснее, крик
Фафхрда вызвал такие крупные кольцевые волны на стенках колодца, что
диаметр его сузился фута на два, в лицо Мышелову брызнул фонтан водяных
капель, а кромка углубления кольцом выдвинулась вверх, словно море в этом
месте обладало упругостью, после чего снова вдавилась назад.
еще на месте, а громадные кольцевые вздутия уже уменьшились.
выразительно, Мышелов крикнул в трубу:
ужаса за громадными кольцевыми вздутиями, с быстротой стрелы бегающими
вверх и вниз по трубе и напоминавшими перистальтику кишки зеленого цвета.
Он твердо решил больше Фафхрда не окликать, но в этот миг тот заговорил
голосом более приемлемой громкости - кольца на стенках были не толще
человеческой руки.
всего на шесть футов!
что Мышелов тут же поинтересовался:
на сей раз очень приглушенно, как будто Фафхрд внезапно зашел за угол.
забегали кольца. - Не уходи далеко. Рассказывай: что ты там нашел?
- когда внешние обстоятельства и внутренний голос вынуждали его к
действию, когда любопытство и чары перевешивали осторожность, когда
соблазн что-то увидеть и во что-то ввязаться цеплял его так сильно, что
приходилось ему поддаться, чтобы не потерять самоуважение.
надушенного и вооруженного варвара из затруднительного положения он может
только лично.
кожей оружие, привесил рядом свернутую в кольца веревку с узлами и удавкой
на конце, проверил, плотно ли задраены судовые люки и не грозит ли пожаром
огонь в камбузном очаге, после чего, наскоро отбарабанив молитву
ланкмарским богам, залез на бушприт и начал спускаться в зеленоватый
колодец.
спуск, Мышелов с удивлением обнаружил, что главная забота у него теперь
одна: как бы не коснуться блестящих стенок колодца. У него было ощущение,
что стоит ему лишь слегка дотронуться до стенки, как волшебная водяная
пленка прорвется и вода поглотит его - точно так же, как плавающая в тазу
с водой смазанная маслом иголка тонет, если проткнуть поддерживающий ее
тонкий поверхностный слой. Он спускался, быстро перебирая веревку руками,
и молился, чтобы не началась качка и чтобы он мог с ней справиться, если
волна все же поднимется. Ему пришло в голову, что нужно было попросить
Фафхрда закрепить веревку внизу и, главное, предупредить его, чтобы он
помолчал, пока Мышелов спускается, - мысль о том, что его могут раздавить
эти кошмарные водяные кольца, была просто невыносимой. Но теперь слишком
поздно: скажи он хоть слово, как Северянин тут же завопит в ответ во всю
глотку.
Мышелов занялся осмотром того, что его окружало. Светящийся зеленоватый
мир вовсе не был просто изумрудной пустотой, как ему показалось вначале.
Там текла жизнь, хотя и не слишком разнообразная тонкие иззубренные ленты
бурых водорослей, полупрозрачные медузы с опаловой бахромой, маленькие
черные скаты, похожие на летучих мышей, сновавшие туда и сюда крошечные
серебристые рыбки с острыми спинными плавниками - некоторые из них,
собравшись в небольшой голубовато-желтый пестрый косяк, лениво плавали над
отбросами, выкинутыми утром с "Черного казначея", которые Мышелов
распознал по громадному беловатому мослу, - так его обглодал Фафхрд,
прежде чем швырнуть за борт.
облепленный воздушными пузырьками корпус одномачтовика висел раз в семь
дальше, чем должен был находиться по мнению Мышелова, который отсчитывал
преодоленное расстояние с помощью узлов на веревке. Однако взглянув прямо
вдоль колодца, Мышелов увидел, что голубой кружок неба имеет вполне
нормальные размеры, а пересекающий его бушприт успокоительно толст.
Одномачтовик уменьшили искривленные стенки колодца - как несколько раньше
акулу. И все же иллюзия была весьма причудливой и зловещей.
становился все меньше и меньше, все синее и синее: сначала он выглядел,
как кобальтовая тарелка, потом - как блюдце цвета павлиньего пера, и,
наконец, - как нелепая ультрамариновая монетка, которой заканчивались
труба и веревка и в которой, как показалось Мышелову, блеснула звезда. Он
поспешно послал ей несколько воздушных поцелуев и тут же подумал, что они
очень напоминают последние пузыри утопающего. В колодце стало темнее.
Цвета вокруг померкли: бурые водоросли превратились в серые, на рыбках
больше не было заметно желтых пятнышек, а руки Мышелова стали синими,
словно у трупа. Он уже начал смутно различать морское дно, которое сквозь
стенки колодца казалось таким же неожиданно далеким, как и корпус судна
вверху; прямо внизу оно было застлано какой-то дымкой, и только очень
далеко Мышелов угадывал торчащие скалы и длинные песчаные гребни.
морской окунь подплыл к стенке колодца и кругами двинулся вслед за
Мышеловом. Тот грозно на него посмотрел, и окунь, перевернувшись набок,
отворил невероятно громадную пасть. Мышелов увидел острые как бритва зубы
и понял, что перед ним акула, которую он видел раньше, или другая,
уменьшенная изогнутой поверхностью стенки. Внезапно щелкнули зубы, причем
Володихин Дмитрий
Афанасьев Роман
Ильин Андрей
Акунин Борис
Володихин Дмитрий
Березин Федор