наполовину зашнурованный плащ и умудрившись вытащить одним рывком
Скальпель. - Твоя башка была как нельзя более права, Фафхрд, когда ты
думал, что она ошибается!
который заканчивался уступом с южной стороны, и оттуда донесся насмешливый
журчащий смех. Смеялись два голоса - альт и сопрано.
- потрясенно заметил Фафхрд, засовывая в чехол свой топор, который он тоже
быстро выхватил, не успев, правда, отвязать длинный ремень, крепивший
топор к поясу.
время просидели, скорчившись, с оружием в руках, ожидая возвращения
невидимого чудища. Хрисса, ощетинившись, стояла между ними. Но через
некоторое время оба друга начали трястись от холода, поэтому им пришлось
снова залезть в плащи и зашнуровать их; однако они все еще сжимали в руках
оружие и были готовы в мгновение ока сбросить ремни, стягивающие крючки
плащей. Приятели кратко обсудили только что увиденное сверхъестественное
явление, насколько им это было доступно, и каждый из них признался теперь
в своих прежних не то видениях, не то снах о девушках.
спине - и тоже быть невидимыми! Да, но что это было за существо?
Северянин сказал:
говорит матери: "...похожи на большие толстые дрожащие паруса, но те,
которых нельзя увидеть..." Потом они перестали разговаривать, наверно
потому, что услышали, как я шевелюсь.
девушек - во плоти, или призрачных, или ведьм, которые являются смесью
двух первых, видимых или невидимых?
Моя мать была ужасно ревнивой женщиной и с колуном обращалась, как сам
дьявол.
темно-серый цвет. Солнце зашло. Фафхрд и Мышелов больше не различали
падающий снег. Они натянули капюшоны, плотно зашнуровали плащи и прижались
друг к другу у задней стены карниза. Хрисса втиснулась между ними.
Мышелов поднялись при первых признаках света, чувствуя себя разбитыми и
измученными кошмарными снами, и с трудом размяли сведенные судорогой тела,
пока их утренний рацион, состоящий из крепкого чая, размельченного мяса и
снега, нагревался в том же котелке и превращался в чуть теплую ароматную
кашицу. Хрисса сгрызла размороженные кости снежного кролика и приняла от
Мышелова немного медвежьего сала и воды.
были припорошены снегом, а под ним был лед - выпавший ранее снег,
растаявший на камнях, согретых вчерашним скудным послеполуденным теплом, и
быстро замерзший снова.
быстро соорудил сбрую для Хриссы, прорезав две дыры на длинной стороне
прямоугольника кожи. Хрисса слегка запротестовала, когда Серый просунул ее
передние лапы в дыры и сшил удобно обхватившие концы прямоугольника у
кошки на спине. Но когда он привязал к сбруе, там, где были стежки, конец
черной конопляной веревки Фафхрда, Хрисса просто улеглась на карниз, на
место, нагретое жаровней, словно хотела сказать: "На этот унизительный
поводок я никогда не соглашусь, как бы к нему ни относились люди".
последовал Мышелов, и веревка натянулась, а Хрисса взглянула на них и
увидела, что друзья все еще привязаны, как и она сама, то с надутым видом
пошла за ними. Немного погодя она соскользнула с выступа - ее башмаки, как
бы ловко они не сидели ка лапах, должны были казаться неудобными после ее
собственных обнаженных подушечек - и качалась взад-вперед, царапая стену
когтями, в течение нескольких долгих мгновений, прежде чем ей удалось
снова встать на ноги. К счастью. Мышелов был в этот момент в очень
устойчивом положении.
даже обгоняла Мышелова сбоку и поворачивала к нему ухмыляющуюся морду -
ухмыляющуюся довольно сардонически, как показалось Мышелову.
раз абсолютно надежную опору для рук и ног было еще более настойчивым.
Пальцы в перчатках должны хвататься за камень, а не за лед; шипы должны
пробивать хрупкий верхний слой до самой скалы. Фафхрд привязал свой топор
веревкой к правому запястью, используя обух для того, чтобы оббивать с
камня предательские тонкие наросты и замерзшие, как стекло, извивы водяных
струй.
напряжения. Даже взгляд, брошенный Мышеловом на отвесную стену рядом с
собой, заставлял желудок Серого судорожно сжиматься от ужаса. Мышелов
спрашивал себя, что будет, если подует ветер; и боролся с желанием плотно
прижаться к утесу. В то же самое время по его лицу и груди начали стекать
тонкие струйки пота, так что Мышелову пришлось откинуть назад капюшон и
развязать тунику до самого пояса, чтобы одежда не промокла насквозь.
что склон над их головами становится менее отвесным, но теперь,
приближаясь к нему, друзья увидели, что примерно в семи ярдах выше скала
выступает на добрых два ярда, нависая над тропой. Нижняя часть выступа
была испещрена выбоинами - прекрасная опора для рук, если не считать того,
что все эти углубления глядели вниз. Выступ тянулся в обе стороны,
насколько мог видеть глаз, и во многих местах выглядел еще хуже.
другу, приятели принялись обсуждать вставшую перед ними проблему. Даже
Хрисса, цепляющаяся за скалу рядом с Мышеловом, выглядела подавленной.
опоясывает выступ. По-моему, отец называл его Короной. Хотел бы я знать...
напряженной позы руки и ноги Серого болели еще сильнее, чем прежде.
на Обелиск Поларис выше, чем на половину пути до нашего вчерашнего лагеря.
Я просто бахвалился, чтобы поднять наш дух.
губы его сжались при этом несколько сильнее, чем нужно. Фафхрд,
насвистывая какой-то корявый мотив, осторожно выудил со дна своего мешка
небольшой якорь с пятью острыми как кинжалы лапами и крепко привязал его к
длинному концу черной веревки, моток которой все еще висел у Северянина за
спиной. Затем он отвел правую руку как можно дальше от скалы, раскрутил
якорь, все быстрее и быстрее и, наконец, метнул его вверх. Приятели
услышали, как якорь ударился о камень где-то над выступом, однако не
зацепившись ни за трещину, ни за бугорок, тут же соскользнул и упал вниз,
пролетев, как показалось Мышелову, на расстоянии волоска от него.
имел склонность цепляться за каждую трещинку или выступ, находящиеся
внизу, - раскрутил и метнул орудие снова. И снова, и снова, и снова, и
каждый раз безрезультатно. Один раз якорь остался наверху, но стоило
Фафхрду осторожно потянуть за веревку, как он тут же свалился вниз.
вообще не скрылся из вида. Задержавшись в самой высокой точке полета, он
на мгновение засверкал.
заметил Мышелов, но все же не смог подавить в голосе жизнерадостную нотку.
жизнерадостность Мышелова улетучилась. Все тело Мышелова ужасно болело,
руки и ноги начинали неметь от холода, и мозг тоже начал неметь, так что
когда Фафхрд в очередной раз бросил и промахнулся. Мышелов сглупил и
проводил падающий якорь глазами.
взгляд от скалы и посмотрел вниз. Холодная Пустошь предстала
бледно-голубым пространством, похожим на небо, - и, казалось, еще более
отдаленным - все ее рощицы, холмики и крохотные озера давно уже
превратились в точки и исчезли. Во многих лигах к востоку, почти на
горизонте, в том месте, где кончались тени гор, виднелась бледно-золотая
полоска с зазубренными краями. Посреди полоски был синий разрыв - тень
Звездной пристани, протянувшаяся за край света.
вновь посмотрел на Обелиск Поларис... и хотя Серый по-прежнему мог видеть
гранит, это, казалось, больше не имело значения - только четыре ненадежных
точки опоры на чем-то вроде бледно-зеленого небытия, и Фафхрд с Хриссой,
каким-то образом подвешенные рядом. Разум Мышелова больше не мог
справиться с крутизной Обелиска.
которую ему как-то удалось преобразовать в сардоническое фырканье, и он
услышал свой собственный голос, произносящий с острым, как кинжал,
презрением:
ланкмарская наука о горах разрешит эту ничтожную проблему, которая, тем не