Чтение 23–й страницы книги ~Горец 3~

- Ну, я думаю, что такую женщину вы бы запомнили.

- Увы, - развел руками Дункан. - Не запомнил.

- Жаль, - сказал комиссар. - Я думаю, что все это как-то связано.
Убийство, порча скульптур среди бела дня... - он на мгновение замолк, а
потом продолжил. - И то, что вы находитесь в центре этих событий. И как
всегда ничего не знаете, словно вчера родились. Что-то мне подсказывает,
что мы теперь с вами будем часто видеться.

Закончив монолог, сержант Бэнет еще раз окинул взглядом Мак-Лауда и,
резко развернувшись, направился к патрульному автомобилю - к ожидавшим его
полицейским, уже успевшим опросить добрую дюжину прогуливающихся в парке
людей, но так ничего и не выяснивших по поводу разрисованных скульптур.

Домой Тесса и Дункан вернулись уже поздно вечером. Они страшно
устали, потому что приводили в порядок композицию на парковой лужайке.
Необходимо было одну за другой смыть растворителем все проклятые цифры и
потом восстановить потертую поверхность новым слоем гипса.

Поэтому только переступив порог дома, Тесса тут же отправилась в душ,
где долго, бесконечно долго стояла под горячими струями воды, согреваясь
после поездки домой в промозглом отсыревшем "лендровере" и с закрытыми
глазами шепча что-то себе под нос. Дункан какое-то время находился возле
дверей в кухню и смотрел на силуэт ее тела в молочном стекле стены.

Постояв так с минуту, он, тяжело вздохнув, отправился в кухню, где,
ловко орудуя разнообразными приспособлениями, принялся готовить бутерброды
и варить кофе. Собрав на небольшом подносе ужин, он пошел в комнату.

Шум воды стих, и теперь Тесса лежала на диване, обложившись подушками
и прикрыв ноги шерстяным пледом. Подсунув под щеку кулак, она смотрела
прямо перед собой полуприкрытыми глазами и лишь иногда тяжело, судорожно
вздыхала.

Как только Дункан появился на пороге, Тесса повернулась к нему и
совершенно буднично сказала:

- Я тебя люблю.

Он поставил поднос на журнальный столик возле кушетки, на которой
лежала Тесса, и присел рядом.

- Прости, что все так случилось, - тихонько сказал он. - Мне очень
жаль.

- Я знаю, - она протянула руку и погладила его по щеке.

- Может быть, ты и права, - Дункан взял ее руку и поцеловал. - Может
быть, за всем этим, действительно, стоит Ребекка.

- Но ты в это не веришь, - то ли вопросительно, то ли утвердительно
сказала Тесса.

- Я не знаю.

Дункан взял себе чашку кофе и предложил жестом Тессе бутерброды, но
она отказалась и приготовилась слушать дальше, а он продолжал:

- Ричи сказал мне, что прежде, чем Райнхардт исчез, он был с кем-то
помолвлен.

- С Ребеккой?

- Возможно.

- Мак, но тогда я не понимаю, почему она явилась именно к тебе?

- По-моему, она думает, что это я его убил.

- Но ведь ты не убивал его, - вновь то ли спрашивая, то ли утверждая,
сказала Тесса.

- Не убивал, - как эхо повторил ее слова Мак-Лауд.

Немного помолчав, Тесса заговорила так, словно вдруг поняла что-то
очень важное:

- Если она была помолвлена с Райнхардтом, то он наверняка рассказал
ей о своем бессмертии, ну, и об остальном...

- Это вовсе не обязательно, - возразил Дункан.

- Почему?

- Я рассказал тебе об этом только потому, что я тебе доверяю. Я могу
доверить тебе все, что угодно, даже свою жизнь. Я тебя люблю. А Райнхардт
никому не доверяет. И никого не любит.

Она немного подумала и сказала:

- Тогда я могу представить, что она чувствует... - Тесса вздохнула. -
Ее жених погиб, тело так и не нашли, нет даже могилы. Осталась только
незаживающая рана в душе. Еще вчера у тебя было все, о чем можно мечтать,
а сегодня только одиночество, пустота и никаких надежд на будущее, и
никакого утешения. Представляешь, что может сделать с женщиной такая
ситуация? Что может сделать такая женщина?

- Мне кажется, что именно это она и собирается сделать.

Вдруг по щекам Тессы покатились слезы, она задрожала, быстро вскочила
и крепко прижалась к Дункану.

- Обними меня.

Он ласково привлек ее к себе.

- Я все понимаю, дорогой. Иначе ей просто стало бы незачем жить. Мне
страшно, Мак! Страшно оказаться на пути такой женщины. Она не остановится,
пока не сделает все так, как она решила.

- Может быть, - произнес Мак-Лауд, глядя, как на журнальном столике
дымятся кофейные чашки.

...Утро. Хмурое, осеннее, промозглое, серое, как и вся жизнь. Лишь
парк пылает желто-красным костром неукротимой ненависти. И холодно. Теперь
всегда холодно в этом проклятом доме, на этой проклятой земле. С тех пор,
как он умер, всегда поздняя осень и всегда холодно.

Липкие ледяные щупальца одиночества обвивают бьющееся в судороге
неутоленной мести горло, а шаткая полуразмытая реальность течет,
расползается под руками, льдинкой тает в горячих пальцах.

Падают, падают продрогшие капли прозрачными слезами на невидимую
могилу. Отражение в несуществующем зеркале более реально. Но с порывом
зимнего ветра с неба срывается снежинка, огромная, нелепая, желто-красная
бестия... Приближаясь, она растет, растет... Вот она уже с дом...
Перепоночки ледяные, прозрачные кружева легкого инея, как бетонные балки.
Все ближе, ближе... Вдребезги. Разве что-то может случиться, если разбить
невидимое зеркало или сжечь несуществующую фотографию? Тяжелый дождь
острых невидимых осколков: кап-кап... Стеклянные лужи над головой то и
дело выливают за шиворот потоки остро отточенных капелек. Сталь зеркала
исходит холодом и плачет, плачет: зиль-бер. В серой бездне клинка
отражается желто-красный вихрь. Он облетает, срываясь с черного пепла
голых веток, оставшихся после пожарища.

Холодно.

Ребекка распахнула двери спальни и по коридору вышла на террасу,
окруженную огромными вазонами. Шелковая широкая рубаха мгновенно
взвихрилась под обжигающими потоками утреннего ветра. Сегодня именно тот
день, которого она ждала все эти проклятые годы. Пронзительная сталь
морозного воздуха хрупкой тонкой пеленой окутала весь мир. Она облепила
мир с головы до ног, приросла, как кожа.

Молниеносный взмах сабли, рассекающей хлестким ударом упругую
свежесть, решит сегодня все, а дальше - долгожданное тепло, бьющее через
ровные края свежей раны.

- Ребекка...

- Да, Уолтер.

- Ребекка. Этот костюм - это именно то, что тебе нужно. Брюнетка в
алом... Я мечтал всю жизнь.

- Она твоя.

- Ребекка...

Кровавые языки пламени облизывают черный бархат осенней полночи,
тепло и уютно... Было... Пока ледяной порыв прозрачной стали не уничтожил
все, что так дорого, пока ветер не засыпал мир желто-красным листопадом.
Год за годом, тысячу жизней, миллион лет беспощадных тренировок, всю
вечную осень она готовилась, чтобы однажды ответить на мучивший ее вопрос.
Хватит ли у нее ненависти, чтобы смыть этот желто-красный поток,
захлестнувший все ее существо, серым холодом стали.

Оранжевый диск на пятнистом полотне и черный хрупкий пепел под
ногами, а между ними плотная, всепоглощающая серая реальность клинка. В
ней, как в гигантском аквариуме, плещутся мужчины, женщины, дети...

Вдыхая сталь, что может делать человек? Только бесконечно кружить в
вальсе с тряпичной белой куклой, прозрачной, как несуществующее зеркало.
Нежный осенний танец вокруг кровавого сгустка. Трехгранное лезвие гнется
дугой, в помертвевших глазах тонут мутнеющие зрачки, заволакивая черным
пеплом бешеный холод пожарища, горло захлебывается. Это последний поцелуй.
Брюнетка в алом...

- Она твоя.

- Но хватит ли у тебя ненависти?

- Я тебя люблю.

- ...брюнетка в алом...

- Я тебя люблю.

- Ребекка...

Она выдергивает из манекена прозрачный ручей стали и вытирает клинок
кружевным платком с монограммой "У.Р.". Желто-красная ткань постепенно
окрашивается, превращаясь в кровавую; пепел летит, кружась в осеннем
ветре. Сегодня начнется зима.

- Скоро Рождество.

- Да, дорогой, а потом опять наступит осень.

- Глупышка, потом будет весна. Скоро придет Рождество.

- Да, дорогой. За окнами холодно, промозглый ветер, с утра моросит
дождь, колючий, как осколки зеркала. Разожжем камин?..