Грэм МАСТЕРТОН
ПАРИЯ
вообще. Что это, продолжение сна? Было так темно, что у меня вообще не
было уверенности, открыты ли у меня глаза. Постепенно я начал различать
фосфоресцирующие стрелки антикварных часов: две зеленые стрелки, тлеющие
зеленым светом, будто глаза враждебного, хоть и бессильного демона. 2:10
холодной мартовской ночи на побережье Массачусетса. Но мне пока еще было
непонятно, что же меня разбудило.
огромном колониальном ложе. И слышал я только ветер, шумно пытающийся
пробраться через окно. Здесь, на полуострове Грейнитхед, где только сотни
миль темного, бурного моря отделяли мой дом от побережья Новой Шотландии,
ветер не прекращался никогда, даже весной. Он всегда имелся в наличии:
упорный, порывистый и сильный.
к одиночеству; как жена бизнесмена, оставшаяся в одиночестве дома, в то
время как муж поехал по делам. Я весь превратился в слух. А когда ветер
неожиданно налетел с новой силой и сотряс весь дом, а потом так же
неожиданно стих, мое сердце забилось быстрее, задрожало, а потом замерло
вместе с ветром.
задребезжали.
воспринял больше нервами, чем ушами, я узнал его сразу и вздрогнул, как
если бы меня ударило током. Именно этот звук меня и разбудил. Монотонный и
жалобный скрип моих садовых качелей.
демонические стрелки встретили мой взгляд. Чем дольше я на них смотрел,
тем больше они напоминали мне глаза демона, а не часовые стрелки. Я хотел
было спровоцировать их, чтобы они шевельнулись, подмигнули мне, но "глаза"
не приняли вызова. А снаружи, в саду, все еще раздавалось монотонное
скрип-скрип, скрип-скрип, скрип-скрип...
самый ветер, который ночи напролет пытается забраться в мое окно. Тот
самый ветер, который так громко лопочет и шумит в камине моей спальни. Но
тут я осознал, что еще никогда ветер не раскачивал садовые качели - даже в
такую бурную ночь, когда я отчетливо слышал, как вырванный из дремоты
северный Атлантик беснуется в полутора милях отсюда, ударяя в скалы
пролива Грейнитхед, и как в деревеньке Грейнитхед рассохшиеся садовые
калитки аплодисментами вызывают его "на бис". Качели были исключительно
тяжелыми; они представляли собой что-то вроде садовой скамейки с высокой
спинкой, вытесанной из увесистого американского граба, подвешенной на
железных цепях. Они скрипели лишь тогда, когда их раскачивали сильно и
высоко.
заглушаемое ветром и отдаленным ревом океана, но ритмично и выразительно;
в это время стрелки часов передвинулись на целых пять минут, будто демон
склонил голову.
ночи? Во всяком случае, это какого-то рода безумие. Вероятнее всего,
просто депрессия, о которой говорил доктор Розен; искажение восприятия,
нарушение психического равновесия. Через это проходит почти каждый, кто
потерял близкого человека. Доктор Розен говорил, что я, возможно, буду
переживать ужасное ощущение, что Джейн все еще жива, что она все еще со
мной. У Розена были такие же галлюцинации после смерти его жены. Он видел
ее в супермаркетах, как она отворачивается и исчезает между стойками. Он
слышал, как она включает миксер в кухне, и тут же бросался к дверям кухни,
но там уже никого не было, лишь блестели чисто вымытая посуда и утварь.
Наверняка то же и с этим моим скрипом, который мне так упорно слышится. Он
кажется совершенно реальным, но он всего лишь галлюцинация, следствие
эмоционального потрясения, вызванного неожиданной потерей близкого
человека.
чем дольше это длилось, тем труднее мне было верить, что это только
слуховая галлюцинация.
дьяволом мне надо вылезать холодной ночью из теплой, удобной постели и
подходить к окну, чтобы увидеть, как мои собственные садовые качели
качаются в порывах мартовского ветра?
саду, так, как раньше качалась Джейн, схватившись за цепи высоко поднятыми
руками, с головой, откинутой на спинку, и закрытыми глазами? Ну и что,
если там кто-то есть? Мне-то чего бояться?
деле веришь, что кому-то захотелось перелезать через ограду и продираться
сквозь заросший сад лишь затем, чтобы сесть на старые, ржавые садовые
качели? В темную, бурную ночь, холодную, как соски грудей колдуньи, когда
ртутный столбик упал до нуля по Цельсию?
возвращался из деревни по Аллее Квакеров, кто-то пьяный, или просто
подгулявший, или замерзший, или просто какой-то бедолага. Наверняка этот
кто-то увидел качели и подумал: прекрасно было бы покачаться; поэтому
начхать на холод и на то, что могут прихватить на "горячем".
стоял еще один дом. Дальше дорога сужалась, превращалась в крутую,
поросшую травой тропинку для верховой езды, и зигзагами спускалась вниз,
на берег Салемского залива. Путь был каменистым и неровным, почти
непроходимым даже днем, не говоря уже о ночи. К тому же этот последний дом
зимой почти всегда пустовал, по крайней мере, так я слышал.
широкой тульей. Он обитал в развалившейся рыбачьей хижине рядом с
Кладбищем Над Водой. Иногда он прохаживался здесь, напевая и подпрыгивая,
а однажды заявил Джейн, что может подманивать рыб свистом. Больше всего
они любят "Лиллибуллеро", заявил он. Еще Томас умел жонглировать складными
ножами.
мере шестьдесят восемь. Что делать такому старикану на моих качелях, да
еще в два часа ночи в такую погоду?
заснуть. Натянул до ушей теплое домотканое одеяло, свернулся в постели,
закрыл глаза и попробовал глубоко дышать. Если бы Джейн еще была со мной,
она наверняка заставила бы меня выглянуть в окно. Но я был слишком
измучен. Измучен и страшно нуждался в сне. После того несчастья я спал
самое большее по четыре-пять часов в сутки, чаще еще меньше, а завтра мне
Буджолд Лоис
Семенова Мария
Перумов Ник
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк
Максимов Альберт