слабостью.
поесть. - По-английски он говорил медленно, будто не привык говорить на
этом языке.
света скользнула женщина. Такая же лишенная возраста, как и он, с широким
умным лицом и большими раскосыми черными глазами, добрыми, но и очень
мудрыми. Халат покрывал ее от полной груди до колен, она была сильная,
крепкая, смуглая, как будто вырезана из выдержанного дерева. В руках у нее
поднос, на нем чашка с дымящейся похлебкой и овсяной хлеб.
своей полной груди и начала кормить, как ребенка. Джин увидела, что сама
она обнажена, на ней только тонкая рубашка из мягкого голубого шелка, с
серебристым символом лисы.
мы поговорим.
хлеб. Потом ушла и вернулась с бронзовыми бутылками, в которых была
горячая и холодная вода. Она раздела Джин, вымыла, вытерла, снова одела в
свежую серебристо-голубую рубашку: одела на ноги сандалии, ушла. Трижды
Джин принималась говорить с ней, но женщина только качала головой, отвечая
на каким-то диалекте. Джин не понимала ни слова.
постели. Мозг ее был прозрачно ясен. Джин помнила все, через что прошла,
но оставалась спокойной, невозмутимой, как лесной пруд, который отражает
тучи, но чья поверхность остается неподвижной. Происшедшее казалось всего
лишь отражением в сознании. Но под этой спокойной поверхностью скрывалось
что-то безжалостное, алмазно твердое, что-то такое, что внушало бы боль и
горечь, если бы Джин не знала, что это чувство будет удовлетворено.
были просвещенными правителями за десять столетий до того, как Человек из
Галилеи был поднят на кресте; он изучал западный образ мысли в Англии и
Франции, но не нашел удовлетворения своей жажде мудрости; вернулся в землю
своих отцов, принял философию Лао-Цзе и уединился от мира в древнем храме
в Юнани, известном как Храм Лис; с этим храмом связывались странные
легенды, все в округе почитали и боялись его; здесь проводил он жизнь в
размышлениях и науке.
хозяин иллюзий. Она знала, что Мартин уважал Ю Чина больше всех людей,
любил его... она подумала, не является ли женщина, ухаживавшая за ней,
одной из его иллюзий... не исходит ли мир, который она ощутила, от него...
может, это он сделал для нее боль и печаль иллюзиями... и, может, он
поместил эти мысли в ее мозг... но думала она об этом сонно, это ее не
волновало...
источниками спокойствия, она глубоко пила из этих источников. Попыталась
приподняться, приветствовать его; мозг ее ясен, но тело слабо. Он коснулся
ее лба, слабость исчезла. Он сказал:
Фьен-ви, и с ней двое одетых в голубые одежды мужчин. Они несли кресло.
Женщина подняла ее, усадила в кресло. Мужчины вынесли кресло в широкие
двери, спустились по пологим ступеням к голубому бассейну. По дороге она
осматривалась.
дерева. Стройные колонны, изгрызенные зубами столетий, поддерживают
изогнутую крышу, крытую голубой черепицей. От широкой двери, через которую
она прошла, спускается двойной ряд статуй лисиц, похожий на дорогу
сфинксов в Фивах. Ряд заканчивается на полпути к бассейну. По склону горы
вьется древняя лестница, по которой она поднималась. Там, где она подходит
к храму, растет покрытое белыми цветами дерево. Оно колеблется на ветру,
как пламя свечи.
рядов скульптур, вершина горы - лоб, а белое цветущее дерево как белое
пятно в волосах женщины...
накрыла скамью подушками; ожидая, Джин Мередит увидела, что у скамьи есть
ручки, и в конце каждой ручки голова лисы, а на спинке скамьи вырезана
цепочка танцующих лис; и увидела она по обе стороны скамьи выбитые в камне
маленькие тропки, как для лап небольших зверьков, которые спускаются на
водопой.
и не маленькие тропки, она как будто сидит у бассейна, который Мартин
построил на их калифорнийском ранчо. Там, как и здесь, ивы опускают
зеленые щупальца в воду, там, как и здесь, свисают веревки глицинии,
бледно-аметистовые и белые. И там, как и здесь, мир.
она стихает, и пруд становится таким же, каким был. Но когда камень
ударил, когда он погружался, когда распространялась рябь, микроскопические
организмы в пруду изменились. Но ненадолго. Камень коснулся дна, пруд
снова затих. Все кончено, и крошечные жизни такие же, как раньше.
мы знаем жизнь. И то, что произошло с крошечными существами в пруду, могли
ощутить те, что под и над ними. Жизнь - это пузырь, в котором еще много
пузырей, мы их не видим, и пузырь, который мы знаем, сам по себе лишь
часть большего пузыря, который мы также не видим. Но иногда мы
воспринимаем эти меньшие пузыри, ощущаем красоту больших, чувствуем свое
родство с меньшими... и иногда меньшая жизнь касается нашей, и тогда мы
говорим о демонах... а когда нас касается большая жизнь, мы называем это
небесным вдохновением, ангелом, говорящим нашими губами...
рябью... но он потревожил некий пруд, внутри которого меньшие пруды. Ну,
хорошо, и что же?
мирами тонок. "Они" могут войти. Почему это так, я не знаю... но я знаю,
что это так. Древние узнавали такие места. Они называли тех, кто незримо
живет в таких местах, genii locorum - буквально духи места. Эта гора, этот
храм - такое место. Поэтому я и живу здесь.
которая появилась на месте лисы и свела тибетца с ума. Лису, которую я
попросила о мести и назвала сестрой. Женщину, которая прошептала мне, что
я получу возможность отмстить, и которая назвала меня сестрой. Ну, хорошо,
и что же?
пока уляжется рябь. Но это место... и это время... и теперь рябь не может
улечься, пока...
солнца от камней на дне пруда.
другим жизням. И сделала это там и тогда, где и когда эти другие жизни
могут проявиться. Я принимаю это. И опять-таки - и что же?
разговор двоих, Ю Чин. Один голос был ваш, а другой - женщины-лисы,
которая назвала меня сестрой. Она обещала спокойствие. Что ж, оно у меня
есть. И обладая этим спокойствием, я такая же нечеловеческая, как ее
голос. Скажите мне, Ю Чин, вы, кого мой муж называл хозяином иллюзий, эта
женщина на ступенях - одна из ваших иллюзий, а ее голос - тоже иллюзия?
Исходит ли это спокойствие от нее или от вас? Я не ребенок и знаю, что вам
легко было бы это сделать - с помощью наркотика и или просто вашей волей,
пока я лежала беспомощно.
как ты, подвержен им.
мозга в мой.
Прошептала:
Посняков Андрей
Контровский Владимир
Белов Вольф
Ильин Андрей
Орлов Алекс
Контровский Владимир