Фигура поднялась на ноги. Силуэт ее окружала некая блистающая аура, и я сумел разобрать только, что она — хорошо сложенная и высокая. Лицо ее оставалось сокрыто сиянием, но у меня создалось впечатление небывалой, неземной красоты.
— Сударь, не соблаговолите ли вы разъяснить мне, где я и с кем говорю.
— Отчего же нет, сударь. В данный момент вы находитесь в промежуточной сфере, ибо половина комнаты сей пребывает в царстве земном, другая же половина ее — в Преисподней. И хотя называют меня многими причудливыми именами, мне всего предпочтительнее — Люцифер. Тот самый, кто заключал сделку с графом Ульрихом, сударь.
Я не поддался так просто. За последние дни я познал уже столько обмана, что подобное заявление уж никак не могло убедить меня.
— Весьма затруднительно в это поверить, сударь.
— И тем не менее, это так. — Голос его был мелодичен, и держался он с неподражаемой грацией. Люцифер шагнул мне навстречу. Только тут я заметил, что рост его составляет уж никак не меньше двух с половиною ярдов! — Я не могу предложить вам заключить со мной сделку, рыцарь фон Бек. Не могу я и вознаградить вас как должно. У меня, видите ли, есть свои обязательства, которые должен я чтить. Но у меня есть подарок для вас.
Моя неуверенность все возрастала. Даже если он и не Дьявол, несомненно, создание это наделено было великим могуществом.
И снова мой страх проявился в этакой неуместной веселости:
— Будь я проклят, сударь, но меня с детства учили не доверять дарам Сатаны. Разве эти дары не приводят к весьма неприятным последствиям для тех, кто решится принять их?
— Я не стану вас уговаривать, сударь. Я обещал не использовать данных средств для достижения своих целей. Ваш предок, Krieghund, сослужил мне великую службу, добыв Грааль. Это он вызвал движение потока событий, каковой и привел к нашей нынешней встрече. Не напомните ли вы мне, сударь, тайный девиз вашего рода?
— Тебе исполнить работу за Дьявола.
— Точно так, сударь. И в чем же она заключается, эта работа, как вы полагаете? — Голос его, красивый и нежный, убаюкал меня, но я все-таки не поддался его гипнотическому эффекту, хотя это мне стоило немалых усилий.
— Я так и не разобрался, сударь.
— Нести гармонию человечеству. Искать лекарство от Боли Мира. Но вам на собственном опыте пришлось убедиться, что определенные политические эксперименты не могут унять эту боль. И вот теперь наступает то, что алхимики называют «Согласием Светил». Вам понятно их рвение, сударь?
— Я буду дьявольски вам признателен… — тут я в смущении умолк и поправился:
— Буду весьма вам признателен, сударь, если вы потрудитесь меня просветить в данной области.
— У них есть шанс изменить ход истории. Изменить самые принципы, что лежат в основе деяний человечества. Тот, кто достигнет доминирующего влияния во время Согласия Светил, изберет метод, определяющий, как Человек обретет спасение свое.
— Но все пути ненадежны, так, сударь?
— Все пути ненадежны. Но я не в том теперь положении, чтобы выказывать свои пристрастия.
— Но ведь вы уже выказали их, сударь, иначе меня бы здесь не было, верно? Если только вы действительно Люцифер!
— Но что вы изберете, фон Бек? Откуда мне знать. Я полагаю, вы заключили союз с герцогинею Критской.
— Похоже на то… да, сударь. Если только она еще жива.
— Я хорошо знаю ее семью. Весьма выдающиеся умы, — все они, — пытливые, ищущие, испытующие. Они и прежде уже помышляли добыть Грааль. И вы теперь тоже ищете чащу, верно?
Снова ищете чашу? Грааль, может статься, чует кровь фон Бека и ожидает верного своего друга. Или он сам придет в руки к вам, отыскав некий таинственный путь? Как вы, сударь, думаете?
— Ничего я не думаю. Я вообще не задумываюсь о Граале. Все эти загадки… у вас больше возможностей подобрать к ним ключи, нежели у меня.
Похоже, упрямство мое доставило ему самое искреннее удовольствие. Он тихонько рассмеялся.
— Я не могу открыть вам, где теперь пребывает Грааль, равно как и то, под какой он сокрыт личиной. Также я не могу прозреть, что станет с нами, когда вы найдете его. Окажет сие благотворное воздействие или же принесет вред немалый нам обоим! Но я — Люцифер, Дитя Утренней Зари. Такова уж природа моя — рисковать. Я рискну, сударь, и поставлю на вас, как поставил когда-то на вашего предка, и я очень надеюсь, что вы станете действовать к обоюдной нашей выгоде!
— Поставите, сударь? Рискнете? А мне говорили, что Бог уже отдал земные царства в безраздельное ваше владение.
— Воистину так.
— Но тогда ваша власть должна быть беспредельной. По крайней мере, достаточной, чтобы определять всякий ход событий! Любую судьбу!
— Мое соглашение с Богом включает, в частности, пункт о том, что я не могу вмешиваться в ход событий. Я могу лишь наблюдать за тем, что делает человечество для своего спасения. Эмиссары мои — это те люди, чья независимость мысли сформировалась уже в полной мере. Как у вас.
— Сие, сударь, звучит как известная лесть Сатаны. — Я действительно искренне изумился. — Вы говорите сейчас о Клостергейме? О Монсорбье? Фон Бреснворте? Обо всей этой шайке, что пытается достать меня?
— Никто из них мне не служит, фон Бек. Те, кто без стеснения использует имя мое, могли с тою же легкостью прикрывать все деяния свои именем Божьим, если бы только они посчитали, что сие лучше послужит их интересам. Они отождествляют меня со своими глубинными извращенными устремлениями властвовать над человечеством. Клостергейм, получи только возможность, привнес бы войну и на Небеса, и в Ад. Его отношение ко мне весьма специфично. Нет, я не отрицаю свои грязные и порочные качества; но в то время, как я презираю их и пытаюсь их укротить, они, эти «слуги» мои, поют им хвалу. И повторяю: эти растленные существа — такие же слуги мне, как Клостергейм слуга Господу Богу.
— Сударь, Я верю вам на слово: вы — Сатана. Но я должен знать, каково наше с Либуссою место в сем грандиозном плане?
— Она полагает, что вы с нею — две половинки одного яблока.
— И она вам не служит?
Он пожал золотыми своими плечами.
— Как знать? Если воля ее сильна, она может добиться всего, на что притязает для вас обоих, и установить, что — реальность, а что — пустая абстракция. Теперь ей дан шанс — как и всем остальным — воплотить все мечты свои в жизнь. Я бы даже сказал: она сильнее их всех. Но она, сударь, может вас уничтожить в конечном итоге и тем самым разбить и мои надежды. Выбор, я думаю, в немалой степени будет зависеть от вас…
— Я так и не смог постичь, как можно сотворить новую реальность.
— Это возможно только в период Согласия Светил. И лишь проявлением непоколебимой воли. Сдвиньте границы человеческого восприятия мира, и вы тем самым пересотворите миры заново. Как вы, сударь, сами должны понимать, ставки в этой игре велики.
Сия перспектива легла на раздумья мои тяжким грузом.
— Так зачем вы меня сюда привели, сударь?
— Я вас не приводил. Вы мне делаете честь, полагая, что я направляю пути ваши! Начиная еще со Швейцарии, я пытался как-то пересечься с вами. В Праге, в Карпатах… Но я не сумел застать вас одного! Не было случая, чтобы вы оставались одни на достаточно долгое время. Да, у меняя были причины желать встречи с вами… вы, разумеется, знаете о Парацельсе? Как утверждают, он был творцом всех основополагающих идей вашей современной натурфилософии.
— Да, Клостергейм упоминал это имя совсем недавно. Иные его почитают великим алхимиком и утверждают, что его жизнь легла в основу историй о Фаусте. Другие считают его шарлатаном. Но все согласны в одном: он пил слишком много, и никто не стремился прибегнуть к его услугам.
— Все утверждения сии верны. Он обладал выдающимся интеллектом — настоящий новатор в области безошибочной интуиции. И запросы его были весьма неуемны. И в его логике, и в репутации имелись существенные изъяны, но, возможно, только такая личность… самовлюбленная, потворствующая всем своим слабостям… и сумела бы вычертить карту извилистых троп к новому пониманию…
— В наши дни, сударь, сия точка зрения весьма популярна. Клостергейм упоминал некий меч.
— Вот именно, сударь! — Мое замечание, похоже, доставило демону искреннее удовольствие. — Этот меч оберегал его от врагов. Несмотря на всю его невоздержанность… кого бы он ни оскорблял… что бы ему ни грозило… меч этот всегда выручал его. Одной пьяною летнею ночью, — здесь, в Майренбурге, — как раз перед тем, как вернуться в Прагу, Парацельс пустился во все тяжкие. Предпринял этакий основательный поход по девкам и кабакам, да так, что аж сам подпал под чары своих способностей к питию и продолжительному услаждению плоти. В этом пьяном угаре он в конце концов обменял свой меч на (привожу его собственные слова) благосклонность сифилитичной шлюшки и две бутылки дрянного молдавского вина. И вскоре, как вы, наверное, уже догадались сударь, он погиб при весьма загадочных обстоятельствах. Что добавило новые краски к легенде о Нем. Человек, получивший меч, вскоре понял, что предмет сей слишком могуч для него и странен. Он не на шутку перепугался и благополучно избавился от меча, вручив его одному марокканскому завоевателю, который в свою очередь, когда сообразил, чем именно он завладел, тоже немало обеспокоился. Клинок сей — весьма необычная вещь, и владеть им непросто. — Люцифер двинулся через зал. Солнечный свет словно бы следовал за исполинским Его силуэтом. Я сумел мельком узреть черты, поражающие совершенством своим, и так и застыл в восторженном благоговении. — Он закопал его.
Глубоко — глубоко. Джентльмен же, который впоследствии извлек меч из-под земли, обменял его, как он думал тогда, на бессмертную свою душу. Я хочу, чтобы вы знали: я давно уже отказался от всех притязаний на этот счет. Души, как и живые люди, ожидают исхода моего Опекунства над этим миром. Эмиссар мой, возможно, имел весьма смутное представление о данном вопросе. Но, как бы там ни было, он добыл Меч Парацельса, а я сохранил его у себя.
У меня возникло ощущение, что Люцифер улыбается, хотя за завесою света я не видел его лица. То была моя мама, Либусса, отец мой, мои грезы о спасении Человека — все, что я любил в этой жизни! Мне хотелось упасть перед Ним на колени!
— Он здесь, фон Бек. — Жест его был изящен, нежен. Я напомнил себе, что Он все-таки ангел, пусть даже и падший ангел, и в том, что я так поражен его дивным присутствием, нет ничего удивительного. В дальнем конце зала, за столпом солнечного сияния, что-то вспыхнуло, что-то сверкнуло. То мог быть некий изменчивый камень или даже живая плоть. Как во сне я шагнул вперед, — еще шаг, еще, — и неуверенно остановился. Сияющий солнечный луч все еще отделял меня от меча с длинным клинком и закругленною рукоятью, что стоял, прислоненный к стене, словно оставленный здесь по небрежности.
— Погасите свой факел, сударь, — сказал Люцифер. — В огне его нет теперь необходимости. Положите его на пол, сударь. Вам не будет вреда. Никакого. Я подчинился ему: положил факел на пол. И свою шпагу тоже. Я вступил в солнечный луч и ослеп на мгновение. И все же я видел его, этот меч. Я протянул к нему руку. Волшебный клинок. Он не мог быть ничем иным — только волшебным клинком!
Пальцы мои прикоснулись к его рукояти, и словно молния прошла по моей руке!
— Вы все же будьте с ним поосторожнее, сударь, — предостерег меня Люцифер, и я отступил. — Но отныне меч этот принадлежит вам. Как только поднимете вы этот меч, он перейдет в безраздельное ваше владение.
Ладонь моя легла на потертый синий бархат рукояти. Я сжал пальцы. Я держал его. Я его взял. Он казался необыкновенно тяжелым.
А потом я поднял его — меч Парацельса. Набалдашник его рукояти представлял собой шар, вырезанный из рубина, и внутри этой сферы узрел я птицу. Орла, заключенного в прозрачный камень. Его медные крылья бешено бились. Он стремился на волю, к небу. Он парил в замкнутом круге. Клюв его раскрывался в неслышном пронзительном крике. Он выпустил когти, как будто готовясь сразить свою жертву. В глазах его было безумие. Дивный орел-пленник рубиновой рукояти.
Наконец ощутил я себя готовым противостоять всему, что мне угрожает!
— Грааль движется по своим путям, и его уже нет в Преисподней. Может быть, наши судьбы решаются только Граалем, фон Бек. Как знать? Лишь об одном я прошу вас, сударь, пусть меч сей послужит к обоюдному нашему благу. Это все, что могу я вам дать…
Я повернулся, чтобы поблагодарить князя Ада, но в зале остался лишь голос его:
— И запомните: я ни в чем не могу вам указывать. Получив этот меч, вы не обязаны мне ничем. Никаких соглашений и сделок. Я лишь надеюсь, что вы не забудете о фамильном вашем гербе… тайном гербе… и то, что начертано на щите его…
— Тебе исполнить работу за Дьявола! — Я поднял еще выше новый свой меч, наслаждаясь ощущением совершенной сбалансированности клинка. Однажды мне довелось уже познать этот восторг — малую его часть, — когда я возлежал с Либуссой.
Переполненный бурною радостью, я рассмеялся. Все мои страхи исчезли, все тревоги о будущем, весь тот отвратительный ужас перед неумолимой судьбою.
— Если вы все же решитесь исполнить работу мою, фон Бек, умоляю вас об одном — пусть она будет исполнена хорошо…
Свет в окнах померк. Громадная, хладная тьма залила каменный зал-Люцифер вернулся к себе в Преисподнюю. Я поднял догорающий свой факел. На рассыпающийся гранит легли тени.
Голос Его обратился в далекое эхо, в шепот, в воспоминание:
— Это все, что могу я вам дать… Все остальное зависит от вас… только от вас…
Я поймал себя вдруг на том, что улыбаюсь. Я, казалось, расту, увеличиваясь в размерах, пока я не стал больше самой вселенной. Я заключал в себе космос и сам был его частью! Мы стали Едины. Я был всем человечеством!
И я держал в руках меч. Волшебный меч.
ГЛАВА 14
Достижение некоторого утешения. Столкновения Фантазии и Реальности. Обезьяны, полоумная девочка и один новый труп. Не является ли согласие людей прообразом согласия светил? Дальнейшие ловушки и хитросплетения. На Сальзкахенгассе в погоне за прекрасной дамой!
Я вернулся тем же путем на поверхность, задаваясь вопросом: удавалось ли прежде меня хоть кому-нибудь этак небрежно вступить с Преисподнюю и с такой легкостью выйти оттуда. В одной руке я держал шпагу Монсорбье, в другой — тлеющий факел, меч Парацельса с алою рукоятью, в которой клубился рубиновый вихрь и бился плененный орел, висел, спрятанный в ножны, у меня на поясе.
Теперь я едва ли не смеялся про себя. С того момента, как я покинул Париж, я, вопреки всему своему хваленому рационализму, все больше и больше подпадал под влияния потустороннего и сверхъестественного! А тут еще мне сообщили, что, быть может, будущее мира зависит теперь от меня. Даже если такое возможно, ответственность, что легла вдруг мне на плечи, вовсе меня не радовала. Допустим, что в некоей точке этого таинственного процесса мне дана была сила… могу я ее передать той, кто действительно бы насладилась ею: моей герцогине?
Я вышел в какую-то узкую улочку, загроможденную дрожащими зданиями.
Воздух пропитан был горечью. По сравнению с этим каменным «муравейником», откуда я только что выбрался, небо казалось едва ли не сияющим, и я различал силуэты кренящихся башен, что окружали меня со всех сторон, загораживая горизонт — мутно красный, бледнеющий местами до малиновых и голубых тонов, словно бы нависающий над громадными этими звездами. Мне пришло вдруг в голову, что если Майренбург и в самом деле лежит в самом центре Миттельмарха (или Астрального Соответствия, или, быть может, и того, и другого), тогда получается, что Нижний Град, этот темный тупик, является как бы глухой сердцевиною Майренбурга, единого целого, возведенного по краю бездонной ямы. То есть, город весь выступает защитным барьером для некоей впадины, пустоты… некоего Отсутствия. Мысль эта так взволновала меня и расстроила, что я поспешил поскорее прогнать ее.
Я не знал, сколько сейчас времени. И определить это было никак не возможно. Я так устал, что казалось еще немного и я просто свалюсь в беспамятстве. Должно быть, утро уже настало. Оставив все свои устремления и надежды, я порешил вернуться к князю Мирославу, дабы заручиться помощью его и шевалье де Сент-Одрана. Быть может, некий алхимический ритуал русского князя призвал Либуссу обратно, и я теперь только зря трачу время, пытаясь ее разыскать в Нижнем Граде.
Но одно дело — решить, другое — исполнить решение на практике. Я не знал, куда мне теперь нужно идти, не разбирал уже, где право, где лево, где юг, а где север. Мне оставалось лишь подниматься наверх и надеяться, что посреди этих пляшущих зданий я в конце концов все-таки разыщу хоть какой-нибудь указатель.