Чтение 36–й страницы книги ~Город в осенних звездах~

— Хуже, сударь, и быть не может. Они убили или, может быть, опоили какой–то отравой мою рыбину.

У меня уже не было времени, чтобы выспрашивать, что это за рыбина. Либо то была некая кличка, либо — слово из незнакомого мне жаргона. Откуда–то из глубины подвала доносились безумные вопли, выстрелы, снова — крики, скрежет металла о металл. Люди О'Дауда, точные и исполнительные, как гессенские наемники, бросились вниз по лестнице. Он направил их вперед. Я отошел, чтобы им не мешать, и направился вверх.

— Схожу за саблей.

Когда я поднялся, Либусса ждала меня у входа в подвал.

— Я принесу тебе саблю, — сказал я ей. — У меня две.

Я бегом поднялся на галерею, где головорезы О'Дауда кричали тем, кто внизу, чтобы им несли еще пороху и картечи. Девицы–разносчицы подтаскивали им боеприпасы с той же готовностью, с какой подают они эль, Я вошел в нашу комнату и извлек из чулана подарок Люцифера. Рукоять меча теперь стала тусклой, и орла не было видно (похоже, у нее есть свои периоды, у этой рубиновой рукояти), но она все же слегка пульсировала дымным светом. Взял я и саблю — для Либуссы — и спустился вниз. Клостергейм во все глаза уставился на меня. Обычно он вообще ничего не ел, но сейчас он с большим удовольствием уплетал свиные ребрышки, словно бы для возбуждения аппетита ему было потребно немалое количество умирающих вокруг обеденного стола. Велико было мое искушение сразить его на месте. Он почувствовал мою ненависть. И рассмеялся.

Но пронзительный крик заглушил его смех.

Толпа снаружи рванулась к окну у передней двери. Глотки раскрылись в едином вопле. С полдюжины мерзких созданий разом бросились вперед и раскололи стекло, едва не ворвавшись в таверну. Люди О'Дауда встретили их массированным огнем. Волна гнусных тел откатилась назад. Разбитое окно тут же закрыли плотными ставнями. Во вновь воцарившейся тишине продолжал звучать смех Клостергейма.

Я со всех ног ринулся вниз, в подвал. В зловоние пороха и сточных канав, в гарь от масляных факелов, в кислый запах хмельной закваски и вина. Во тьме впереди разглядел я мерцание света, вспышки искр от кремневых ружей. Из мрака навстречу мне выступила Либусса, и я протянул ей саблю.

— Даже не знаю, за чем явился сюда Монсорбье: за Граалем или за нами.

— И за нами, и за Граалем. Это вне всяких сомнений. Все должно слиться воедино. И ему нужно еще завладеть тинктурой. Хотя не исключена возможность, что у него есть и свой концентрат. Или если не у него, так у той девицы. Но без Чаши тинктура вообще бесполезна. Меч… — она покосилась на мой клинок, — придает дополнительную силу. Если Ритуал совершается точно, то можно достигнуть наивысшей ступени. Вот почему я горю нетерпением! Фон Бек, я не готова впустить Монсорбье… в надежде на то, что он приведет нас к Граалю. Или, может, подвергнем пыткам Клостергейма?

— Сомневаюсь, что это вообще возможно, — возразил я, — пытать Клостергейма. К тому же вряд ли он знает больше, чем мы.

Мимо промчался Рыжий О'Дауд, на ходу изрыгая проклятия.

— Где моя чертова рыбина?

Мушкетеры его отступили на пару ярдов. Они продолжали стрелять, но теперь на огонь их отвечали огнем. Похоже, здесь собрались все люди Монсорбье. Он бросил на этот прорыв самые отборные силы, и, похоже, сие принесло плоды. Люди О'Дауда падали, сраженные. По одному или по два за раз. Но, если так пойдет и дальше, скоро их будет уже слишком мало для того, чтобы удержать таверну.

Теперь мы сгруппировались в пивном погребе, заставленном огромными бочками с элем. Некоторые из них располагались вдоль стен, некоторые–просто рядами посередине. Здесь было прохладнее. Плохо пахло. Дальняя стена сотрясалась, словно некий великан колотил в нее кулаком. Сквозь брешь в дрожащей стене в погреб ворвались вооруженные люди.

— Может быть, наш единственный шанс, — пробормотал О'Дауд себе под нос, — взорвать к чертям весь подвал. Жалко только терять добрый эль. Я и не думал, что может дойти до такого. Кто им командует, фон Бек?

— Один из лучших воинов Франции, — отозвался я. — Ветеран многих битв и революции также. Монсорбье.

— Видно, хороший солдат. — Ирландец почесал красный нос заряженным пистолетом. — Раз уж он нашел способ, как одолеть мою рыбину.

— Рыбина это что — какая–нибудь боевая машина? — полюбопытствовал я.

О'Дауд от души расхохотался, словно я сейчас выдал некую замысловатую шутку.

— Разумеется, сударь! Именно боевая машина! Ой, не могу, ха–ха–ха! — Слезы брызнули у него из глаз и покатились по красным щекам, точно стеклянные шарики по плюшу. — А вы, сударь, смекалистый!

Я мог только жалеть о том, что моя «шутка», так его развеселившая, была вовсе не преднамеренной. Я так и не понял, что это за рыбина. Снова раздались мушкетные выстрелы и последовал ответный огонь. Похоже, обе стороны достигли некоей мертвой точки. А потом откуда–то из темноты донесся громкий голос, и во мраке мелькнул белый платок, нацепленный на острие шпаги.

— Переговоры! — надрывался Монсорбье. — Переговоры, сударь!

— Черт возьми, сударь, что вы сделали с моей рыбиной? — прокричал в ответ Рыжий О'Дауд.

— Она пойдет главным блюдом к победному пиру! — Монсорбье пребывал в явном возбуждении. Этот штурм и прорыв пришлись, как видно, ему по нутру. Точно так же, как и О'Дауду. Теперь я уже различал его в дымном свете факелов:

черный плащ разметался, шляпа съехала набок. На ней опять красовалась трехцветная кокарда. Революционный кушак обвивал его талию. Монсорбье, похоже, нашел в себе силы восстановить былую свою натуру, чего не сумел Клостергейм. Улыбаясь, он отсалютовал нам шпагой — белый флаг снова взметнулся в воздух. — Переговоры, сударь. Прошу вас. Все, что нам нужно, так это Чаша.

— Чаша? — в раздражении воскликнул О'Дауд. — Снова эта проклятая Чаша. Фон Бек, да скажите вы им: нет у меня никакой чертовой Чаши!

— У Рыжего О'Дауда нет никакой чертовой Чаши! — проорал я.

— Кроме горшков и кастрюлек в баре! — добавил ирландец, вопя еще громче меня.

Но Монсорбье был непреклонен.

— Отдайте нам Чашу, сударь, и мы уйдем. Пусть фон Бек и его товарищ принесут ее нам. Они станут заложниками!

— Теперь ему, значит, нужны вы, фон Бек! — Рыжий О'Дауд заговорщически мне подмигнул. — Они, наверно, считают, что находятся в более выигрышном положении. Им что, не понятно, что будь у меня Святой Грааль, я бы, наверное, знал об этом? А, фон Бек? Ваше семейство хранит его, не мое…

— И, как мне говорили, потомки рода фон Беков выходят на поиск его, если Грааль пропадет. По иронии судьбы, поиск сей предстоит свершить мне, атеисту и грешнику! — Все это вызывало у меня чувство глубокого омерзения.

— Ну что же, сударь, Бог избирает нас, и неисповедимы Его пути. А еще, как утверждают церковники, Господь прячет свои сокровища в весьма странных местах.

— Поторопитесь, джентльмены, — окликнул нас Монсорбье. — Вы отдадите Грааль добром или будем драться?

— Что вы сделали с моей рыбиной, сударь? — прокричал в ответ Рыжий О'Дауд. — Куда вы ее подевали?

— Рыба готова для кухни, сударь! — Под прикрытием белого флага Монсорбье принялся потихонечку отступать в сумрак. Меня так и подмывало выстрелить ему вслед, я даже уже решился спросить у О'Дауда пистолет, как вдруг в самом темном углу подвала вспыхнула свеча — ярче, чем все остальные. Пламя ее налилось интенсивным светом, ослепляя всех нас. Либусса выругалась и закрыла глаза обеими руками.

Рыжий О'Дауд ликующе оскалил зубы, выпрямившись в полный рост. Раздался выстрел, и пуля едва не задела его. Рванувшись к нему, я потянул его вниз, на пол.

— Что это такое, О'Дауд?

— А–а, сударь, это наш старенький шлем. Хотя я не уверен, что он что–то сможет против такого закаленного в битвах солдата, как господин Монсорбье.

Свет слегка побледнел, из золотого обратился в серебряный. Он разливался, пока не заполнил собой весь подвал. Рыжий О'Дауд так и сиял, словно улыбаясь хорошему другу.

— А чей это шлем? — Признаюсь, странное это явление изумило меня несказанно.

— Да вроде как общая наша собственность, сударь. Я даже не знаю. Это просто наш старенький шлем… Вы, сударь, чувствуете покой и радость? Это все шлем.

Только теперь сумел я разглядеть источник странного света — на полочке высоко над бочонками с элем. То был, как и сказал О'Дауд, всего лишь шлем из тех, что французы называют chapelle–de–fer, отлитый из стали и отделанный медью, — обычный боевой шлем, ничем вообще не примечательный, напоминающий с виду перевернутый горшок.

Либусса подалась вперед. Глаза ее засияли.

— Вы узнаете его, фон Бек? И вы, О'Дауд, разумеется, знаете истинную природу этого вашего шлема?

Ирландец разразился громовым хохотом.

— А как же, сударь! Само собой! Стало быть, это — Святой Грааль?

— Да, — язвительно проговорила Либусса, — он самый.

— Так значит, вот в чем причина того, — продолжал О'Дауд, — что он такой неуловимый и ускользающий. Но что он делает в простой таверне? — Либусса рванулась было вперед, но ирландец удержал ее, схватив за плечо. — Не пытайтесь к нему прикасаться, герр Фольц. Он имеет обыкновение кусать всех, кто хватает его руками.

С разочарованным видом она повернулась ко мне. — Вы, фон Бек, можете взять его.

— Но я не хочу. Может быть, из всех нас я один могу прикасаться к Граалю — теперь я, кажется, в это верю — но я также единственный, кого он ни капельки не интересует. Почему не оставить его там, где он есть? Пусть спокойно лежит до скончания Времени.

Она насупилась и посуровела,

— Если ты меня любишь, фон Бек, ты возьмешь Чашу. Прямо сейчас.

Против такого я устоять не мог и шагнул было вперед, чтобы исполнить ее повеление, но тут вдруг раздался могучий рев. Люди Монсорбье прорвались еще на пару ярдов в погреб, но встретили самое жесточайшее сопротивление. Их потихоньку теснили назад. Монсорбье, безусловно, понял, что означает сей странный свет! Я не видел его, но зато хорошо его слышал, как он подгонял своих людей. Снова погреб сотрясся от выстрелов, а потом стало тихо. Свет, заливающий все пространство, ослепил и защитников, и атакующих — они не видели, куда стрелять. Весь пивной погреб обратился теперь в сияющий сгусток бледного золота и серебра. Тишина была столь глубока, что она едва ли не звучала сама по себе. Или, может быть, этот безмолвный звук исходил из глубин нашего существа. Человеческие голоса умолкли. Никто даже не шелохнулся.

А потом свет внезапно потух. Рыжий О'Дауд, мгновенно воспользовавшись преимуществом, — ибо он один знал все свойства и качества этого «старого шлема», — прокричал:

— Вперед! — и наши люди рванулись в атаку, паля на ходу из мушкетов и ружей. Во мраке я разглядел бледное — почти белое — лицо Монсорбье. Я видел, как он свалился с кучи булыжника, на которой стоял. Солдаты его обратились в бегство. Я слышал, как хлюпают их сапоги по воде сточных канав, слышал влажный плеск, слышал сердитые вопли Монсорбье:

— Он не причинит вам вреда! Мы за ним и пришли!

Издав некий гортанный боевой клич, О'Дауд выстрелил в направлении Монсорбье. Потом я услышал, как кто–то вскрикнул в дальнем тоннеле. Странный, словно бы призрачный звук.

— Ну наконец–то, — проговорил О'Дауд тоном глубочайшего удовлетворения. — Моя рыбина!

Преследуя отряд Монсорбье, мы тоже вступили в сточные канавы. Мы с Либуссой старались держаться поближе к О'Дауду, у которого была лампа. Эхо гремело по влажным тоннелям. Монсорбье едва ли не слезно умолял своих воинов остановиться и возобновить атаку. Еще несколько изгибов и поворотов — и мы оказались в высоком, со сводчатым потолком сточном канале. Весь пол был залит водою, что поднималась дюйма, наверное, на четыре. Странные крики не умолкали, но доносились они из другого прохода — настойчивые и ужасные.

Рыжий О'Дауд сделал знак своим людям.

— Идите за ними до самой поверхности и посмотрите там, как удалось им войти.. А я пока разберусь с рыбиной.

Мы трое свернули налево. Тоннель становился все выше и шире — теперь по нему могли бы пройти плечом к плечу человек десять, не меньше, — и впереди показался один из людей Монсорбье, выхваченный из мрака светом нашей лампы. Он кричал и как будто отбивался от кого–то невидимого. А потом он вдруг выпрыгнул из воды, взлетел в воздух, словно чья–то исполинская ручища подбросила его во тьму, и ударила со всего маху о камень стены. Безвольно обмякшее тело свалилось обратно в вонючую воду. Он еще жил, еще рыдал, но почти все кости в теле его были переломаны.

Раздался какой–то сосущий звук.

Над головою у нас шевельнулись чьи–то глазищи на длинных, покрытых чешуей отростках и уставились прямо на нас с выражением, как мне показалось, ненавязчивого любопытства. Рыжий О'Дауд с облегчением заулыбался.

— С тобой ничего не случилось плохого, моя хорошая? Что они тебе сделали?

— О, Матерь Божья! — выдохнула Либусса. — Да это ж гигантский рак!

Ничем другим это и быть не могло. Рука моя, сжимавшая Меч Парацельса, взметнулась, казалось, сама. Все инстинкты мои побуждали меня разрубить эту тварь на куски, но та, похоже, стала послушной и кроткой, едва заслышав голос Рыжего О'Дауда. Очень медленно, двигая клешнями едва ли не деликатно, гигантский рак принялся пожирать свою жертву прямо живьем. Очень скоро вопли бедняги затихли.

— Они, наверное, чем–то ее опоили, — предположил О'Дауд. — Или же приманили, чтобы отвлечь. Теперь она вроде неплохо выглядит. Как на ваш взгляд, фон Бек?

— В жизни не видел рыбины здоровее, сударь.

— Этот ваш Монсорбье — хитрый стратег, — едва ли не в восхищении заметил О'Дауд. — Он — первый, кто сумел пройти мимо нее.

— Эту кампанию он никогда не забудет. — Либусса от души забавлялась.

Исполинский рак принялся щелкать клешнями о стены тоннеля, а Рыжий О'Дауд — прищелкивать языком, причем звук, издаваемый им, казалось, в точности имитировал щелканье «рыбины». Они переговаривались таким образом где–то с минуту, может быть, две.