Потом О'Дауд глубоко вздохнул.
— Ей не причинили вреда. Они, без сомнения, направили кого–то одного вперед. Причем его так накачали опием, что даже рыба моя задремала. Недурственный план, что скажете?
— Умный мужик этот француз. Отравил своего солдата, а тот в свою очередь отравил рыбину. Ха! — Ирландец задумчиво поскреб бороду. — Ну что ж, теперь нам вроде бы тут делать нечего. Придется, правда, заново отстроить стену в подвале и укрепить ее, но в остальном нам остается лишь ждать, что будет дальше. А там уж посмотрим. Я не могу остановить вашего Монсорбье, если он вновь решит отравить мою рыбину, но зато я могу приготовиться встретить его как положено в следующий раз.
— Неужели вам никогда даже в голову не приходило, что только Грааль может давать такой свет? — спросила Либусса.
— Сударь, когда мы здесь появились, тут повсюду валялись целые груды старых доспехов и оружия, что вышло из употребления не одну сотню лет назад. — Рыжий О'Дауд был явно обескуражен. — Наверное, предполагается, что я должен чувствовать себя удостоенным великой чести…
Тут раздался какой–то пронзительный звук, и несколько человек из отряда Монсорбье, отрезанные или отбившиеся от остальных, устремились прямо на нас из бокового тоннеля со шпагами наголо. Защищаясь, я поднял Меч Парацельса. Мне показалось, я слышу, как бьются в рубиновой сфере крылья орла. Я парировал удар с такой сверхъестественной быстротой, что у меня возникло впечатление, будто основную работу исполнил сам меч, а не я. Но, как бы там ни было, для рыбины О'Дауда образовались не одна еще порция свежего мяса. Когда я убирал меч в ножны, Рыжий О'Дауд в изумлении вытаращился на меня. На лице Либуссы тоже возникло какое–то странное выражение.
— Их было пятеро, — проговорила она.
— Я выучился этой технике у татар, — не без гордости похвастал я.
— Вы уложили их всех секунд за пятнадцать, не больше, — заметил О'Дауд. — Мне доводилось сражаться с татарами, сударь. Даже им, при всем их мастерстве, времени требуется побольше. Вы — выдающийся фехтовальщик, просто мастерский!
— Вовсе нет, уверяю вас. — Я почти и не помнил схватки. Однако ее подтверждение в виде пяти бездыханных тел наводило едва ли не суеверный ужас.
— Тогда, стало быть, это волшебный меч, — очень тихо проговорила Либусса.
На этот счет у меня не было никаких сомнений. Мы зашагали обратно по сточным каналам, перебрались в подвал таверны через пробитую стену. Люди Рыжего О'Дауда времени зря не теряли и занимались уже ее восстановлением.
— Рыбина там прикорнула немножко, — объявил он им. — Но теперь с ней все в порядке.
Либусса поглядела на полку, где стоял шлем. В темноте невозможно было определить, там он еще или нет. Рыжий О'Дауд хохотнул:
— Я же вам говорил, шлем этот неуловим и всегда ускользает. Никогда не знаешь, где он появится в следующий раз. Или когда.
Он жил среди таких чудес и относился к ним так небрежно, что мне даже подумалось: быть может, это моему представлению о реальности чего–то недостает. До этого времени Либусса, как мне кажется, была как–то уж слишком сдержанна.
ГЛАВА 17
Явные признаки безумия. «Грааль сводит все нити вместе». Попытка простить. Ярость Клостергейма. Новая атака. Вмешательство с небес. Подражание Люцифера.
Клостергейм закончил завтрак. На тарелке его возвышалась кучка обглоданных косточек. — Монсорбье был уверен в успехе, — небрежно заметил он. — Он призвал в свое войско всяких существ Майренбурга, от которых отказался Ад: мерзостных пожирателей опия, головорезов самого низменного пошиба, не пожелавших подчиниться правлению господина Реньярда. Достаточно гадких отбросов. Он хочет смести все преграды и потопить вас в зловонной жиже. — Клостергейм покосился на искаженный предсмертной конвульсией труп фон Бреснворта. — Барон был слишком слабовольным. Он был обречен на провал. — Клостергейм кивнул каким–то своим потаенным мыслям. Тело его качнулось, но он тут же взял себя в руки и, продолжая жевать, поднял глаза на меня.
— У Монсорбье был план, как действовать дальше? — спросил я его. — Вы должны понимать, что теперь это в ваших же интересах — открыть его нам.
Клостергейм вздохнул.
— Я всеми покинут! Меня все бросили — все союзники, все!
— Вы, сударь, первым стали предателем, еще тогда, когда в неуемных своих амбициях бросили вызов вашему хозяину. Но все равно: вы никогда не были достойным соперником Сатане. — Либусса так и пылала гневным презрением. — Теперь вы сыграли за тех и за этих. Но всякая карта, которую бы ни выкладывали вы на стол, всегда оказывалась слишком мелкой! Все, чем вы обладали, так это Гордыней и Глупыми Грезами, тогда как были уверены, что в руке у вас только тузы и дамы. Разве вам до сих пор не понятно, что вы проиграли?
— Он надеялся выиграть. — Клостергейм, как я понял, говорил сейчас о Монсорбье. — Он утверждал, что у него все продумано и разложено по своим местам. Эстетическое и сверхъестественное, соразмерность и равновесие. Что до меня…
— Грааль сводит все нити вместе, — пробормотала Либусса себе под нос.
— Я обладаю великой мощью, — мечтательно проговорил Клостергейм. — Мощью, которой я пока не решался воспользоваться. Ни разу. Я делал все от меня зависящее, чтобы быть таким, как все вы, но при этом сошел со своего пути. Больше всего я боюсь, что во мне нет некоего ядра. Стержня. Душа моя выходила из тела и возвращалась обратно такое количество раз, что, должно быть, давно уже поизносилась. Я думал, ее можно будет возродить, если я окажусь в обществе людей…
— Да неужели, Клостергейм?! Вы же стремились соперничать со всеми и каждым. — Тут я рассмеялся.
Клостергейм поджал губы.
— Не стоило мне позволять фон Бреснворту убивать его тетку. Из–за этого все пришло в беспорядок…
— Вы совершили большую ошибку, сударь, убив Королеву–Козлицу. Вы пошли тогда на поводу своей дьявольской жажды крови — в тот самый момент, когда вы могли бы спастись! Вы позволили Зверю в себе одолеть человека. В этом смысле вы могли бы соперничать с Люцифером. Он знает, что это значит: быть в едином существе больше чем человеком и меньше чем человеком. — Я был угрюм и мрачен. Если когда–то я и питал к нему нечто похожее на сочувствие, то после убийства старой женщины во мне не осталось уже никакого сочувствия.
— Во мне есть изъян, — серьезно провозгласил Клостергейм.
— В каждом из нас есть изъян. — Либусса задумчиво поглядела в сторону подвала, откуда теперь доносился грохот и скрежет: люди О'Дауда восстанавливали оборонные укрепления.
Рыжий О'Дауд, потный и весь в пыли, поднялся по лестнице и вступил в зал таверны. Он окликнул нас, вытирая лицо полотенцем:
— Скоро нам ждать их назад, как вы думаете, джентльмены?
— Пока Грааль здесь, они не отступятся. — Губы Клостергейма скривились в злобной усмешке. Может быть, из–за того, что у него перехватили инициативу, он сделался прямо–таки шальным. Он пододвинул к себе еще одну тарелку с остывшими свиными ребрышками, собранными со всех столов.
Рыжий О'Дауд был раздражен и рассержен.
— Я не могу дать им то, что мне не принадлежит. Когда я пришел сюда, все уже было здесь… и шлем, и рыбина, и ручей. Это, можно сказать, атрибуты таверны.
— Неужели? — насмешливо проговорила Либусса — Эта гостиница что–святилище? Часовня на месте явления некоего христианского чуда?
— Должен заметить вам, сударь, — с достоинством отвечал ей О'Дауд, — что вы оскорбляете чувства некоторых из нас. Тех, что остались добрыми христианами, пусть даже и не удостоены милостей Церкви.
— Бог, сударь, покинул этот мир, — возразила она.
— Похоже на то, — согласился он. — Однако я вырос в религиозной семье и получил соответствующее воспитание. И не вижу причины отказываться от религии своих отцов, ибо пусть даже Бог и покинул нас, но добродетели все же остались среди людей. И к тому же учил нас Христос, а не Отец Его.
— Стало быть, вы остаетесь добрым католиком, О'Дауд! — Клостергейм отобрал ребрышко побольше, с большим куском недожаренного мяса, и вгрызся в него зубами. — Мы все играем какие–то роли, избранные для себя, разве нет? Мы с вами оба — дремучие анахронизмы, сударь.
Рыжему О'Дауду явно пришлось не по душе замечание о некоей общности, якобы существующей между ним и опальным прислужником Ада. Он бросил на Клостергейма сердитый взгляд.
— Вы, может быть, сударь, оставлены Сатаной, а я — Господом, но это не значит, что мы с вами едем в одной повозке. И даже — по одной дороге.
— Теперь, сударь, есть только одна дорога. — Клостергейм ухмыльнулся. — Или будет — совсем уже скоро, и дня не пройдет. И это дорога моя, О'Дауд. Не ваша.
Это мрачное заявление никак не проняло гиганта–ирландца.
— Ваше время, сударь, прошло. И я, должен заметить, не питаю к вам никаких теплых чувств. С вашей подачи был потревожен дом. Когда я все это улажу, я позабочусь о том, чтобы вы понесли наказание!
Клостергейм вперил безучастный взгляд в свою тарелку.
— Скорее я вас убью, — пробормотал он себе под нос.
Передняя стена таверны вновь затряслась от удара. Лампы и свечи закачались на стенах.
— Мушкеты на изготовку! — гаркнул О'Дауд. С улицы донесся жуткий вой, и вдруг там зажегся какой–то свет. О'Дауд выглянул в окно, и лицо его исказилось от гнева. — Они запалили свечную лавку!
Мушкетные выстрелы все еще грохотали, и мерзостные прокаженные создания падали, сраженные, друг на друга. Впечатление было такое, что во всем мире разом распахнулись ворота всех тюрем и лепрозориев, разверзлись все могилы и «обитатели» их низверглись на нас. То, что это были живые мужчины и женщины, а не какие–нибудь упыри, немного успокаивало, но в то же время и пугало. Монсорбье собрал в свое войско всех отчаявшихся, бессильных и безвольных. Чем он завлек их? Что посулил? То же, что и Робеспьер? Царство небесное на земле? Эти рассуждения привели меня к мысли о том, что, возможно, человечество просто не сможет существовать без мечты, озаряющей его путь! Какой древний гений придумал миф о лучшем будущем?
Люди Монсорбье бездумно бросались на стены. Вопили, хихикали, выли. Обезумев от ужаса, О'Дауд рванулся по лестнице вверх, на галерею, а оттуда — на крышу. Никогда прежде таверна его не подвергалась такому натиску. Он думал, что битвы его завершились уже, и только теперь осознал, что мир, им достигнутый, был всего лишь временным затишьем.
Мы с Либуссой подхватили мушкеты и бросились к ставням, стреляя в толпу, в эту безликую толпу. Монсорбье, однако, было не видать. Его атака утратила всякие черты продуманной стратегии и обратилась в мстительную демонстрацию силы. Монсорбье, без сомнения, решил уничтожить нас, раз не сумел захватить то, что — как он полагал — мы хранили. Похоже, все происходящее забавляло Клостергейма. С каждым новым ударом, сотрясающим наши стены, он заходился неудержимым хохотом — как будто знал некий секрет, не доступный больше никому.
А потом вновь стало тихо. Осторожно выглянув в окно, мы увидели только мертвых и умирающих. Бледные существа в жутких лохмотьях, многие — со страшными ранами, взбирались на груды трупов своих сотоварищей. На фоне пылающей лавки возник Монсорбье. И трое–четверо его людей. Он был до неприличия элегантен, настоящий щеголь–санкюлот. Уперев руки в боки, он прохаживался неспешным шагом туда–сюда, не сводя взгляда с таверны.
Рыжий О'Дауд угрюмо насупился. Весь его воинский пыл иссяк.
— Мы вынуждены вступить с ними в переговоры, — буркнул он. — Запасы пороха и картечи уже на исходе, и я потерял людей больше, чем считаю приемлемым. Я не намерен сложить тут голову и не позволю людям своим погибнуть, защищая питейное заведение с весьма убыточной торговлей. Я могу подыскать себе и другую гостиницу — утешение в старости.
— Что–то вы быстро запели на иной лад, — заметила Либусса.
— Я всегда поступаю так, сударь, когда меня ставят перед неумолимым фактом, — без тени стыда отозвался О'Дауд. — Один из нас должен пойти туда.
— Я пойду, — вызвался Клостергейм. — Все равно мне нечего терять.
— Вот поэтому вы и останетесь, сударь, — взбесился Рыжий О'Дауд. Он твердо решил призвать Клостергейма к правосудию. — Пусть идет герр Фольц. Он, как я понимаю, в этом вопросе нейтрален.
Либусса кивнула:
— Хорошо, мистер О'Дауд.
Ошибочная его догадка весьма меня позабавила, однако я опасался за безопасность Либуссы. Я, впрочем, не стал возражать, поскольку ни капельки не сомневался ни в ее хитроумии, ни в способности заключить с Монсорбье наиболее выгодную для нас сделку. Я был уверен, что она справится с этим гораздо лучше меня.
Клостергейм поднялся из–за стола и подошел к двери, у которой собрались все мы.
— Теперь все сговорились против меня, — доверительно сообщил он. — Вы, однако, забыли о том, что первоначально это был мой план. Вы собрались здесь — вы все, — чтобы помочь мне исполнить мое предназначение. — Он снова принялся жевать.
— Нет у вас никакого предназначения, сударь, И не было никогда, — возразила Либусса, — кроме того, что вы сами себе навыдумывали по бедности духа. Вы сами назвали сами анахронизмом. Так оно и есть на самом деле. Время ваше закончилось, сударь, вы свое отыграли. Теперь вы такой же никчемный, как и любой оборванец из этой потасканной толпы. Люцифер отверг вас. И человечество тоже вас отвергает. Проявите достаточно такта, сударь, и примите сей непреложный факт, как подобает мужчине и джентльмену! — Она выхватила из руки О'Дауда белый платок и привязала его к эспонтону, врученному ей рыжим трактирщиком. — Я заставлю Монсорбье отозвать своих дворняжек. А вы, сударь, стойте на месте и держите язык за зубами.
Бесплотный череп Клостергейма стал вдруг еще белее. В его мертвых глазах промелькнула какая–то искра — едва различимая, но тут же погасла, подобно отсыревшим углям, обещавшим разгореться.
— Не вам угрожать мне, мадам, ведь это я вдохнул в вас эти амбиции! Я вдохновил вас!
— Вдохновила меня моя кровь, сударь. Пока вы могли быть мне чем–то полезны, я позволяла вам думать все, что угодно. — В это мгновение она показалась мне такой же безумной, как и Клостергейм: готовая отринуть любой долг, моральный или какой–то иной, который — как сама она мне признавалась — имела по отношению к нему.
— Вам не стать Антихристом. Никогда! — скривился Клостергейм. — Я отрекаюсь от вас!
— Разве может Предтеча отринуть Мессию? Вы, Клостергейм, продолжаете оттенять гордыню свою непроходимою глупостью. Вы слишком многое предали. И в нас, и в себе. Поищите себе другую Саломею. Пусть она положит конец вашей истории, по крайней мере, с некоторым высоким драматизмом! — С этими словами Либусса распахнула входную дверь и прокричала: — Перемирие! Перемирие! Мы согласны на переговоры, Монсорбье!
Я наблюдал, как она пробирается между горами трупов, переступая через тела умирающих и гордо держа, точно знамя победы белый флаг. Она не знала еще поражения, не могла его знать. Монсорбье отдал своим людям приказ стоять на месте и, засунув большие пальцы обеих рук под трехцветный кушак, стал ждать Либуссу, при этом весь вид его выражал хладнокровное спокойствие.
Клостергейм издал какой–то странный звук, похожий на сдавленное причитание, и я повернулся к нему. Его буквально трясло от наплыва невообразимых, невозможных чувств.
Емилина Ника
Корнев Павел
Конюшевский Владислав
Каменистый Артем
Посняков Андрей
Шилова Юлия