— Кто бы ни сеял священное златое семя, познает он возрождение в вечности. Узнает он тайны священных металлов, алхимического древа, семи вод и тринадцати испарений. Древо срублено! Древо возрождено!
И пока она пела, Монсорбье — с видимой неохотой, и все же не в силах поступить по–другому — медленно приблизился ко мне и протянул мне шлем.
— Узрите! — кричала жрица. — Муж, который есть жена, соединится в священном браке с женой, которая есть муж. Брат с сестрою, мать с сыном, дщерь с отцом! Вот умирает старый король и рождается новый. Вот Кибрид восходит на ложе к сестре своей, Альбаиде, дабы она приняла его семя во чрево свое. Из тьмы рождается свет.
— Из тьмы рождается свет.
— Так и Гермафродит взойдет к источнику Сальмакиды, и двое станут едины. Материя живая и неодушевленная, слившись в единстве, названы будут Ребисом. И это — наш камень. Бессмертный, будет он цел и полон, самовоспроизводящий, наделенный великою мудростью, в которой сольется все знание веков!
— И вот наконец, — забубнил Монсорбье, — Христос, достигший предельного завершения; Христос, который есть и муж, и жена, и дитя от союза их! Так упраздняется множественность. — Он протянул мне перевернутый шлем, и я принял его в ладони. Клубящийся золотом, густо–алый и изумрудно–зеленый эликсир внутри чаши источал нежный, восхитительный аромат — тинктура, которая, согласно вере алхимиков, представляла собою субстрат божественной мудрости, будучи в то же время воплощенным естеством моей Либуссы.
— Пей! — выкрикнула мне жрица. — Ритуал должен быть завершен, и мы станем свидетелями распятия и воскрешения женской сущности Христа — свадьбы противоположностей, последнего примирения. И тогда на Земле воцарится Гармония… Пей!
И я выпил. Крепкий, пьянящий эликсир — соленый и сладкий одновременно. Желудок мой восстал, стремясь отвергнуть питье, но я знал: для того чтобы брак совершился, я должен впитать в себя каждую каплю. Я отпил еще глоток. Свидетели начали раздеваться. В мутном свете Осенних Звезд их плоть была призрачно–бледной. Вокруг них клубилась черная пыль. Угли тлели алым свечением. Не отрываясь, смотрели они на меня, пока я не испил чашу до дна. Толпа застонала в экстазе одобрения.
Монсорбье забрал Грааль из рук моих. Жрица шагнула ко мне. Я боялся ее. Либусса возбуждала во мне мрачные подозрения, эта пособница Зверя. Она не должна была совершать свадебный ритуал. Это неправильно. Ее вообще не должно здесь быть. Как, впрочем, и Монсорбье. Но, как говорится, иных уж нет… Жрица приблизилась ко мне, и я не нашел в себе сил отшатнуться. Они с Монсорбье сняли с меня одежды, и я оказался обнаженным перед черным крестом, подняв перед собою меч, который сжимал обеими руками.
Они отошли. Я остался один пред своею возлюбленной. Лицо ее–безмятежное в отрешенной властности, пусть даже жизнь покинула раскромсанное ее тело и текла теперь в теле моем могучим потоком — сквозь каждый канал моего естества. Я был словно вселенная, населенная элементалиями. Никогда прежде не знал я подобной силы.
За спиной у меня жрица вновь затянула гимн:
— Итак, тебе стать вторым из двоих, тебе вместить в себя целостность, возродиться существом, которого иные зовут Антихристом, но чье тайное имя, известное посвященным, Кристос Анцрогинос. Владыка, вместивший в себя оба пола.
Толпа подхватила меня и подняла к кресту. С помощью меча отковырнул я гвозди, и Либусса упала в протянутые мои руки. Моя возлюбленная. Моя любовь. Моя Либусса, которая открыла мне суть вожделения. Ее хладное тело безвольно повисло у меня на руках.
— Сначала свершится воскрешение, потом — свадьба, потом начнется ваше вечное правление, когда справедливость и равенство станут едины с гармонией, и все обретет свою целостность. Мы достигнем Конца Боли Мира!
Меч Парацельса — дар мне от Сатаны — висел у меня за спиною. Держа в руках безвольное тело Либуссы, я стоял по щиколотку в черном пепле под черным крестом. Жрецы окружили нас снова и, воздев руки к небу, затянули новый гимн. Монсорбье и златокудрая дева, жрица и жрец жуткого ритуала, были ведущими голосами в этом тягучем хоре. Я их не видел — я смотрел в лицо своей наставницы. Я смотрел в лицо неустрашимой Вере.
— Крылатый о двух головах восстанет над погребальным костром старой надежды. Вот — Чаша, и вот — Меч. Где же Зверь?
Мне казалось, что исполинский лев шествует сквозь пепелище — лев, коронованный желтыми лилиями, с телом пеликана в разверстой пасти и змеей, обернувшейся вокруг шеи его. Свидетели расступались, давая ему дорогу. Лев встал на отроге обрушившихся камней и, уронив из пасти своей пеликана, воздел голову к небу, разразившись победным рыком. Рык его разнесся могучим эхом среди качающихся шпилей Нижнего Града, поднялся к Осенним Звездам–скорбящий и торжествующий выкрик, слитый воедино. А потом у него из–под лап брызнул мощный фонтан серебряной воды, что смыла золу и пепел.
Лев исчез, но серебристый фонтан остался. Тот самый родник, о котором говорил О'Дауд. Древний ключ, над которым возведено было здание таверны. Прижимая к себе Либуссу, я вступил в самый центр могучего потока. Напор его был столь велик, что казалось — вода растворит нас в себе. Она омыла наши тела, придавая им безукоризненную белизну. Либусса застонала и шевельнулась в моих руках. Из ран ее потекла кровь, но кровь была тут же смыта водою. Либусса! Либусса! Владычица моего желания. Очнись, умоляю тебя! Она открыла глаза — и улыбнулась мне.
— Все идет как должно, — сказала она тихо–тихо. Не выпуская герцогиню из объятий, я склонил голову и поцеловал ее в губы. — Я знала, что ты придешь. — Еще слабая, она осторожно встала на ноги. Вода источника струилась по лицу ее. Мокрые волосы липли к голове. Держа меня за руку, она смотрела сквозь серебряную завесу воды. — Где тигль?
Она вышла из серебристой струи, увлекая меня за собой. Кровь больше не сочилась из тела ее. Она прошла ритуал очищения. Свидетели таинства лежали теперь уткнувшись лицами в сырую золу, но не прекращали тягучего гимна, а с другого конца площади к нам приближались обнаженные мужчины и женщины–около двадцати человек. Они тащили деревянную повозку, на которой стояло нечто, похожее на исполинский котел из желтой и красной меди: громадный цилиндр с куполообразной крышкой. Из крышки торчали какие–то трубки и клапаны. Я никогда в жизни не видел сосуда такого размера, но сразу понял, что это такое. Алхимический тигль — Химическое Чрево, где элементы смешиваются между собой и из смеси их создаются новые.
— Вы все сделали правильно, — обратилась к ним Либусса. — А теперь вам предстоит приготовить Catinus Uteri. У нас мало времени. Nee temere пес timide.
Теперь кровь ее стала моею. Во мне был огонь. Я был богом. Тигль поместили прямо под черным крестом. Обнаженные адепты принялись за работу. Задышали кузнечные мехи, угли вспыхнули алым, пар и искры взметнулись к темному небу. Монсорбье и златовласая жрица наблюдали за приготовлениями. Либусса же обняла меня и прошептала — нежней, чем когда–либо прежде:
— Все идет как должно, хороший мой. Все сделано правильно. Каждый ингредиент, каждая формула реакции, каждое заклинание. В то мгновение, когда совершится Согласие Светил, мы станем едины. Ты не боишься, малыш?
— Я ничего не боюсь. Я — ваш. Всецело. Она гладила мое тело. Сочетание тинктуры, что жгла меня изнутри, и этих настойчивых прикосновений распалило меня. Я едва не задохнулся. И если то был экстаз, то каков же тогда будет предельный экстаз, обещанный ею? Мы приблизились к медному тиглю. Меня била дрожь. Монсорбье поднял над головою шлем, в котором сияли остатки божественной тинктуры. Алый свет от громадной жаровни озарил наши лица. Жар был ужасен.
Монсорбье и златокудрая дева улыбались в сокровенном своем ликовании. Либусса обняла меня за плечи. Такая грациозная, она стояла, запрокинув голову к туманному небу. Небеса потемнели. Я обнял ее за талию, и на какое–то мгновение мы застыли, точно парочка поселян–любовников, что вышли пройтись по вечерним полям. Я не знал, что будет дальше, но мне хватало и того, что мы с нею соединимся узами брака. Для меня было не важно, какое будущее стремится она сотворить. Я стану служить ей. Сделаю все, что захочет она. Одной этой мысли было достаточно, чтобы возбудить мою кровь. Ее кровь.
— Время Льва, — прошептала золотоволосая дева. — Грядет Время Льва. Время Агнца прошло. — Перед мысленным взором моим предстало видение: ее невинные прекрасные губы, обагренные кровью жертвенного ягненка. Я вспомнил жестокое равнодушие Монсорбье, его стремление к отмщению, граничащее с вожделением. Таковы были жалкие прислужники моей госпожи.
— Зверь будет выпущен на свободу, — бормотал Монсорбье. — Все, кто откажется поклониться ему, погибнут, дабы мир был очищен от трусости.
Я поглядел на Либуссу. Но она промолчала — не стала его прерывать.
— Но Зверь должен быть изгнан, — объявил я. — Ибо он принадлежит Старому Времени. Если он пойдет с нами, в мире не будет ни истинной справедливости, ни гармонии!
Либусса поджала губы и нахмурилась, требуя от меня молчания. Монсорбье поглядел на нее, потом — на меня, потом перевел взгляд на златокудрую жрицу. Та же провозгласила:
— Мы объединили усилия, сударь, чтобы обеспечить успешное завершение ритуала. Если мы поможем вам в трансмутации, вы поможете нам достичь цели наших стремлений.
— Но одно противоречит другому! — Я чувствовал себя глубоко задетым. Я боялся нового предательства. — Разум не может достичь примирения со Зверем!
Либусса хотела, чтобы я замолчал. Я мог только предположить, что она собиралась уладить этот вопрос позже, когда в руках ее будет сила.
— Они примирились друг с другом, — сказала она. — Мы нашли формулу, удовлетворяющую всех.
Подобные речи были хорошо мне знакомы еще по революционному прошлому. «Благодаря» таким компромиссам мы потеряли все, чего надеялись достичь. И все–таки я промолчал. Я любил Либуссу. И если она не хотела, чтобы я говорил сейчас, наших принципах, значит, я буду молчать. Однако тревога моя не унялась. И Монсорбье, и золотоволосая жрица ясно дали понять, что используют любые, даже самые зверские средства, лишь бы достичь своих целей. Извращенные, злобные люди… Либусса должна понимать это не хуже меня. Она притянула меня еще ближе к себе. Несмотря на сверхъестественную силу, разлившуюся по моим венам, я слабел при одном ее прикосновении. Я улыбнулся ей. Лицо ее было теперь не таким бледным, как прежде. Быть может, ему вернул краски жар от пламени из тигля, который с каждым мгновением становился все горячей. Она обратила мое внимание на небо:
— Ты заметил какую–нибудь перемену, малыш?
Осенние Звезды изливали на землю бледнеющий свет. Пыль, взвешенная в воздухе, кружилась теперь быстрее. Я так понял, Либусса имела в виду перемену в рисунке созвездий, но я не заметил, чтобы что–то изменилось. Моя невеста вновь обратила взгляд к тиглю. Она протянула к нему свои возрожденные руки, чтобы почувствовать, как тепло разливается по ее плоти. Она лениво зевнула и потянулась. Она сама могла бы быть львом. Ее смуглая кожа зажглась прежней жизненной силой. Дыхание участилось. Она указала рукою на верхний отсек машины:
— Там мы обретем вечное единство. В металлическом чреве найдется место для нас двоих. Для наших тел. Мы вступим туда в момент полного совершения Согласия.
Я подумал, что мы вряд ли поместимся там вдвоем, а если даже и поместимся, то нам будет слишком жарко. От нее не укрылась моя нерешительность.
— Грааль будет с нами, фон Бек, дабы излить пламя духа, как тигль этот изливает наш бренный огонь. Я вкушу то, что должна вкусить. В тебе смешаны кровь и тинктура. Теперь мне надлежит принять эту кровь и тинктуру в себя. Это случится. Так написано во всех книгах. Шестнадцать веков и еще сорок семь лет, семь месяцев, тринадцать недель и девять дней трудились алхимики — посвященные высших ступеней, чтобы достичь этого мгновения. Воистину, шли мы путями, отличными друг от друга, и иной раз — как мы с Монсорбье — к разным целям, но все вместе скопили мы достаточно мудрости, дабы предугадать точный момент, когда звезды соединятся в особом узоре и начнется новая эра. Знание это даст нам возможность управлять судьбами мира! Мы ждали долго, фон Бек. Величайшие из мужей и жен посвятили этому целую жизнь, приняли муки и смерть, чтобы подготовить сие мгновение. Джон Ди говорил, что нас назовут Монадой, то есть Единым. Он посвятил себя целиком поиску формулы, которая даст нам возможность создать Единство. А до него эту формулу искал великий Парацельс. И, разумеется, Клеопатра, которая посвятила себя исканиям Гармонии и Равновесия — двух высших целей алхимии. Сознаете ли вы, сударь, сколько людей на протяжении многих веков вели изыскания и проводили опыты, а потом аккуратно записывали достижения свои, дабы сегодня мы с вами соединились? — Озабоченно хмурясь, она вновь обратила внимание к небесам. Я поежился. Мне вдруг стало холодно. — Мы станем едины, — шептала Либусса. — Со всем этим миром! — Она раскинула руки, словно стремясь обнять всю вселенную. — С той поры, как адепты начали великую работу, свершилось два Согласия Светил. И оба раза нам не удалось воспользоваться преимуществом. Нам не хватило твердости. Корнелий Агриппа в своих Трех Книгах призывал нас к посвящению. Базиль Валентин настойчиво утверждал, что нам надлежит должным образом использовать это согласие, ибо может так получиться, что то будет последний наш шанс. Господин наш, Гермес Трисмегист, даже Калиостро… Каждый из них — живой ли, мертвый — будет оправдан. Так как скоро настанет Сокровенное Царствие. Все придет в равновесие! Все станут равны, и мужчины, и женщины. Всякая несправедливость будет упразднена! Понимаешь ли ты: то, что делаю я сейчас, это — правильно, ибо деянием сим установлена будет гармония?
— Зверь — не гармония. Ему надлежит умереть… — Но пылкий восторг Либуссы словно околдавал меня, и мне оставалось лишь молча принять его. Даже мне самому мои доводы показались вдруг глупыми и бессмысленными.
Пламя от тигля из алого обернулся белым. Тела наши покрылись потом. Тьма плыла и качалась в этом сиянии, и мне снова пригрезился Лев. Он беспокойно ходил туда–сюда — как недавно ходил Монсорбье перед «Настоящим другом», — бил хвостом, с нетерпением, как и Либусса моя, ожидая Момента.
Меч Парацельса висел у меня за спиной, холодный, точно сосулька. Я вспомнил то, о чем так настойчиво просил меня Люцифер, и я должен использовать меч, чтобы достичь наивысшей пользы. И Либусса тоже говорила, что возлагает на меч определенные надежды…
В небе отчетливо промелькнула какая–то вспышка — некий сдвиг, словно одна тончайшая стеклянная пластинка скользнула поперек другой. Осенние Звезды остались неизменны, но среди них зажглись новые точечки света. Волнение Либуссы все нарастало.
— Вот оно. — Ее всю трясло. — Вот оно. Златовласая жрица и Монсорбье тоже не отрываясь глядели на звезды.
— Да. — В голосе старого моего врага слышалось угрюмое удовлетворение. — И на этот раз мы готовы.
Земля, казалось, накренилась и потеряла устойчивость, или, быть может, это была просто иллюзия, вызванная происходящим на небесах. Однако я не заметил никакого захватывающего смещения светил, которое обещано было Либуссой, и немного занервничал. Если окажется, что все расчеты ее неверны, что она станет делать тогда? Что, если я буду ей больше не нужен?
— Поддайте жару! — приказала Либусса прислужникам на ритуале. Они налегли на мехи с таким рвением, что казалось, плавильный тигль вот–вот взорвется. В небе мелькнула еще одна вспышка, и Либусса моя обратила пылающее исступленным рвением лицо к верхнему отсеку Catinus Uretl.
— Мадам, мы там сгорим, — сказал я. Она мотнула головою:
— Не бойся. Чертог вместит нас в себя ровно настолько, насколько нам необходимо. Грааль защитит нас.
Теперь мне пришлось воззвать к своей вере в герцогиню. И все же я знал: пока в жилах моих течет тинктура и ее неустрашимая кровь, мне хватит мужества пройти этот обряд. Я верил в то, что мы были неприкосновенны, и в то, что мы с нею станем единою плотью, как она обещала мне, и восстанем нетленные, дабы править над миром во имя Разума. Пока мы были вместе, все остальное уже не имело значения. Я готов был вступить в раскаленное чрево–по доброй воле, точно какой–нибудь Седрах, — и не почувствовать боли. Восхитительное онемение охватило уже мое тело, наряду с ощущением радостного восторга, который буквально распирал меня изнутри! Плоть моя стала бронею, которую ничто не могло пробить: ни оружие, ни жар, ни холод…
В третий раз полыхнули едва уловимо Осенние Звезды, и Либусса шепнула мне тихо–тихо:
— Приготовься обнажить свой меч, как я тебе прикажу. Когда ты исполнишь мое повеление, ты отдашь клинок мне.
Я послушно кивнул, чтобы она убедилась: я понял ее указания.
Земля под ногами содрогнулась. Раздался отдаленный грохот — это древнейшие здания Нижнего Града обрушились, словно сбитые дрожью Тартара. Постепенно тряска утихла, а небо вспыхнуло прожилками света всевозможных цветов, и за прежним узором созвездий проступил новый. Пристально глядя на небо, я сумел распознать знакомые созвездия из царства нашей земной реальности.
— Видишь, все они сходятся вместе, — тихонько проговорила Либусса. — Миллион сфер небесных сближаются… больше чем миллион! Миттельмарх и наш мир сливаются воедино и слиянием этим соединяются с иными реальностями бытия. А когда единение свершится, фон Бек, во всех них произойдет изменение!
— А когда Танец Светил завершится, — подхватил Монсорбье спокойным, даже каким–то обыденным тоном, словно произносил речь с трибуны, — закрепится новый узор. Установится новый порядок.
Они продолжали что–то говорить, но голоса их теперь словно отдалились. Стена отделила меня от них… от всего, кроме Либуссы. Герцогиня взяла меня за руку и увлекала еще ближе к раскаленному тиглю. Кожа на лицах прислужников, что раздували мехи, и на руках их покрылась волдырями ожогов, но они продолжали свою работу с каким–то одержимым рвением, разжигая ненасытную топку.
— Еще жарче, еще! — приказала Либусса. Я видел, как эти создания идут на приступ, как они убивают себя, но я все равно жалел их, хотя, без сомнения, они почти и не чувствовали сейчас боли.
— Вон! — Златокудрая жрица воздела руку. Одна из Осенних Звезд сдвинулась наконец с места и прочертила низкую мерцающую дугу по черному бархату неба. Громадный розовый с желтым диск был окружен мутно–лиловым ореолом. — Astra Sultan, — выдохнула дева, смакуя латинские слова, как иные смакуют вино, задержав его на языке перед глотком.
Лицо Монсорбье очистилось от испорченности и злобы. Жестокость и развращенность исчезли в одно мгновение, уступив место благоговению перед свершающимся чудом. Губы его приоткрылись, как у изумленного школяра. Он запрокинул голову, следя глазами за движением звезды, что величаво плыла по небу.
Еще одна звезда сдвинулась с места, словно стремясь разбиться о первую. Она была меньше первой — цвета бледной охры.
— Звезды танцуют, — сказал Монсорбье. — Как красиво!
Плавильный тигль начал сотрясаться и издавать какие–то глухие звуки, похожие на стоны.
— Жарче нельзя, госпожа! — прокричал кто–то из прислужников.
Она тихо шепнула мне:
— Приготовь меч, любимый.
Я вынул из ножен благородный клинок. Отполированная сталь сверкала, как в зеркале, словно в мече была заключена вселенная в миниатюре. Рукоять его пульсировала рубиновым мерцанием, но пока еще мутным, так что орел, бьющийся внутри камня, был виден лишь мельком. Его безумные глаза настойчиво вспыхнули, обратившись ко мне, но уже через мгновение исчезли в рубиновом мареве. При всем своем весе меч, сбалансированный с небывалою точностью, легко лег мне в ладонь. В это мгновение любовь моя к Либуссе преисполнила меня любовью к клинку. Я смотрел на него с радостным изумлением.
Всю жизнь свою стремился я к этому мгновению!
Еще две звезды сдвинулись и поплыли по темному небу, и Танец начался по–настоящему. Из какой–то далекой невидимой точки явилось темно–желтое солнце. Размеры его увеличились уже вдвое, но сияние, казалось, стало бледнее. Оно направилось к северу, на мгновение застыло на месте и поплыло в противоположную сторону. Другие звезды кружились вокруг него, сначала–крошечными скоплениями, потом — десятками и сотнями, и вот уже тысячи звезд выстроились в мерцающем хороводе, образуя правильные геометрические фигуры, двигаясь в полном согласии, как было всегда, только гораздо быстрее, с головокружительной, невообразимою скоростью. Наверное, это были их первозданные траектории, предначертанные им на небе, — то, что должно растянуться на многие миллионы лет, свершилось за считанные минуты.
Небо ожило сочными красками танцующих звезд, представляющих слаженные фигуры грандиозной космической гальярды. Оставаясь чопорными и величавыми, они как будто находили простую радость в природе движения, подобно тому, как горделивые старые люди проявляют решительное устремление сполна насладиться последними годами жизни. Иной раз они создавали таинственные узоры из подвижных и изменчивых образов и переливчатых цветов. Теперь краски их стали нежнее и утонченнее. Громадные звезды заметно сблизились.
Толпа свидетелей разразилась благоговейным стоном и сдвинулась, неуклюже подражая танцу могучих солнц. Нижний Град утратил свой сумрачный ночной облик и замерцал обещанием рассвета. Здания все еще раскачивались и дрожали, поскрипывали и шептали, но теперь они были не просто темными силуэтами: их стены, омытые теплым светом, приобрели индивидуальные черты и особенности. Теперь, когда стала видна их обветшалая дряхлость, они утратили зловещую таинственность. Свет обнаружил громадные трещины в стенах, облупившуюся и потрескавшуюся штукатурку, искривленные трубы, перекошенные окна и двери, ставни, свисающие под невообразимым углом. Улицы колыхались, как волны, и стекали, точно потоки воды, по крутым уклонам к Центру, где мы стояли на обломках разрушенной мечты О'Дауда. А рядом со мною замер подстрекатель сего крушения, архиподжигатель Монсорбье, глядел на подвижный небесный свод и насвистывал сквозь сжатые зубы.
От дрожащего металла тигля исходили раскаленные пары. Казалось, еще немного, и медь станет плавиться. Либусса обратилась к Монсорбье: — Дайте мне Грааль.
Он рассеянно поглядел на нее, словно никак не мог вспомнить, кто она.
— Вчера ночью, когда заключали мы договор, вы говорили, что вам удалось захватить нечто в глубинах. Вы говорили, что я должна это оценить.
Орловский Гай Юлий
Бажанов Олег
Маккарти Кормак
Куликов Роман
Майер Стефани
Шилова Юлия