Ларри НИВЕН

СХОДЯЩАЯСЯ ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ

Интерес к магии пробудила во мне одна девушка, когда я проходил курс
антропологии. Звали ее Энн и она числила себя в знатоках белой магии, хотя
мне так и не привелось увидеть, чтобы хоть одно произнесенное ею
заклинание подействовало. Скоро она потеряла ко мне интерес и вышла за
кого-то замуж, после чего и я к ней потерял интерес. Однако магия к тому
времени стала темой моей курсовой работы по антропологии. Магия всецело
овладела моим воображением.

Работу нужно было сдавать через месяц. Я исписал страниц сто
конспектов, посвященных первобытной, средневековой, восточной и
современной магии. Выражение "современная магия" относился к разным
парапсихическим явлениям и тому подобному. Знаете ли вы, что некоторые
африканские племена не верят в существование естественной смерти? Для них
каждая смерть - это результат колдовства, и в каждом случае должен быть
выявлен чародей и убит. Некоторые из этих племен, в сущности, вымирают
благодаря бесчисленным разбирательствам случаев колдовства с
сопутствующими им казнями.

Средневековая Европа во многих отношениях была ничуть не лучше, но
европейцы вовремя спохватились. Я испробовал несколько способов вызова
христианских и других демонов, из чисто исследовательских побуждений, и
наложил на профессора Паулинга даосское заклинание, но у меня ничего не
получилось. Миссис Миллер любезно позволила мне воспользоваться для своих
экспериментов подвалом жилого дома.

С конспектами у меня все было в порядке, но сама работа не
продвигалась. И я понимал, почему. Исходя из всего, что я узнал, мне
нечего было по сути сказать оригинального ни по одному из интересовавших
меня вопросов. Любого другого это не остановило бы (вспомните хоть того
чокнутого, который пересчитал все буквы "и" в "Робинзоне Крузо"), но мне
это не подходило. Но однажды вечером, в четверг...

Самые проклятые мысли приходят ко мне в барах. Эта была - само
загляденье. Моя нетронутая рюмка осталась бармену вместо чаевых. Я
бросился прямо домой и добрых четыре часа непрерывно печатал. Когда я
кончил, было без десяти двенадцать, но зато теперь у меня был полный
конспект моей работы, в основу которой легла по-настоящему новая идея в
отношении христианского колдовства. Все это нужно мне было для того, чтобы
претворить идею в практику. Я встал и потянулся.

И понял, что я должен попробовать, и немедленно.

Все необходимое находилось в подвале дома миссис Миллер. Большую
часть я подготовил заранее. Пентаграмма на полу была исполнена двумя
вечерами раньше. Я стер ее мокрой тряпкой - бывшим полотенцем, в которое
был завернут деревянный брус. Мантия, особые свечи, листы бумаги с
заклинаниями, новая пентаграмма. Работал я в полной тишине, чтобы никого
не разбудить. Миссис Миллер относилась к моей работе с полным пониманием.
Наклонности у нее были такие, что лет триста назад ее бы сожгли на костре.
Но другим жильцам требовался спокойный сон. Ровно в полночь я начал
творить волшебные заклинания.

Дойдя до четырнадцатого раздела, я впервые за всю свою короткую жизнь
испытал настоящее потрясение. Совершенно внезапно в пентаграмме появился
демон с телом, распростертым так, что руки, ноги и голова занимали все
пять углов фигуры.

Я повернулся и бросился наутек.

- Вернись сюда тотчас! - взревел демон.

Я остановился на середине лестницы из подвала, повернулся и спустился
вниз. О том, чтобы оставить демона в подвале жилого дома миссис Миллер, не
могло быть и речи. Своим зычным, как труба, утробным басом он мог
перебудить весь квартал.

Он зорко следил, как я медленно спускаюсь по лестнице. Если бы не
рога, демон вполне мог бы сойти за обнаженного мужчину средних лет,
обритого и выкрашенного в ярко-красный цвет. Но даже будь он человеком,
вам бы страстно не захотелось водить с ним знакомство. Он явно был
предназначен для совершения всех семи смертных грехов. Злобные зеленые
глазки, огромный, как бочка, живот обжоры. Дряблые мышцы жалкого лентяя,
лицо постоянно недовольного чем-то распутника, похотливые жесты и мысли...
Рога у него были небольшие, но острые, до блеска отполированные.

Он подождал, пока я совсем спущусь.

- Так-то лучше. А теперь скажи, что это вас так долго сдерживало?
Доброе столетие никто не вызывал демона.

- Люди забыли, как это делается, - ответил я. - В наши дни все
считают, что вам положено появляться в нарисованной на полу пентаграмме.

- На полу? Так все ждут, что я появлюсь лежа на спине? - он был вне
себя от бешенства.

Я задрожал. Моя гениальная догадка: пентаграмма - тюрьма для демонов.
Но почему? Я подумал о пяти углах пентаграммы, о пяти крайних точках
человека, расставившего руки и ноги...

- Так что же?

- Я сознаю, что в этом нет особого смысла, но не мог бы ты теперь
исчезнуть?

Он удивленно посмотрел на меня.

- Вы очень многое подзабыли.

Без спешки и терпеливо, как ребенку, он начал мне объяснять, что
непременно связано с вызовом демона.

Я слушал. Страх и безысходное отчаяние все больше овладевали мною,
окружающие меня бетонные стены начали терять свои очертания. "Я подвергаю
опасности свою бессмертную душу" - вот над этим я никогда всерьез не
задумывался, если не считать чисто научного аспекта вопроса. Теперь же,
оказывается, все стало гораздо хуже. Если послушать демона, так моя душа
уже пропала. Она пропала в тот самый момент, как мне удалось верное
заклинание. Я старался не выказывать страха, но это была безнадежная
затея. Судя по огромным ноздрям демона, он наверняка должен был его
учуять.

Демон закончил пояснения и ухмыльнулся, как бы приглашая обсудить
подробности.

- Давайте-ка разберемся во всем этом еще разок, - сказал я. - У меня
есть только одно желание.

- Какое?

- Если тебе это желание не понравится, мне придется подыскивать
другое.

- Верно.

- Но ведь это нечестно.

- А разве здесь кто-то что-нибудь говорил о честности?

- И кроме всего прочего, это противоречит традициям. Почему никто не
слыхал о сделках такого рода раньше?

- Это стандартная сделка, дорогуша. Сделки получше мы заключали с
особо отмеченными. А у других не было времени болтать из-за этой самой
оговорки в отношении двадцати четырех часов. Если они что-нибудь
записывали, мы изменяли записанное. Мы располагаем властью над записями, в
которых о нас упоминается.

- Вот этот пункт о двадцати четырех часах. Если я не закажу своего
желания в течение указанного времени, ты покидаешь пентаграмму и все равно
забираешь мою душу?

- Именно так.

- А если я закажу желание, ты должен оставаться в пентаграмме, пока
его не исполнишь, или же до истечения двадцати четырех часов. Тогда ты
телепортируешься в ад, чтобы обо всем рассказать, после чего сразу
возвращаешься за мной, снова появляясь в пентаграмме.

- По-моему, телепортация - самое подходящее слово. Я исчезаю и снова
появляюсь. Тебе в голову лезут какие-нибудь миленькие мысли?

- Насчет чего?

- Попытаюсь тебе помочь. Если ты сотрешь пентаграмму, я смогу
показаться где угодно. Если же ты ее сотрешь и начертишь снова в
каком-нибудь другом месте, то мне придется появляться только внутри нее.

С моего языка едва не слетел вопрос. Я с трудом удержался и спросил о
другом.

- Предположим, я пожелаю стать бессмертным?

- Ты будешь бессмертным весь остаток положенных тебе двадцати четырех
часов, - ухмыльнулся он. Зубы у него были черные, как сажа. - Так что
поторопись. Время не стоит на месте.

"Время, - подумал я. - Ладно. Пан или пропал!"

- Вот мое желание. Сделай так, чтобы время вне меня остановилось.

- Нет ничего проще. Посмотри-ка на часы.

Мне не хотелось отрывать от него взгляд, но он только снова оскалил
зубы. А потому я и поглядел вниз.

На моей "Омеге" возникла красная отметина против минутной стрелки и
черная - против часовой.

Когда я поднял взгляд, демон по-прежнему находился в пентаграмме,
распростертым на стене. На губах его играла все та же самодовольная
улыбка. Я обошел вокруг него и помахал рукой перед его лицом, а когда я к
нему прикоснулся, мне показалось, что я дотронулся до холодного мрамора.

Время остановилось, но демон остался на том же месте. Я испытал
острое чувство облегчения.

Секундная стрелка на моих часах продолжала бег внутреннего времени.
Если бы это было наружное время, я находился бы в безопасности, но это,
разумеется, был бы слишком легкий выход из положения.

Я сам заварил эту кашу, значит, надо самому же придумать, как
выкрутиться.