Чтение 2–й страницы книги ~Тарнсмен Гора~

соответствовал странному замку: тот кого звали Тэрл Кэбот. Коробка
открылась с треском, напоминающим шорох целлофана.

Из коробки выпало кольцо из красного металла с простой литерой "К".
Но я едва обратил на это внимание. Внутри коробки была надпись теми же
самыми буквами, которыми было написано мое имя на крышке. Я посмотрел на
число и похолодел, сжав в руках коробку: 3 февраля 1640 года. Сейчас же
были шестидесятые годы двадцатого века - больше трехсот лет разницы. Самое
странное, что в этот день тоже было 3 февраля. Подпись на днище была
сделана уже не древними буквами, а в современной манере.

Эту подпись я уже видел несколько раз на письмах, которые хранила моя
тетушка. Да я знал эту подпись, но не помнил ее владельца. Это была
подпись моего отца, Мэтью Кэбота, исчезнувшего много лет назад.

В глазах у меня замельтешило, я не мог шевельнуться. Мир на мгновение
померк, но мне удалось взять себя в руки, глубоко вздохнуть несколько раз,
и холодный воздух, наполнивший легкие, вернул мне ощущение реальности. У
меня в руках было письмо невероятной давности, отправленное более чем
триста лет назад в горы Нью-Хэмпшира, написанное человеком, которому по
обычному летоисчислению было не более пятидесяти лет - моим отцом.

Даже теперь я помню это письмо до последнего слова. Думаю, что я
сохраню это короткое послание в глубинах своей памяти до тех пор, пока как
говорится, не вернусь в Город Праха.

3-й день февраля года 1640 от рождения Господа нашего.

Мой сын, Тэрл Кэбот. Прости меня, ибо я лишен выбора, все решено.
Поступай как знаешь, но судьба твоя уже предопределена и ее не избежать.
Желаю здоровья тебе и твоей матери. Носи при себе кольцо из красного
металла и, если можешь, принеси мне пригоршню нашей зеленой Земли.

P.S. Уничтожь это письмо. Так нужно. Любящий тебя Мэтью Кэбот.

Я читал и перечитывал письмо, оставаясь неестественно спокойным. Я
понял, что я не болен, а если и был, то это было состояние проблеска мысли
и понимания, не имеющее никакого отношения к физической слабости. Я
положил письмо в рюкзак.

Я решил, что как только рассветет, я должен покинуть горы. Нет, это
могло быть поздно. Безумие - карабкаться ночью по горам, но что мне
оставалось? Я не знал сколько времени осталось у меня, но даже если всего
несколько часов, то и тогда я еще мог достичь шоссе или хижины.

Я посмотрел на компас, вычисляя, где может быть шоссе. Это было
нелегко в темноте. Где-то в сотне ярдов от меня прокричала сова. Может
быть, кто-то следил за мной из леса? Какое неприятное ощущение! Я натянул
ботинки и куртку, сложил мешок и уложил его в рюкзак, затоптал костер.

Когда огонь угас, я поднял кольцо. Оно было горячим, твердым,
материальным куском реальности. Оно БЫЛО. Я положил его в карман и
принялся за поиски дороги.

Глупо, конечно, шляться в такую темень - я легко мог сломать руки,
ноги и даже шею. И все же, если бы между мной и лагерем лежала бы одна
миля или две, я чувствовал бы себя в большей безопасности - не знаю от
чего. Я мог бы подождать утра и идти при свете. Может быть, легче скрыть
свой след днем. Сейчас самым важным было покинуть лагерь.

Я шел в полной темноте уже около двадцати минут, когда, к моему
ужасу, рюкзак и скатка на спине загорелись голубым пламенем.

В одно мгновение я скинул их на землю, и в остолбенении смотрел на
голубой огонь, пожирающий вещи. Такой огонь я видел лишь у ацетиленовой
горелки. Было ясно, что загорелась коробка. Я содрогнулся, представив
себе, что было бы, если бы я положил ее в карман.

Странно, что я не побежал сломя голову от огня, хотя он выдавал мое
местонахождение. Я встал на колени около остатков рюкзака и мешка. Камни
около них почернели. Не осталось ни следа коробки. Она совершенно исчезла.
В воздухе стоял неприятный едкий запах, совершенно незнакомый мне.

Я на секунду подумал, что кольцо, лежащее у меня в кармане, тоже
может взорваться, но почему-то отверг эту мысль. Мог быть какой-то смысл в
уничтожении письма, но зачем же уничтожать кольцо? Кто бы это ни был, мой
отец или нет, он не хотел причинить мне вреда, но, с другой стороны,
землетрясение или наводнение тоже не хотели приносить вреда. Что я могу
сказать о силах, которые действуют этой ночью, о силах, которые могут
раздавить меня одним легким движением, как муравья, случайно попавшего под
каблук?

Единственной связью с реальностью для меня оставался компас. Во время
происшествия с рюкзаком, когда меня ослепил свет, и, к тому же, я
повернулся, я потерял направление и нуждался в его помощи. При свете
фонарика я взглянул на него - и сердце мое замерло: стрелка бешено
вращалась вокруг своей оси, то в одну, то в другую сторону, как если бы
законы природы в этом районе прекратили свое действие.

Впервые с тех пор, как я открыл коробку, я стал терять контроль над
собой. Компас был моей единственной надеждой. Теперь все пошло к чертям.
Раздался громкий звук - я думаю это был мой вопль ужаса, которого я
никогда не перестану стыдиться.

Затем я побежал, как обезумевшее животное, бог весть в каком
направлении. Сколько я бежал - не знаю, может быть несколько часов, а
может несколько минут. Я спотыкался и падал, влетал в какие-то колючие
кусты, расцарапавшие мне лицо, губы стали солеными от крови, это я помню,
но яснее всего я помню ослепляющий, головоломный бег в темноте,
бессмысленный и изнурительный. Я увидел во тьме чьи-то глаза и побежал в
другую сторону, услышав за собой хлопанье крыльев и крик совы. Потом я
вспугнул небольшое стадо оленей, очутившись в самой его середине, среди
скачущих и лягающихся тел.

Появилась луна, залив горы своим холодным светом, белым на снегу на
ветвях деревьев и на склонах, сверкающим на скалах. Я не мог больше
бежать, упал на землю, ловя ртом воздух, и пытаясь понять, почему я
побежал. Впервые в своей жизни я ощущал такой абсолютный, беспричинный
страх, охвативший меня словно когтями древнего сказочного зверя. Я
поддался ему всего лишь на мгновение, и он целиком завладел мной, как
пловцом, захваченным быстрым потоком - сопротивляться было невозможно.
Теперь я пошел. Я огляделся и обнаружил, что нахожусь у каменной площадки,
где я расстилал спальный мешок. Вот и угли моего костра - я вернулся к
лагерю! Уж не знаю, как это так получилось.

Лежа под лунным светом, я ощутил землю под собой, ощутил ее своим
ноющим телом - и это было хорошо. Это значило, что я жив.

Я видел, как спускался корабль. Мгновение он казался падающей
звездой, но внезапно она вспыхнула и превратилась в гигантский, толстый
серебряный диск. В полной тишине он опустился на площадку, едва примяв
снег. Я встал и тут же в корабле отварилась дверь. Я должен был войти.
Слова отца возникли в моей памяти. "Судьба уже предопределена". Но перед
входом в корабль я остановился на краю площадки, наклонился и набрал, как
просил мой отец, пригоршню нашей зеленой Земли. Я почувствовал, что должен
что-то взять с собой, хотя бы частичку своей земли, земли своего мира.

2. ДВОЙНИК

Времени, проведенного мной на корабле я совершенно не помню.
Проснулся я отдохнувшим, и открывая глаза ожидал увидеть свою комнату в
колледже. Без всяких неприятных ощущений повернул голову - и оказалось,
что я лежал на каком-то твердом плоском предмете в круглой комнате с
низким - всего 7 футов - потолком. В ней было пять узких окон, не
способных пропустить человека. Они напоминали мне бойницы средневекового
замка. Сквозь них все же проникало достаточно света, чтобы разглядеть
обстановку.

Слева от меня виднелся великолепный гобелен с охотничьей сценой, как
я понял, где охотники с копьями, сидящие на странного вида животных,
атаковали отвратительное чудовище, напоминающее борова, но только
невероятных размеров по сравнению с фигурками людей. У него были четыре
саблевидных клыка. Фон, растительность и выражение лиц охотников
напоминали мне гобелены Возрождения, виденные мной во Флоренции.

Напротив гобелена - как я понял для украшения - висели круглый щит и
перекрещенные копья. Щит был похож на древнегреческие щиты с ваз
Лондонского музея. Символы на щите ничего не говорили мне - скорее всего
это были монограммы владельца или выдумка мастера. Над щитом висело что-то
вроде древнегреческого шлема гомеровского периода. В нем была Y-образная
прорезь для глаз носа и рта. В оружии было какое-то первобытное
достоинство. Вещи висели на стене, как знаменитое колониальное оружие над
очагом, готовое в любой момент к отражению врага; они были отполированы и
поблескивали в полумраке.

Кроме этих вещей, кресел и циновок в углу и двух каменных блоков в
комнате ничего не было; стены и потолок выглядели мраморными. Двери я не
видел. Я поднялся с каменного ложа и подошел к окну. Выглянув в него, я
увидел солнце - земное солнце. Похоже, оно было немного больше, чем
полагалось, но определить этого я не мог, однако был уверен, что это
солнце. Небо, как и на Земле, было голубым. Сначала я так и решил, что
передо мной Земля, а увеличение солнечного диска - лишь иллюзия.

Очевидно, что в атмосфере было достаточно кислорода, если я мог
дышать. Да, это Земля. И все же я понимал, что это не моя планета. Здание,
где я очутился, было лишь каплей в море таких же цилиндрических башен,
соединенных друг с другом узкими цветными мостами.

Я не мог наклониться так, чтобы увидеть землю, лишь на горизонте были
видны холмы, покрытые зеленой растительностью, но на таком расстоянии я не
мог понять, трава это или нет. Удивленный всем этим, я вернулся к столу, и
попытавшись сесть на него, ушиб о него ногу. Но затем я вспрыгнул на стол,
затратив на это такое усилие, как если бы поднимался на одну ступеньку