Андрэ НОРТОН

ГОД ЕДИНОРОГА

КОЛДОВСКОЙ МИР VI

Глава 1

В маленьком обществе, изолированном от остального мира, защищенном от
всяких перемен, бывают времена, когда приветствуются любые изменения,
ибо нет ничего более скучного и однообразного, чем то время, что течет
именно в таких вот замкнутых обществах.

С увенчанной куполом башни монастыря Норстадт была видна холмистая
долина, тянувшаяся до далекого серо-синего гребня гор.

Эта долина уже существовала, когда сюда пришел человек, и она все еще
будет существовать, когда он исчезнет. Совсем недавно в этой местности
шла гигантская битва и в течение долгих лет велась вооруженная борьба
против захватчиков из-за моря, пока, наконец, их не оттеснили к их
главной крепости на берегу моря. Последнее сражение, и, наконец, мир, во
время которого местному населению пришлось привыкнуть к языку мечей
воинов.

Все мы в Нордейле знали это, но пламя войны никогда еще не проникало
так далеко вглубь страны, никогда еще не достигало нашей долины. Только
те, кто пережил все эти ужасы и искал у нас убежища, приносили с собой
дух войны. Мы сами никогда не видели шаек ализонцев, грабящих и
захватывающих все на своем пути, и за это женщины Норстадта ежегодно
возносили в часовне благодарственные молитвы.

В те беспокойные дни войны я обрела душевное равновесие в монастыре,
но были моменты, когда я думала, что задохнусь от подавляющего
спокойствия, царящего здесь. Потому что очень тяжело жить среди людей,
чужих тебе не только по крови, но и по духу, по стремлениям и
намерениям. Кем же я, собственно, была? Каждый в монастыре, кого
спрашивали об этом, вероятно отвечал так:

- Кто это? Это Джиллан, которая вместе с госпожой Алюзан работает в
саду, собирает травы. Она пришла сюда вместе с леди Фризой восемь лет
назад. Хорошо разбирается в травах и по большей части сама выращивает их
для себя. Она не красавица и у нее нет никакой знатной родни. Утром и
вечером приходит в часовню и молится, но она не давала обета. Мало
говорит...

Да, здесь все мало говорят. Монашки, девушки и леди, нашедшие здесь
убежище, но они много размышляют. И все время напоминают Джиллан, что
она не из Высшего Халлака.

Я вспоминаю корабль, сотрясаемый огромными волнами. Корабль шел из
Ализона, я это помню. Но сама я не из Ализона и очутилась на корабле не
по своему желанию. Я была тогда так мала и юна, что не знала почему я
нахожусь здесь. Об этом знал только тот, кто привел меня на этот
корабль, но он погиб: волны и ветер опрокинули на палубу мачту, под
которой он стоял. И ни один из его спутников не знал, с какой целью меня
отправили на корабле подальше от дома.

Это было в то время, когда лорды Высшего Халлака отчаянно сражались,
чтобы освободить свою страну от собак Ализона. Они напали на порты
захватчиков и нанесли по ним уничтожающий удар. И они захватили меня.
Они отвезли меня в одну из горных крепостей.

Лорд Фарно, как мне кажется, что-то знал или подозревал о моем
прошлом, потому что он выделил для меня охрану и приказал своей жене
обращаться со мной хорошо. Так некоторое время я прожила в их имении под
их опекой. Но это продолжалось недолго, потому что Ализон становился все
сильнее, и лордам становилось все труднее сдерживать его. В одну из
холодных суровых зим мы бежали, преодолев голую равнину, в одну из
высокогорных долин. В конце концов мы достигли Норстадта, но леди Фриза
пришла в монастырь только для того, чтобы там умереть. А потом лорд
Фарно упал в горах со стрелой в горле и то, что он знал или предполагал,
исчезло вместе с ним. И я снова оказалась одна на чужбине, но на этот
раз в мирном монастыре.

Мне достаточно было только взглянуть в зеркало, чтобы понять, что я
не принадлежу к расе Халлака. У женщин Халлака была светлая кожа,
румяные щеки и волосы желтые, как одуванчики на обочинах дорог, или
коричневые, как крылья певчей птички. В отличие от них, у меня была
коричневая от загара кожа и лицо мое никогда не было румяным. И мои
волосы, которые я носила заплетенными в косу и уложенными вокруг головы,
были черными, как беззвездная ночь.

Есть одиночество духа, которое переносится намного тяжелее, чем
одиночество тела. За все те годы, которые я прожила в Норстадте, я
встретила только двух людей, которые привлекли меня. Монашка Алюзан уже
была женщиной средних лет, когда я пришла в Норстадт. Она тоже держалась
несколько поодаль от остальных. Жизнь ее была посвящена травам, из
которых она потом приготавливала порошки, мази и настойки, исцеляющие,
успокаивающие и освежающие. Ее познания были широко известны и
сражающиеся в горах отряды часто присылали к ней своих самых быстрых
курьеров, чтобы попросить у нее средства для заживления ран, от
лихорадки и от ревматизма, который постоянно мучил людей, в любую погоду
и в любое время года живущих под открытым небом.

Когда она увидела меня в Норстадте одну, она пристально поглядела на
меня, словно рассматривая только что найденную траву, а потом взяла к
себе на службу. И сначала для меня это было то, что нужно, потому что я
была слишком усталой, чтобы учиться, а дух мой изголодался по
какой-нибудь работе. И все последующие годы я вполне довольствовалась
этим.

Я работала в саду, выпалывая сорную траву, когда произошло нечто,
нарушившее мою размеренную жизнь, заполненную учением и работой. В саду
все еще гудели пчелы, пчелы на цветах, но внезапно я услышала звук,
сначала в ушах, а потом в голове. Что-то шевельнулось в моей памяти, но
я не смогла осознать, что это такое.

Звук этот словно невидимым канатом тянул меня вперед. Я встала и
прошла через арку ворот во внутренний садик, который использовался
только для отдыха, садик с фонтаном, прудом и множеством цветов в любое
время года. Там стояла скамейка, наполовину на солнце, наполовину в
тени, и на ней сидела одна из монахинь, закутанная в шаль, хотя день был
очень теплым. Эта старая монахиня очень редко покидала свою келью и была
легендой среди молодых девушек, живущих в монастыре.

Ее лицо под капюшоном было маленьким и бледным, но глубокие
старческие морщины виднелись только в уголках глаз и вокруг рта.
Остальные морщинки были маленькие, такие, какие возникают во время
смеха. Ее искривленные от старости руки неподвижно лежали на животе. На
пальцах сидела маленькая ящерка, подняв блестящую головку и уставив на
старую женщину искрящиеся глаза, словно они вели друг с другом
безмолвную беседу.

Она все еще глядела на ящерку, но гудение в моей голове прекратилось.
Потом она тихо сказала:

- Приветствую тебя, дочь моя. Сегодня великолепный день.

Слова были так приветливы, что я приблизилась и опустилась на
скамейку рядом с ней. Так я познакомилась со старой аббатисой Мальвиной
и она тоже стала обучать меня. Знания ее касались не растений, а
летающих четвероногих и ползающих животных. Но аббатиса уже находилась
на закате своей жизни и была моей подругой очень недолго. И только она
одна во всем Норстадте знала мою тайну. Не знаю, чем я выдала себя, но
она не выказала никакой неприязни, когда заметила, что я могу иногда
воспринимать то, что скрыто в какой-нибудь вещи. Когда я увидела ее в
последний раз, она лежала в постели и тело ее, в котором был заключен
свободный дух, не могло уже больше двигаться - она задала мне вопрос,
чего прежде никогда не делала. Но что я могла вспомнить, кроме корабля
Ализона? И когда мне стало известно, что я отличаюсь от остальных, с
которыми жила до сих пор? Но я ответила на ее вопрос так подробно, как
только смогла.

- Ты очень умна для своего возраста, дочь моя, - ответила она тогда
своим слабым голосом. - Это заложено в твоей природе. Недоверие охраняет
нас от того, чего мы не понимаем. Я слышала рассказы о стране за морем,
где некоторые женщины имеют способности, далеко выходящие за рамки
обычного. А я также слышала о том, что этот народ считает Ализон своим
врагом и преследует его так же, как эта свора собак из Ализона
преследует нас. Очень может быть, что ты относишься к той, другой расе,
и по какой-то причине тебя взяли в плен.

- Пожалуйста, матушка аббатиса, - взволнованно обратилась я к ней, -
скажите, где находится эта страна? Как я могу...

- Найти путь туда, дочь моя? Нет никакой надежды попасть туда, и ты
должна быть удовлетворена этим. Если ты отважишься отправиться туда, ты
снова можешь попасть в руки ализонцев и погибнешь самой худшей и далеко
не быстрой смертью. Не омрачай свои юные годы напрасным стремлением.
Ничто не происходит, кроме как по воле того, кто Зажигает Пламя. То, что
тебе надо, ты получишь в надлежащее время, - глаза ее улыбнулись. - Я
говорю это при Пламени: придет то, что заполнит пустоту в твоей жизни.

Но это было сказано три зимы назад. С окончанием войны внутри стен
Норстадта все пришло в движение. Вскоре приехали лорды, чтобы забрать
своих жен, сестер и дочерей. Потом настало время свадеб, и теперь
волнение царило даже в маленьких комнатушках под увенчанной куполом
башней.

Свадьбы - я думала о них как о Великом Таинстве. Теперь пришло время,
и Великое Таинство началось.

В первые весенние дни Года Грифона между лордами Высшего Халлака и
всадниками-оборотнями был заключен договор. Жестоко притесняемые