как я понял, ты родом с отсталой планеты, где искусственные органы не
встречаются, где все умирают после естественного периода жизни, не важно,
насколько они богаты.
протяжении обыкновенной жизни, хотя такие люди очень страдают от своего
одиночества, и они на самом деле в чем-то отличаются от остальных, поверь
мне, эта болезнь за, скажем, тысячу лет становится чем-то очень страшным и
воспринимается совсем иначе, - голос Гундерда опустился до хриплого
шепота. - Насколько важен язык - тот обмен мыслями, который поднял нас над
животными? При его отсутствии как можем мы сохранить все те качества,
которые отличают нас от животных: сострадание, сожаление... любовь? Может
быть, их никогда не кончающееся молчание делает родериганцев очень
сильными, очень жестокими, достаточно звериными, чтобы творить свои
зверские дела. Кто знает?
каннибализма?
каких-то вегетарианских веществах, считая мясо животных слишком смертным,
и от этого недостойным быть принятым в их тела. Это весьма странно. А что
касается их деяний, я что-то пока не могу вспомнить их. Я настолько
напуган, что мне не хочется ни думать, ни говорить об этих людях.
устроены, что даже в самых страшных ситуациях мы постепенно успокаиваемся.
Живот его слегка оттопыривался.
стены. - Эти шарики гораздо вкуснее, чем я ожидал: они и сладкие, и очень
аппетитные в одно и то же время.
пухлы наши товарищи по заточению, по большей части, - Гундерд сделал жест,
показывающий, какими были остальные пленники, сидящие вдоль стен.
окружены сотнями невероятно толстых людей.
даже на столечко.
стекла, глядя на очень богатое и тонкое выражение лица Желтого Листа. Его
сознание ушло в то далекое место, где он больше не был Геджасом, но только
органом своего гетмана, более пригодным для выражения ее мыслей, чем тот
язык, которым она когда-то владела.
Ее не оскорбил твой скулеж. Родериго - это воплощенная сила, и ты,
действительно, только от большой глупости не могла бы заметить свою
собственную слабость в сравнении с нами, в какие бы дела с нами ты ни
вступала.
работорговки было для него прозрачно. Это была тоненькая пелена красоты
поверх гнезда мерзких извивающихся страстей. Он решил, что у нее
достаточно холодной аморальности, чтобы занять небольшое место в иерархии
родериганцев, но ей все равно не хватило бы на это самодисциплины. Почему
же еще ее мстительность и похоть к Дильвермунскому агенту взяли верх над
элементарным чувством самосохранения?
оскорбления.
что каждый день все новые и новые участки Моревейника превращаются в
пепел. Те пиратские владыки, которые выжили, с каждым днем становятся все
свирепее, так ведь? Они все больше боятся, что кто-нибудь ускользнет с их
желанной добычей, хотя никто не знает, что это за добыча. А разве ты не
боишься оставлять в Моревейнике свои дела без всякой защиты?
возвышении и пытался заставить свой мозг работать, но особых успехов не
достиг.
Дольмаэро снова лег, видимо, уснул. Мольнех прислонился к стене, лицо его
ничего не выражало. В нескольких метрах поодаль Гундерд и Низа
разговаривали тихими голосами, и Руиз удивился, что у них нашлись общие
темы для разговора. Кок Эйндиукс оставался тихим и неподвижным в своей
странной коме.
смерти, но даже в этой мысли не было того, что могло бы вывести его из
ступора. Он стал думать об этом, но мысли текли медленно. Наркотики? Поле
подавления умственной деятельности? Временная усталость? Все это,
казалось, не имело особого значения. Если бы он только смог стряхнуть с
себя паутину, которая плотным коконом обернулась вокруг его мозга!
раздался гораздо громче, чем шлепанье босых ног. Руиз посмотрел вверх и
увидел, что к ним приближаются два охранника в зеркальных костюмах.
пошли обратно. Руиз поплелся за ними. Он прошел мимо Низы и посмотрел на
нее. Она посмотрела в ответ, глаза ее расширились. Прелестный рот
задрожал. Она протянула к нему руку, но он уже прошел мимо, и пальцы ее
миновали его руку на метр.
стальному ящику с мягкими ограничителями для рук и ног. Он подумал, не
попробовать ли убежать как раз в тот момент, когда они попытаются
затолкать его в этот гроб, но мысль о голом человеке, чьи мышцы едва его
слушаются, который попытается атаковать двух хорошо вооруженных людей в
зеркальной броне, - эта мысль показалась ему настолько нелепой, что рот
его дернулся в улыбке, которой не помешало даже то, что на транспортном
гробу захлопнули крышку.
ноздри.
перемену направления, попытаться понять, куда его везут, но они много раз
останавливались, и ящик крутился, так что Руиз окончательно потерял
ощущение направления задолго до того, как они прибыли на место.
глаза сразу заболели.
Геджаса с дружелюбной гримасой.
разоблачена, но у него не было выбора, как только играть эту роль до
конца.
поймал его руку в сокрушительные тиски.
освещенной золотыми лампами, которые отбрасывали свет на белые стены из
кварцита. Письменный стол из полированного медного дерева полностью
занимал один угол комнаты. Он стоял по щиколотку в ковре из какого-то
белого ворса, тоненького и нежного, как волосы младенца. Он посмотрел под
ноги и вздрогнул. Может быть, это и были волосы младенцев.
говорить.
назад. Глаза родериганца сверкали, и он показался Руизу воплощением
внимательности и настороженности - словно его никогда нельзя было застать
врасплох.
сторону дверь и вошла Желтый Лист. На ней был тот же самый комбинезон, но