два.
рассказывает, - это не твоя вина, что твоя жизнь была легче.
что мои мелкие огорчения не мельче, чем горе других людей... Во всяком
случае, личностная матрица - все, что от меня осталось, была снята за
несколько месяцев до того, как родериганцы и их союзники разрушили
Компендий и перерезали всех, кто в нем был. Поэтому у меня нет прямых
воспоминаний о том, как все кончилось... как оборвались наши жизни. Но
Сомнир заставил меня просмотреть записи.
смотрела на него.
кое-что убрал из записей. Но я увидела гибель всего того, что я любила.
немного, что могло довести тебя до убийств. Я теперь немного понимаю, как
чувствует себя человек, когда знает, что, независимо от того, что он
делает, ничто и никогда не сможет выровнять счет, никогда не будет
достаточно его усилий, независимо ни от чего - жизнь уже никогда не станет
прежней.
Глаза его впились в его собственные глаза.
гетманов Родериго, связанных и беспомощных, все родериганские шеи,
положенные на колоду гильотины, а и тогда не могла бы заставить себя
перерезать их мерзкие глотки, пусть они заслуживают этого, как никто
другой. Хотя мне будет так радостно, если ты сможешь это сделать. Я бы
плакала от радости.
улыбнулся, да так, что ее это встревожило, потому что она отвела глаза и
вздрогнула. Она не оттолкнула его руки прочь, и ему становилось все
приятнее от ее близости. Он чувствовал упругость ее бедра, на котором
лежало его запястье, мягкость живота, пружинистость курчавых волос на
лобке.
отпускала его. Она пристально и напряженно смотрела ему в глаза.
значения. Ты был ножом в стольких руках, столько времени, что можно
потерять счет. Но больше ты не обязан так поступать.
причинил вред родериганцам? Сомниру не понравилось бы все это, услышь он,
что ты говоришь. Так ведь?
достаточный ущерб, если просто откажешь им в том, чтобы они использовали
тебя. Но ты не обращай на это внимание, я обещала, что не стану
разговаривать об этом... я хочу сказать вот что: ты можешь перестать жить
такой жизнью. У тебя есть спасение, если ты достаточно умен, чтобы его
схватить.
положению, и он понятия не имел, о чем она говорит. - Ты что, позволишь
мне остаться здесь и вечно слушать твой фонтан?
Низа.
подавленная клокочущая ярость.
доброй женщины - вот что его спасет?" Какая прелестная, романтическая...
слюнявая, жалкая, идиотская, свинская мысль. Ты ничего про это не знаешь.
Она не доверяет мне, а я не доверяю ей. Насколько я знаю, она может
оказаться генчированной марионеткой. А мы оба можем запросто подохнуть на
Сууке.
воспоминаниями, на котором сохранилась ночь на барже.
действительности не важно, что там она про тебя думает. Хотя я не могу
поверить, что она настолько холодна, как ты этого боишься. Не важно,
доверяешь ты ей или нет. Важно только одно: ты ее любишь?
в сторону квадратик. - Любовь гораздо реже встречается, чем предполагают
люди, но ее также гораздо легче узнать.
склоны, спускавшиеся к освещенному солнцем морю. Все это воображаемое,
подумал он, а я слушаю воображаемого умоуловителя, который пытается мне
сказать, что любовь побеждает все. Печальная безнадежность всего этого
заставила его чуть ли не заплакать, и весь его гнев пропал.
повторяемость волн, которые бились об основание огромной крепости
Компендия. Конечно, подумал он, всякая имитация ограничена. Они помнят
волну, но не неповторимость каждой волны. Ему подумалось, уж не столь ли
нереальным было всякое подобие здравомыслия во вселенной, как в Компендии.
Где-то, он был в этом уверен, люди жили жизнью мирной, наполненной
разумными и значительными делами, их дни протекали в безопасности и
удовлетворении сделанным. Наверняка где-то были такие люди. Он был в этом
уверен. Но в своем теперешнем состоянии духа эти люди казались совершенно
неестественными, даже в чем-то чудовищными. Как Шарды, которые летали на
своих сторожевых платформах над Сууком, заставляя пиратов исполнять свои
непонятные законы, как работорговцы, каннибалы. Как те невинные люди,
ползающие по поверхности планеты.
Он схватился за поручни балюстрады между двумя терракотовыми вазами,
полными розовых, пахнущих конницей цветов. Следующий дворец был далеко
внизу. Три сарима с прозрачными радужными крыльями кружили над сияющим
заливом.
талию, и она прижалась к нему всем телом.
Помни, я тут стараюсь культивировать реализм. Но потом, как полагаю, тебя
поймал бы Сомнир. Насколько я его знаю, могу предсказать, что он появился
бы как мощный ангел с крыльями и унес бы тебя прочь в облаке славы.
Этот жест показался ему таким же реальным, как и всегда. Он чувствовал
себя так же крепко в своем воображаемом теле, как и в обычном. Лиил
продолжала крепко держать его, ему стало не по себе от ее тепла, ее
длинного бедра, которое касалось сзади его ног, от тонких рук, скрещенных
у него на животе.
голосом. Она скользнула руками ему под рубашку и подняла руки.
в ее чистоте и прелести... выгнать все мысли из больной головы,
погрузиться и утопить все муки в прекрасном воображаемом ощущении... Но
какая-то жесткая и жестокая горечь заставила его рассмеяться и сказать:
Ты очень красивый мужчина, и я тебя хочу. Пожалуйста.
глаза. Щеки ее горели, и капельки пота блестели над верхней губой, хотя на
террасе было не так жарко. Глаза ее затуманились от желания. Она стянула
бретельки своего платья, так что оно упало до талии. Она положила его руки
на нежные бутоны своих грудей.
по-настоящему. Я тень, призрак, сон. Не лучше, чем девушка в
порностимуляторе.
руки.
так крепко, что поранила губу.
свой рот и позволил ей провести себя в спальню.
отчаянной сосредоточенностью, что Руиз забыл все свои подозрения в том,
что она делает это из лечебных побуждений. Она была такой беспощадно
страстной, такой, какой и должна быть любовница, и Руиз сжег свою печаль в
ее огне.
подушки, он почувствовал, что рана в его сердце начинает зарастать.
Афанасьев Роман
Володихин Дмитрий
Пехов Алексей
Конюшевский Владислав
Афанасьев Роман
Василенко Иван