Чарльз ПЛЭТТ

К ВОПРОСУ О КАТАСТРОФЕ

В этом рассказе мы попытаемся вычленить и описать то, что придает
некоторым видам фантастической литературы такую необычную
привлекательность.

ИСХОД

Какая именно катастрофа произойдет на Земле, мне, в общем, все равно
- главное, чтоб я один остался на опустевшей планете, свободен и невредим.
Если какая-нибудь страшенная эпидемия - у меня чисто случайно оказался
иммунитет, если Армагеддон - я смог отсидеться в самом глубоком
бомбоубежище... Словом, в любом случае можно найти лазейку. А нужно мне
немного: чтоб я был свободен наедине с миром, чтоб не вязнуть больше в
этой всеобщей суете, называемой общественной жизнью, чтоб не было больше
этой нудной монотонности, когда ни один месяц ни на йоту не отличается от
остальных, где времени будто вовсе не существует, а действия все до
единого условны и полностью лишены смысла, а палящее солнце врывается в
окно и насквозь прожаривает всю комнату за исключением потолка, и
серебристый свет его льется сквозь громадное пыльное стекло, и глянцево
сияют крышки расставленных ровными шеренгами столов...

И вот я - наконец-то! - свободен от всего этого. Мне никогда больше
не смогут досадить все эти - фу-ты ну-ты, ножки гнуты - они безвозвратно
канули в прошлое, а я обрел-таки ту самую свободу, о которой было столько
разговоров до катастрофы.

КАК ЭТО КОНКРЕТНО ДОЛЖНО ВЫГЛЯДЕТЬ

Вот я присоединяюсь к червям - единственным отныне посетителям
супермаркетов - и живу себе без забот на бренных останках Государства
Всеобщего Благосостояния. Нахожу брошенный вертолет и парю над разбитыми
лицами разрушенных городов, точно какой-нибудь нелепый допотопный
птеродактиль. Париж! Транспорт, от которого раньше не продохнуть было на
улицах, ржавеет теперь на земле... Бетонные зубы Нью-Йорка, изъеденные
ветрами, будто кариесом, пробиваются сквозь серый утренний туман... Шагами
гиганта меряю я сей всепланетный музей цивилизации, споткнувшейся на
банановой кожуре катастрофы в неумолимом своем стремлении к прогрессу и
свернувшей себе шею. И образы прошлого клубятся вокруг меня, будто мягкие
хлопья синтетического снега...

Вот я стою у одного из углов Рокфеллер-центра, и душное, жаркое
марево медленно струится вверх в столбах солнечного света... Дорожная пыль
скрипит под моими башмаками... Машины с облупившейся краской осели на
спустивших баллонах... Магазины разгромлены; содержимое их догнивает на
тротуарах... Вот я швыряю пустую бутылку в окно - и вижу, как треснуло
стекло, расколовшись на фоне ватной, гробовой тишины...

Вот я в Детройте, прыгаю по ржавым автомобилям, и при этом я - просто
человек, последний человек, со смехом повергающий в прах остатки
машинерии, порожденной технологической культурой. В ресторане, отделанном
красным пластиком, робот-официант подает мне радиоактивный ужин... Я
существую, питаясь останками цивилизации - той самой, которую всегда
представлял себе страшенной громадиной, нависшей над моей головой,
тяжеловесной и необъятной, готовой в любую секунду раздавить меня, будто
песчинку!

НОСТАЛЬГИЧЕСКАЯ НОТКА

Вот я кручу настройку транзистора, и вдруг из него раздается звук,
искаженный помехами - передача с радиостанции, все еще питаемой
выдыхающимися генераторами. На проигрывателе, оставшемся включенным, заело
пластинку. Игла раз за разом подпрыгивает, запинаясь за щербину в звуковой
дорожке, и в эфир идет "Treat me like you did the night before", без конца
повторяясь над опустевшей планетой. Да, все, все отныне лишено смысла.
Канула в Лету жажда любви; страхи, подозрения - все дочиста выжег
Армагеддон. И секс, и чувства...

СТРАНСТВИЯ И НАБЛЮДЕНИЯ

Освободившись от прошлого, вырвавшись на волю из удушливо-тесной
клетушки (то бишь "своего места в обществе"), я могу наконец вздохнуть
свободно и делать все, чего только моя левая пятка ни пожелает. Вот я
несусь по ослепительно-белой пустыне в быстром спортивном авто
пламенно-красного цвета, и хромировка его сверкает под палящими лучами
вечного солнца. Города - железобетонные муравейники, порожденье рук
человеческих - отошли в прошлое, рассыпавшись в прах.

О, странствия! Я странствую, где захочу, и "в свободе вижу мир"
[здесь, по-моему, цитата; но никак не вспомнить, откуда]. Везде, от сырых
и холодных холмов Шотландии до белоснежных склонов точеных пиков
Швейцарских гор, изборожденных черными нитями сломанных, изъеденных ржой
канатных дорог, царит покой и мир - и это уже навсегда. А глетчеры все так
же ползут сквозь время в долины, точно горные реки из зеленого льда...

И СБУДЕТСЯ МЕЧТА

Вот странствия мои окончены. Всласть налюбовавшись иссохшей мумией
человеческой цивилизации, я, наконец, нашел подлинное счастье и истинную
любовь! Я живу настоящей жизнью - в спокойствии и полной гармонии с
окружающим меня миром, в который закрыт вход малейшей частичке зла - после
катастрофы я вполне смогу это устроить.

И тут как раз сбывается моя мечта! Я встречаю женщину - последнюю
женщину на Земле. Она молода и хороша собой; она полюбила меня пылко и
преданно, она повинуется мне без разговоров, и именно она - тот последний
символ прошлого, который нужен мне в моем мире.

Однако я все равно останусь единственным человеком на Земле: курица,
как известно, не птица, прапорщик - не офицер, а женщина - не человек.
Центр моего мира - я, и только я. А она, конечно же, заживет счастливо, но
будет служить мне не за страх, а за совесть, любить меня, и холить, и
лелеять.

Захватывающая картина! Там, внизу, в долине лежит под грудой мусора
пустая скорлупа города, символ мрачного прошлого. Над ним - я, взирающий
на него с высоты, свободный от этого символа и всего, что он когда-либо
мог символизировать. Я упиваюсь своей свободой, читаю книги, на прочтенье
коих мне раньше вечно не хватало времени, питаюсь плодами собственного
труда, вдыхаю чистый, прохладный воздух - ныне витает в нем лишь дым моего
очага... Руки мои огрубели от настоящей работы, на лице - бронзовый загар
и выражение неописуемого счастья! Да, я счастлив, счастлив жить в единеньи
с землей и природой. Именно о такой жизни мечтали до катастрофы обитатели
городов!

"ИСХОДНЫЙ" СИНДРОМ

И привычное ранее ощущение ущемленности - а может, я просто привык
воображать у себя эту ущемленность - исчезло без следа. Я, наконец,
избавлен от всех и всяческих - даже тех, что от начала времен неразлучны с
психикой человека - фобий и неврозов. Я нашел себя. Я стал самим собой.

Да, сейчас я больше всего хочу именно этого. Именно в возможность
этого я страстно желаю поверить; именно это - по-моему - нужно мне
позарез; именно этого мне - опять же, по-моему - недостает; именно это я
так жажду обрести. Болезнь у меня такая - "синдром исхода". Излечиться же
от нее я смогу, лишь оказавшись, наконец, в мире, который всегда рядом -
кажется, стоит лишь за угол завернуть - то есть, в мире моей мечты,
которая (я надеюсь!) станет после катастрофы явью. Что именно этакого
случится с Землей, мне абсолютно все равно - главное, чтоб сам я остался
один в опустевшем мире, свободен и невредим. А уж там я разберусь, каким
образом наладить для себя счастливую жизнь!