Чтение 29–й страницы книги ~Анналы Хичи~

передали ей сто миллионов долларов за отказ от своих прав. Так как я
предвидел, что подобная проблема возникнет, я взял на себя смелость
связать вашу юридическую программу с юристами мистера Мечникова. Такая
сумма кажется приемлемой. Я думаю, что с каждым вернувшимся придется
заключить аналогичное соглашение. Конечно, они потребуют большего. Но не
думаю, чтобы им удалось этого добиться; можно применить также закон о
давности сроков, естественно.

- О, - сказал я облегченно. Я никогда точно не знал, насколько богат.
Знал, что у меня несколько десятков миллиардов, так что одним миллиардом
больше или меньше особой разницы не составляет. - Я думал, та мне
расскажешь действительно дурные новости.

Он закурил трубку.

- Дурные новости я вам еще не сообщил, Робин, - сказал он.

Я посмотрел на него. Он попыхивал трубкой и глядел на меня сквозь
дым.

- Так сообщи, черт возьми!

Он сказал:

- Этот другой мужчина, Харбин Эскладар.

- А что с ним, черт тебя побери?

- Клара встретилась с ним, после того как покинула "Истинную Любовь".
Он тоже пилот. Они вдвоем решили вернуться в черную дыру. Так что Клара
наняла корабль Хуана Генриетты Сантос-Шмитца, который способен совершить
такой полет. И прежде чем они улетели... гм... дело в том, Робин, что
Клара и Эскладар поженились.

Существуют сюрпризы, услышав о которых вы тут же понимаете, что были
к ним готовы. Это приходит словно ниоткуда.

- Спасибо, Альберт, - опустошенно сказал я, отпуская его. Он вздыхал,
уходя, но все же ушел. У меня не хватило решимости продолжать разговор с
Кларой. Я сообщил двойнику, что сказать ей, Мечникову и даже Харбину
Эскладару. Но не стал ждать, пока это произойдет. Вернулся в гигабитное
пространство и закутался в него.

Я знаю, Альберт считает, что я слишком много времени провожу в
размышлениях. Не стану отрицать ничего из его слов. Это не означает, что я
с ним согласен. Нет, не согласен. Я, конечно, не так умен, как он считает,
но и не настолько причудлив. Я в сущности всего лишь человек. Реально я
запись человеческого существа, но когда меня записывали, записали все
человеческое во мне, и я по-прежнему испытываю те же чувства, что
испытывал во плоти. И хорошие, и плохие.

Я делаю, что могу - по большей части, - и это все, что я могу
сделать.

Я понимаю, что важно. Не хуже Альберта я знаю, что Враг страшен. Если
бы я спал, мне снились бы кошмары (я сплю, вернее, делаю вид, что сплю, но
это совсем другое дело) о вселенной, обрушивающейся нам на головы, и меня
охватывает возбуждение или депрессия, когда я думаю об этой банде, которая
сидит в своем кугельблитце, готовая в любую минуту выйти и сделать с нами
то же, что она сделала с лежебоками, с существами с кораблей-парусов и с
теми, что погребены подо льдом.

Это важно, но есть и другое важное. Я по-прежнему настолько человек,
что считаю важными и межличностные отношения. Даже если они в прошлом и
остается только позаботиться, чтобы не было никаких обид.

После того как Альберт ушел, куда уходит, когда он мне не нужен, я
долго плавал в гигабитном пространстве, ничего не делая. Очень долго.
Настолько долго, что когда снова вернулся в Центральный парк, Клара
заканчивала фразу:

- Робин, познакомься с моим...

Забавно. Я не хотел слышать, как она произносит слово "муж". И
поэтому сбежал.

То, что я сказал, не нужно понимать буквально. Я не сбежал. Я убежал
к другой, а именно к Эсси. Она была на танцплощадке в Голубом Аду, плясала
польку с кем-то бородатым, и когда я появился, она весело, пропела:

- О, как приятно увидеть тебя, дорогой Робин! Ты слышал новость?
Конфискация отменена!

- Прекрасно, - ответил я, спотыкаясь о собственную ногу. Она
внимательней взглянула на меня, вздохнула и увела с танцплощадки.

- Плохо пошли дела с Джель-Кларой Мойнлин, - догадалась она.

Я пожал плечами.

- Еще продолжаются. Я оставил там двойника. - Позволил ей усадить
себя. Она села напротив, облокотившись о стол и заботливо гладя на меня.

- Ага, - сказала она наконец, кивая в подтверждение своего диагноза.
- Опять глупости. Боль. Распад. Весь этот вздор? И прежде всего
Джель-Клара Мойнлин?

Я рассудительно ответил:

- Не весь, нет, потому что мне потребовалась бы целая вечность, чтобы
рассказать, что меня тревожит, но, да, это в их числе. Она замужем, ты
знаешь.

- Хм. - Она не добавила "Ты тоже женат", так что мне пришлось сделать
это самому.

- Дело, конечно, не просто в том, что она замужем, потому что я тоже
женат - и не хотел бы, чтобы было по-другому, честно, Эсси...

Она нахмурилась.

- О, Робин! Никогда не думала, что слушать будет так скучно, но
сколько раз можно это повторять?

- Я говорю так только потому, что это правда, - возразил я; чувствам
моим нанесена легкая физическая рана.

- Я и так знаю, что это правда.

- Ну, наверно, знаешь, - согласился я. И не знал, что сказать дальше.
Обнаружил, что держу выпивку, и сделал большой глоток.

Эсси вздохнула.

- Хороший прием. Я себя хорошо чувствовала, пока ты не появился.

- Прости, но, честно, Эсси, мне не до приемов.

- Итак, еще одно глупое дело, - замученно сказала она. - Ну, хорошо.
Выкладывай, что у тебя на бедном измученном уме. Что хуже всего?

Я сразу ответил:

- Все. - И когда она взглянула на меня так, словно этого объяснения
недостаточно, добавил: - Просто одно за другим, верно?

- Ага, - сказала она и немного подумала. Потом вздохнула. - Какой ты
глупый, дорогой Робин. Может, снова стоит поговорить с Зигфридом фон
Психоаналитиком?

- Нет!

- Ага, - снова сказала она и опять подумала немного. Потом сказала: -
Вот что я тебе скажу, мой дорогой старый глупец. Как насчет того чтобы
улизнуть с приема и посмотреть дома хорошее кино?

Этого я от нее не ожидал.

- Что за кино? - удивленно спросил я. Но она не ответила. И не стала
дожидаться моего согласия. Начала показывать.

Стихли звуки Веретена, исчезли прилетевшие на прием старатели Врат.
Мы больше не были там. Оказались совсем в другом месте и увидели скамью с
ребенком на ней.

Разумеется, это не реальное кино. Ведь в гигабитном пространстве нет
ничего "реального". Просто компьютерные имитации. Но подобно всему
другому, что каждый из нас в состоянии вообразить, внешне они совершенно
"реальны" - зрение, слух, даже запах, даже холодок от прохладного ветерка
и проникновение в (наши несуществующие) легкие полного сажи воздуха.

Все это мне очень знакомо. Мы смотрели на меня - ребенка меня,
много-много десятилетий назад.

Я чувствовал, что дрожу, безотносительно к температуре воздуха.
Ребенок Робинетт Броадхед по-прежнему, съежившись, сидел на парковой
скамье. Так это место называлось - парк. На самом деле на парк не очень
похоже. В другое время, может, зрелище было бы прекрасное, потому что за
мной-ребенком расстилались холмы Вайоминга. Но они не были тогда
прекрасны. Туманные серые груды в тусклом воздухе. Можно было даже увидеть
взвешенные в воздухе частички гидроуглерода, а ветви всех деревьев были
покрыты сажей и слизью. Я - ребенок, который был мной, - одет по климату,
достаточно суровому. На мне три свитера, шарф, перчатки и вязаная шапочка,
натянутая на уши. Из носа у меня течет. Я читаю книгу. Мне... сколько?
Примерно десять лет. Читая, я кашляю.

- Помнишь, дорогой Робин? Твои добрые старые дни, - сказала Эсси со
своего невидимого места рядом со мной.

- Добрые старые дни, - фыркнул я. - Ты снова рылась в моих
воспоминаниях, - обвинил я - но без подлинного гнева, потому что мы и
раньше часто и без ограничений вторгались в память друг друга.

- Но ты только взгляни, дорогой Робин, - сказала она.

- Посмотри, как тогда обстояли дела.

Мне не нужно было этого призыва смотреть. Я и сам не мог оторваться.
Без всякого труда узнал сцену. Пищевые шахты, где прошло все мое детство.
Сланцевые шахты Вайоминга, где раздробляют породу, нагревают ее, превращая
в кератоген, а затем скармливают дрожжам и бактериям, чтобы изготовить
одноклеточный протеин, которым питается почти все слишком многочисленное и
слишком голодное человечество. В шахтерских городках, пока живешь,
невозможно избавиться от запаха нефти, а жили там обычно очень недолго.

- Я ведь никогда не говорил, что в прежние дни было хорошо, - добавил
я.

- Верно, Робин! - торжествующе воскликнула Эсси. - Добрые старые дни
были очень плохими. Гораздо хуже, чем сейчас, верно? Теперь детям не нужно
дышать гидроуглеродным воздухом и умирать потому, что нет соответствующей
медицинской помощи.

- Конечно, это правда, - сказал я, - но все-таки...

- Ты хочешь поспорить, Робин! Нам еще кое-что предстоит увидеть. А