Чтение 3–й страницы книги ~Безумная звезда~

Дело в том, что сравнения и описания редко бывают точными. Во время
пребывания Олафа Квимби II на посту патриция Анка были приняты
специальные законы, которые намеревались положить конец этому безобразию
и придать изложению событий хоть какую-то правдивость. В общем, если
легенда сообщала, что "все говорили о доблести" некоего выдающегося
героя, то каждый бард, которому дорога была жизнь, добавлял: "Все, кроме
пары жителей его родной деревни, которые считали нашего героя просто
треплом, и кучи прочих людишек, которые вовсе о нем не слышали".

Поэтические сравнения были строго ограничены утверждениями типа "его
могучий скакун был быстр, как ветер в довольно спокойный день - баллов,
этак, трех", а всякие досужие разговоры о том, что лицо девушки позвало
в дальний путь тысячу кораблей, должны были быть подкреплены
доказательствами, что девушка и в самом деле смахивала на бутылку
шампанского, которую, как правило, разбивают о корму.

Однако Квимби все равно кончил плохо. Он был убит одним недовольным
поэтом в ходе эксперимента, проводившегося в дворцовом парке. Поэт горел
желанием доказать оспариваемую справедливость поговорки "перо острее
шпаги", и в его честь поговорка была дополнена словами:

"только если шпага очень уж тупая".

Итак, примерно шестьдесят семь, может быть шестьдесят восемь,
процентов города спало. Хотя вряд ли остальные горожане, крадущиеся
куда-то по своим, в основном незаконным, делам, заметили струящийся по
улицам бледный поток. Только волшебники, привыкшие видеть невидимое,
наблюдали за тем, как он пенится в далеких полях.

Диск, будучи плоским, не имеет настоящего горизонта. Всякий склонный
к безрассудным затеям моряк, набравшийся дурацких идей после долгого
разглядывания яиц и апельсинов и отправившийся искать антиподов, быстро
познавал одну простую истину: если плывущие вдалеке корабли исчезают за
краем света, значит, они действительно исчезают за краем света.

Однако клубы тумана и пыль заволокли все окрестности. Гальдер поднял
глаза.

Высоко над Университетом вздымалась мрачная и древняя Башня Искусства
- по слухом, самое старое сооружение на Диске, - со своей знаменитой
спиральной лестницей из восьми тысяч восьмисот восьмидесяти восьми
ступеней. С обнесенной зубчатым парапетом крыши, обиталища воронов и
вечно пребывающих на страже горгулий, был виден весь Диск до самого
Края. Правда, на крышу эту еще нужно подняться, а маги, как известно,
заправские курильщики.

- Чтоб вас всех, - пробормотал Гальдер. - В конце концов, я волшебник
или нет? Авиенто, тессалус! Я желаю летать! Ко мне, духи воздуха и тьмы!

Он устремил корявую длань на один из участков осыпающегося парапета.
Из-под пожелтевших от никотина ногтей вырвалось октариновое пламя,
которое разбилось высоко наверху об источенный временем камень.

Тот упал. Воспользовавшись разницей скоростей, Гальдер, все еще
облаченный в ночную рубашку, хлопающую о костлявые лодыжки, поднялся
вверх. Он взмывал все выше и выше, прорезая бледный свет словно,
словно.., ну ладно, словно пожилой, но очень могущественный волшебник,
который возносится в небо при помощи большого пальца, со знанием дела
нажимающего на чашу весов вселенной.

Гальдер приземлился среди разбросанных по крыше старых гнезд,
утвердился на ногах и устремил взгляд вниз, на головокружительное
зрелище рассвета Плоского мира.

В это время долгого года Круглое море находилось ближе к сумеречной
стороне от Кори Челести и, по мере того как свет дня вплывал в земли,
окружающие Анк-Мор-порк, тень этой горы проносилась над поверхностью
Диска, подобно стрелке солнечных часов Бога. А в сторону ночной стороны,
соревнуясь с медлительным светом на пути к Краю мира, продвигалась линия
белого тумана.

За спиной у Гальдера захрустели сухие сучки. Он обернулся и увидел
Импера Траймона, заместителя главы ордена, - единственного волшебника,
который мог последовать за ним.

Гальдер решил пока что не обращать на него внимания. Он лишь покрепче
вцепился в каменную балюстраду и подновил личные охранные заклинания. В
профессии, которая традиционно даровала долгую жизнь, продвижение по
службе было медленным, и все принимали как должное, что более молодые
волшебники частенько искали повышения через белые тапочки, которые
надевали на конкурентов. Кроме того, юный Траймон был крайне
подозрительным типом. Он не курил, пил только кипяченую воду, и у
Гальдера временами появлялось неприятное ощущение, что он умен. Траймон
мало улыбался; кроме того, ему нравились цифры и организационные
графики, на которых изображается куча квадратов со стрелками, тянущимися
к Другим квадратам. В общем, он относился к тем людям, которые правильно
используют слово "персонал".

Весь видимый Диск обтянула мерцающая белая кожа, которая сидела как
влитая.

Гальдер опустил взгляд на собственные ладони и увидел, что они также
покрыты бледной сетью светящихся нитей, которая повторяет каждое его
движение.

Этот вид чар он узнал сразу. Когда-то он и сам их использовал. Только
его чары были масштабом помельче - куда как помельче.

- Заклинание Перемены, - отметил Траймон. - Весь мир меняется.

"Порядочные люди, - мрачно подумал Гальдер, - поставили бы в конце
подобного заявления восклицательный знак."

В воздухе пронесся наилегчайший из всех чистых звуков, высокий и
пронзительный, словно разбилось мышиное сердечко.

- Что это было? - спросил Гальдер. Траймон склонил голову набок.

- По-моему, до диез, - сказал он.

Гальдер ничего не ответил. Белое мерцание исчезло, и до волшебников
донеслись первые звуки пробуждающегося города. Все казалось абсолютно
таким же, каким было раньше. И такая катавасия была затеяна ради того,
чтобы оставить все как прежде?

Волшебник рассеянно похлопал по карманам ночной рубашки и нашел то,
что искал, у себя за ухом. Сунув размокший бычок в рот, он вызвал из
пальцев мистический огонь и так глубоко затянулся самокруткой, что у
него перед глазами замелькали маленькие синие огоньки. Пару раз
кашлянул.

Он думал изо всех сил.

Он пытался припомнить, кто из богов сейчас ему должен.

***

Вообще-то, боги были озадачены происходящим не менее волшебников, но
ничего не могли поделать. Тем более что они были заняты старой как мир
враждой с Ледяными Великанами, которые когда-то замылили у них
газонокосилку.

Однако косвенным виновником случившегося явился, как ни странно,
Ринсвинд. Только его прошлая жизнь в картинках дошла до довольно
интересного момента, когда ему исполнилось пятнадцать, как он внезапно
обнаружил, что погибать и не собирается, а висит вверх ногами на сосне.

Он легко спустился вниз путем неконтролируемого падения с ветки на
ветку и в конце концов приземлился, нырнув головой в кучу сосновых
иголок, где и остался лежать, глотая ртом воздух и жалея, что вел себя
так плохо.

Где-то здесь, подозревал он, присутствует абсолютно логичная связь.
Сначала человек готовится умереть, свалившись с Края света, и вдруг
оказывается висящим вверх ногами на дереве.

Как всегда в подобных случаях, в его голове всплыло Заклинание.

Все без исключения учителя Ринсвинда признавали его прирожденным
волшебником - в том же смысле, в каком рыба является прирожденным
скалолазом. Наверное, его все равно выгнали бы из Незримого Университета
- он не мог запомнить ни одного заклятия, а от курения ему становилось
плохо. Однако настоящую бурю последствий вызвала его глупая затея
пробраться в комнату, где прикован Октаво, и открыть гримуар.

Что еще более печально, никто так и не понял, почему все замки
внезапно оказались отпертыми.

Заклинание не доставляло особых хлопот. Оно просто сидело у него в
голове, как старая жаба на дне пруда. Но стоило Ринсвинду подустать или
хорошенько перепугаться, как оно сразу пыталось произнестись. Никто не
знал, что случится, если одно из Восьми Великих Заклинаний произнесется
само по себе, но все сходились во мнении, что если это таки случится, то
наблюдать за зрелищем лучше из соседней вселенной.

Странные мысли для человека, который, свалившись с Края света,
очутился вдруг в куче сосновых иголок... У Ринсвинда возникло ощущение,
будто Заклинание тоже не желает, чтобы он погибал.

"И меня это вполне устраивает", - подумал он, сел и посмотрел на
деревья.

Ринсвинд был городским волшебником. Он, конечно, слышал о том, что
между отдельными видами деревьев существуют некие отличия, по которым
ближайшие друзья и родственники могут их опознать. Однако доподлинно о
жизни растительного мира он знал только одно: конец, на котором нет
листьев, втыкается в землю. Сейчас деревьев вокруг было слишком много,
и, судя по всему, сажали их как попало. А уж не подметали здесь целую
вечность.

Он смутно вспомнил, что, посмотрев с какой стороны ствола растет мох,
можно определить свое местонахождение. У этих деревьев мох рос где ни
попадя, а еще со всех сторон торчали похожие на бородавки наросты и
корявые старые ветки. Будь эти деревья людьми, они бы сидели в своих
креслах-качалках и не рыпались.

Ринсвинд пнул ближайшее из них. Оно метко уронило на него желудь.
Ринсвинд ойкнул.