бдительность. Через полтора-два десятка миль Город минует эти места, по
существу, не обратив ни на что внимания. Своеобразная эстетика путейцев и
движенцев предпочла бы этой цветущей, ласкающей взор природе вытертую
ветрами пустыню.
размышлениям. Нет, даже при желании я не смог бы вычеркнуть из памяти
немыслимую картину мира, распростертого передо мной. Томительно долгие
ясельные годы определенно скрывали какой-то момент, который подсознательно
готовил меня к этому зрелищу, - но какой и когда? Мы живем в плену аксиом;
если нам исподволь внушали, что мир, по которому перемещается Город, ничем
не отличается от любого другого мира, то не логично ли допустить, что нас
так же исподволь готовили к догадке диаметрально противоположной?
то утро, когда Дентон впервые вывел меня из Города, чтобы я собственными
глазами убедился, что солнце похоже на что угодно, только не на шар. И
все-таки было и что-то еще... раньше, гораздо раньше.
свободная минута, затем меня осенило. Как-то под вечер мы с Дентоном
разбили лагерь в открытой местности неподалеку от широкой, ленивой реки, и
тут я, взяв видеокамеру и записывающий блок, в одиночку отправился на
пологий холм примерно в полумиле от лагеря. С вершины холма открывался
широкий вид на северо-восток.
смягчала его сияние, и, как всегда, стали различимы контуры массивного
диска с устремленными вверх и вниз остриями. Я включил камеру и снял
панораму заката. Потом перемотал пленку и убедился, что изображение
получилось четкое и устойчивое.
багрянцем, диск скрывался за горизонтом, а следом стремительно уходило
верхнее острие. Еще несколько минут в центре багрового зарева горело как
бы оранжево-белое пятнышко, потом оно исчезало, и наступала ночь.
Остановив кадр, я снижал яркость изображения до тех пор, пока контур
светила не стал совершенно отчетливым.
уверен, что видел это образ неоднократно - задолго до того, как покинул
тесные стены яслей. Странные симметричные изгибы напоминали какой-то
чертеж, который мне когда-то показывали...
отключил питание - батареи следовало поберечь. Я даже не сразу вернулся к
Дентону, мучительно припоминая, когда же и кто же нарисовал на картоне
четыре кривых и поднял листок над головой, чтобы мы запомнили форму мира,
в котором борется за существование неповоротливый Город Земля.
законченный вид. Нарисованная на свитке плотной бумаги, она смахивала на
длинную узкую воронку - острием воронки служила рощица примерно в миле на
север от той точки, где мы видели Город в последний раз. Весь наш
извилистый путь уместился в границах этой воронки, - таким образом,
крупные объекты были обмерены по периметру, и собранные данные мы
проверили и перепроверили.
в Город. Со своей стороны, я отснял видеокамерой разведанную нами
местность в разных ракурсах, чтобы Совет навигаторов, если захочет, смог,
выбирая маршрут для Города, взглянуть на эту местность своими глазами. Со
слов Дентона я знал, что за нами последуют другие разведчики, составители
таких же карт-воронок. Вполне вероятно, что их карты начнутся от той же
рощицы, но отклонятся от нашей на пять-десять градусов к востоку или
западу, или, если навигаторы сумеют наметить достаточно безопасный маршрут
в пределах обследованного нами сектора, новые карты примут старт от
какого-то иного пункта и продвинут границы разведанного будущего дальше на
север.
которыми нас посылали, мы будем скакать день и ночь, не считаясь с
опасностью и пренебрегая отдыхом. Но ничуть не бывало - мы ехали все так
же медленно, даже с ленцой.
Дентон медлит в известной мере из-за меня; мне хотелось показать ему, что
я вовсе не прочь поторопиться.
меньше тридцати дней! За это время движение почвы снесло бы Город еще на
три мили к югу, а следовательно, он должен был переместиться как минимум
на три мили севернее, чтобы по крайней мере не очутиться еще ближе к
гибели. Неразведанная территория начиналась всего-то в одной-двух милях от
места стоянки у реки. Короче, собранные нами данные, как мне казалось,
были нужны Городу как воздух...
навьючили лошадей и снялись с ночевки, я вдруг припомнил то, что так долго
ускользало от меня. Припомнил ни с того, ни с сего, как обычно в тех
случаях, когда искомое запрятано глубоко в подсознании. А мне-то думалось,
что я исчерпал свою память до самого дна, однако назойливое, бесконечное,
насилие над памятью оказалось не более плодотворным, чем зазубривание
школьных дисциплин во время оно.
вовсе не принимал в расчет!
дебри высшей математики. Все математические дисциплины неизменно вызывали
у меня отрицательную реакцию - мне было неинтересно, и моя успеваемость
оставляла желать лучшего, - а такое пережевывание абстрактных понятий тем
более.
этих функций. Именно графики и дали мне теперь ключ к ответу: у меня
всегда были кое-какие способности к рисованию, и даже абракадабра в ее
графическом выражении вызывала у меня известный интерес. Впрочем, на этот
раз интерес угас через пару-тройку дней, как только обнаружилось, что
график нужен не сам по себе, а для того, чтобы лучше разобраться в
свойствах функции... а я так и не взял в толк, что это за штука.
было обратным, противоположным, другому. Кривая называлась гиперболой.
Одна часть графика размещалась в положительном квадранте, другая - в
квадранте отрицательном. В обоих квадрантах кривые стремились к
бесконечности, как вверх и вниз, так и в стороны.
график вокруг одной из его осей. Мне было непонятно, ни зачем вообще нужен
график, ни тем более зачем его надо вращать, и я впал в дремоту. Но все же
заметил, что учитель нарисовал на большом листе картона тело, которое
могло бы получиться в результате подобного вращения.
гиперболическими остриями вверху и внизу, сужающимися к бесконечно далекой
точке. Разумеется, сие была математическая абстракция, и я уделил ей
внимания не больше, чем она, на мой взгляд, заслуживала. Но эту
математическую абстракцию нам демонстрировали не просто так, и учитель
рисовал ее не ради любви к рисованию. В окольной манере, в какой велось
все наше обучение в яслях, нам в тот день показали мир, где мне суждено
жить.
проход между холмами.
дней не сдвинулся с места. Что могло задержать его? Только новая атака
туземцев. В противном случае он по меньшей мере достиг бы прохода,
лежащего перед нами.
осведомился он.
от силы.
север от оптимума все наоборот.
Посняков Андрей
Беляев Александр
Володихин Дмитрий
Херберт Фрэнк
Посняков Андрей
Володихин Дмитрий