во власти людей такого сорта, как вы, сеньор, сопротивляться тому, что вас
ждет. Дверь остается открытой, и никого нет за ней, кто бы закрыл ее. А
что касается ваших друзей, позвольте мне ободрить вас. Немного терпения, и
вы увидите, как их тревоги также подойдут к концу. А теперь, надеюсь, вы
извините меня. Не следует откладывать наш серьезный ритуал!
его накидка взвилась в воздух, и он зашагал прочь...
слишком легко и слишком быстро, скользя, как лист, несомый ветром. Меня
сотрясла смертная дрожь - пробравший меня холод был глубже самой земли.
Каким-то образом я расстроил его планы, и теперь, как обычно бывает в
гневе и разочаровании, он сбрасывал маску.
запоздало - где-нибудь на век или два! Как же ты сразу не заметил? По
глазам, мальчик, по глазам. Существо, которое выгрызли изнутри, как
паразиты - личинку; ходячая оболочка. От него ничего не осталось, кроме
привычек и воспоминаний, настоящий человек уже давно съеден. От такого,
как этот, человек должен держаться подальше, если хочет остаться
человеком! Мало пользы просить его!
отхлынула от моего лица. Дон Педро старался уверить меня в том, что я могу
пойти по тому же пути, что и он, и при этом оставаться человеком. Что же
это будет на самом деле? Меня будут водить, как куклу, только изнутри?
мысли так, как приходили мои собственные? Идеи, как действовать, что
казались большей частью моими собственными - и все же, по временам в них
могло закрадываться чувство беспомощного сомнения. И все это время будет
оставаться все меньше и меньше того, что действительно принадлежит мне, до
тех пор...
изучая биологию, я держал гусениц. Некоторые из них внезапно погибали; и я
обнаружил, что растущая в них личинка осы выедала их начисто, оставляя
только кожу, как подобие сумки, живую маску плоти. И все это время они
продолжали двигаться, питаться точно так же, как всегда, так что я никогда
не замечал разницы.
Все так, как он говорит. Ты тоже пуст, хотя и не отдаешь себе в этом
отчета. Может, менее пуст, чем он, раз уж выказываешь некоторую заботу о
других; но дух в тебе слабый и вялый. Ты не знаешь ни большой любви, ни
сильной ненависти; ни великого добра, ни великого зла. Ты лишил свою жизнь
всего того, что составляет смысл жизни, и у тебя внутри слишком много
свободного места. Такие люди легко становятся одержимыми, и часто,
независимо от того, что они об этом думают, они это только приветствуют.
черт бы тебя побрал! Кто ты такой, чтобы выносить мне приговор? Ты почти
такой же придурок, как он! Если ты полноценный человек, я лучше буду
пустым.
показалось, что я увидел рыжий отблеск костра среди замусоренного
кустарника его пустого разума:
них ты не поймешь, и они тебе не понравятся. Но по крайней мере все они
выбраны мною самим. Они служат мне, а не я им.
власти, покинул Сердцевину много веков назад и нигде больше не обитал,
только на этом острове. За это мы должны быть благодарны. Он мало знает
тот мир, которым мечтает править, в то время, как ты, хоть ты и мальчишка,
умеешь им манипулировать. Имея тебя в качестве инструмента, они получат в
свое распоряжение все твои знания и опыт. Им не потребуются больше
неуклюжие заговоры вроде того, что вы со штурманом провалили - не надо
будет пытаться внедрить ДУПИЮ и протаскивать свору Волков через ваши
барьеры, чтобы приобрести власть над Сердцевиной путем разбоя. Они смогут
провозить контрабандой все, что пожелают, такими путями, которые нам в
Портах недоступны. И они могут метить даже выше, коль скоро они
рассчитывают, что займешь высокое положение. Чего только не достигнет
политик, имея за спиной поддержку в лице мощи Невидимых, если его
подчиняют себе хитро и безжалостно! Ты распространишь их господство на все
круги Мира...
путы, которых не могли сбросить ее руки и ноги. - Нечего злорадствовать
над ним, вонючий старый ублюдок! Он не виноват!
мощный удар, резко сменившийся молчанием. Толпа закачалась и расступилась,
и на секунду я увидел сами барабаны - темные цилиндры высотой в рост
обычного человека, сгруппированные по три, со стоящими за ними
барабанщиками-Волками. Их толстая кожа блестела от масла и пота, их
крашеные гребешки, как у попугаев, задевали крышу церемониального ТУННЕЛЯ.
наступившую краткую паузу. - Что-нибудь, пусть самое отчаянное?
начинается. Сначала manges mineurs - малые жертвоприношения, чтобы вызвать
Невидимых снизойти к их почитателям. Затем manges majeurs - великие
жертвоприношения, которые должны подчинить их воле Дона Педро. А потом -
потом будет уже поздно. Они приведут свою силу, чтобы она вселилась в
нашего пустоголового друга, и он должен будет пасть. Мы, правда, все равно
этого не увидим. Если и есть какая-то надежда... - Он резко качнул головой
в моем направлении, и я впервые заметил, как в его древнем суровом взгляде
мелькнул страх. - Тогда это будет зависеть от него.
все на МЕНЯ?
разбухал и рос. К нему примешивалась новая нота, тихое монотонное пение,
странно выпадавшее из ритма, неровная, искореженная музыка. Там были и
слова, но я не мог разобрать их. Затем натянутые на барабаны шкуры
взревели, когда на них обрушились костяные палочки и раскрытые ладони, -
это был раскат, взрывавшийся и замолкавший, как прибой. Потом он перерос в
какое-то подобие марша. Из-за барабанов появились фигуры, они наполовину
покачивались, наполовину вышагивали с важным видом, с серьезной
медлительностью ритуальной процессии. Медленно, очень медленно
приближались они к огню, к высоким белым камням. Высокий Волк в черных
лохмотьях показывал им путь, потрясая огромной тыквенной бутылью, висевшей
на чем-то вроде костяшек и белых горошин слоновой кости, поблескивавших в
свете костра, - а, может быть, это были зубы? По другую сторону от него
две женщины-мулатки, казавшиеся рядом с ним карлицами, помахивали длинными
тонкими посохами, на которых развевались флаги, расшитые сложными знаками
веверов. Вслед за ними маршировали двое караибов, держа на татуированных
ладонях абордажные сабли, а позади шли мужчины и женщины всех возможных
рас и народов, потрясая тыквенными бутылями с костями, шаркая босыми
ногами по земле. Я видел, как некоторые из них наступали на острые камни,
все еще горевшие головешки, разбросанные костром, но, казалось, они этого
не замечали. Когда они проходили, от толпы отделились новые люди, а
остальные подхватили песнопение и стали раскачиваться ему в такт, широко
раскидывая руки, перекатывая головы из стороны в сторону. Все еще
распевая, они кружили вокруг пламени, а потом остановились перед
камнями-алтарями.
подал сигнал. Вся процессия как один опустилась вниз, толпа обмякла, как
повисшая парусина. И Волки, и люди скорчились, подняв руки над головой. И
только один остался стоять позади собравшихся - тот, кого, как я
совершенно точно знал, еще минуту назад там не было. Неторопливыми
ритуальными движениями фигура в одеянии с капюшоном скользнула вперед по
спинам своих распростертых последователей и мягко ступила на плоский,
обезображенный пламенем камень. Барабаны застучали и взвизгнули, руки
протянулись вперед, и капюшон был откинут. Как луна, выглядывавшая из-за
черной тучи, на его последователей смотрело лицо Дона Педро.
Наступившее молчание, когда все затаили дыхание, было нарушено внезапным
криком животного, низким протестующим мычанием, за которым последовала
какофония других криков. Пищали цыплята, кто-то блеял - то ли овцы, то ли
козы; лаяли по меньшей мере две собаки. И это вовсе не выглядело глупым,
напротив, это страшно пугало. Если они были тем, о чем я думал...
впереди Волк с развевающимися одеяниями взобрался на алтарь к Дону Педро,
а за ним последовали остальные: карибы, белые и черные - почти все они
возвышались над маленькой фигурой Дона Педро. Однако в свете костра
выделялся только он, он казался единственной заметной точкой, а все прочие
- бесплотными, как собственные тени на камне, скорчившиеся и дрожащие. Дон
Педро запел своим шепелявым голосом:
Конюшевский Владислав
Орлов Алекс
Контровский Владимир
Лукин Евгений
Шилова Юлия
Шилова Юлия