Чтение 2–й страницы книги ~Воронка~

Томек как раз стоял перед лавкой и смывал растворителем с витрины
надпись "МЫ ТЕБЯ ПОВЕСИМ, ЖИД".

- Сервус, Томек.

- Сальве, Ярек. Кам инсайд! Есть "Мастер и Маргарита" издательства
"Север". Еще "Жестяной барабан" Грасса.

- У меня есть и то, и другое. Еще старые издания. Когда палили, так
пахан спрятал. Вот Салман Рушди у тебя имеется?

- Через пару недель получу. Отложить?

- Спрашиваешь. Ну, пока. Бегу в школу.

- А не боишься сегодня? - Томек показал в сторону Маневки, откуда
доносился все более громкий обмен залпами. - Плюнь на школу, возвращайся
домой, санни бой. Inter arma silent musae.

- Audaces fortuna juvat, - отвечал я без особой уверенности.

- Ер бизнес. - Томек вынул из кармана чистую тряпку, сплюнул на нее и
протер витрину до глянца. - Бай.

- Бай.

Перед зданием масонской ложи "Гладиус", рядом с памятником Марии
Конопницкой, стоял полицейский броневик с установленным на башенке
пулеметом М-60. На цоколе памятника красной краской кто-то намалевал:
"УНЗЕРЕ КОБЫЛА", а чуть пониже - "НЕ ССЫ ПРОХОЖИЙ КОБЫЛА НАШ ПРОРОК".
Неподалеку от памятника была установлена пропагандистская витрина, а на
ней под стеклом - фотографии, изображающие осквернение могилы писательницы
на Лычаковском кладбище.

Джули

Ты так чудесна

Так чудесна...

Я пошел по улице Элигиуша Невядомского, бывшей Нарутовича, пробежал
вдоль стены неработающей фабрики химволокна. К стене был прикреплен
огромный плакат, где-то девять на девять, изображающий покойную мать
Терезу. На плакате огромными каракулями из баллончика кто-то намалевал
"ГЕНОВЕФА ДУРА". Потом я свернул на улицу, ведущую к Черной Ганче.

И там наткнулся на Белых Крестоносцев.

Их было человек двадцать, все наголо обритые, в кожаных куртках,
оливковых футболках, мешковатых серо-зеленых камуфляжных штанах и тяжелых
десантных ботинках. Человек пять, вооруженные "Узи" и контрабандными
полицейскими "Геклер-Кохами", охраняли мотоциклы. Один малевал звезду
Давида на витрине бутика Малгоськи Замойской. Другой, стоящий посреди
улицы, держал на плече комбайн "Шарп" и дергался в ритм "Спасителю", хита
группы "Мегадет" из альбома "Потерявшиеся в вагине". И песня, и сам альбом
были в черных списках.

Остальные Белые Крестоносцы занимались тем, что вешали какого-то типа
в лиловой рубахе. Тот выл, вырывался и дергал связанными за спиной руками,
а Крестоносцы пинали и били его куда попало, волоча в сторону каштана, где
с ветки уже свисала элегантная петля из телефонного провода. На тротуаре
валялся звездно-полосатый пластиковый мешок, тут же были раскиданы
разноцветные блузки, леггинсы, свитера, упаковки колготок, видеокассеты и
камкордер "Панасоник".

Хватит лжи, хватит дерьма

С меня довольно

Меня воротит

От твоих хитрых, ничего не значащих слов

Никогда

Не пробуй меня спасать

Я сделан не по твоему образу...

Белый Крестоносец с "Шарпом" на плече сделал ко мне несколько шагов,
загородив путь. Из высокого ботинка выглядывала рукоять тяжелого ножа
"Сервайвл". Другие отрезали мне путь к отступлению.

"Прощай, Джули, - подумал я. - Прощай, уокмен. Прощайте, милые мои
передние зубы".

- Хей, - заорал вдруг один из Крестоносцев. - Красавчик, ты?

Я узнал его, несмотря на бритую голову и пестрые цирковые тряпки. Это
был Мариуш Здун, прозванный Лисой, сын гинеколога, одного из самых богатых
людей в городе. О старом Здуне поговаривали, что он состоял в совете
"Арт-В Интернешнл АГ", и что ему принадлежат акции в "Четырех Сестрах".

- Отцепись от него, Менда, - сказал Лиса типу с "Шарпом". - Я его
знаю, это мой дружбан, нормальный поляк. Вместе в школу ходили.

Это правда, какое-то время Лиса ходил в нашу школу. Я давал ему
сдирать. Но без особого эффекта, потому что Лиса еле читал.

Мужик в лиловой рубахе, которого за ноги подтянули к петле, дико
заорал, дернулся и вырвавшись из рук, упал на тротуар. Сбившись вокруг,
Белые Крестоносцы попинали его ногами и снова подняли.

- Эй! - крикнул один из них, с распятием на шее. - Лиса! Лучше бы
помог, вместо того, чтоб базарить с этим чучелом.

Этого я тоже знал. Его прозвали Великий Гонзо, потому что его нос
напоминал кран умывальника и был такой же блестящий.

- Ты уж лучше вали, Ярек, - Лиса почесал стриженое темечко. - Лучше
свали отсюда.

О да, молитвы и ярость

Ничего, лишь молитвы и ярость

Слишком поздно

Черные псы кружат вокруг

Брызжут слюной

Никогда

Не пробуй меня спасать...

На первом этаже открылось окно.

- Тише! - взвизгнул, высунувшись, старикан с блестящей лысиной. Над
его ушами висели две седые прядки, придавая ему вид филина. - А ну тихо!
Что за шум? Тут люди спят!

- Отъебись, дед! - прорычал Лиса, размахивая "Узи". - Ну! Заткни
хлебало и не пизди!

- Эй, Лиса, повежливей, - одернул его Великий Гонзо, одевая петлю на
шею типа в лиловой рубахе. - А вы, земляк, закрывайте окно и идите
смотреть телевизор, как положено порядочному земляку! А если что не так,
то я сейчас подымусь и оторву вам задницу, так-то.

Филин еще сильнее высунулся из окна.

- Да что же это вы творите, ребята? - крикнул он. - Что это вы
делаете? Это что еще за суд Линча? Как так можно? Да разве можно быть
такими жестокими? Это же не по-человечески! Не по-христиански это! Ну что
он вам такого сделал?

- Магазины он грабил! - зарычал Большой Гонзо. - Спикуль он, роббер,
мать его еб!

- Но ведь для этого есть полиция, Городская Стража, опять же
Греншутц! Закон...

- Пааамааагитеее! - заорал тип в лиловой рубашке. - Да ради Бога,
па-ма-ги-тееее! Спаситеее!

- А-а, русский, - сказал Филин и печально покачал головой. - Ясно.

И он закрыл окно.

- Ты бы шел, Ярек, - повторил Лиса, вытирая ладони об штаны.

Я побежал, не оглядываясь. С северной окраины нарастала канонада.
Слышались глухие выстрелы танковых пушек.

- Неееет! - послышалось сзади.

- Польша для поляков! - проревел Великий Гонзо. - А ну-ка, ребята,
подвесьте его. Хэнг хим хай!

Мне было еще слышно, как Белые Крестоносцы завели "Мы все
преодолеем".

Джули, Джули

Ты так чудесна...

По улице, воняя выхлопными газами, промчался БТР. На броне белой
краской было написано "БОГ, ЧЕСТЬ И ОТЧИЗНА". Это означало, что
Гражданская Стража бдит, и можно никого не бояться. Теоретически.

Я добежал до перекрестка Урсулинок и Джималы. Тут стоял второй БТР.
Еще тут была аккуратная баррикада из мешков с песком и шлагбаум. Баррикада
и шлагбаум означали границу. Ну, вы же знаете это: где мы, там и шлагбаум,
а где шлагбаум - там и граница. Баррикаду со шлагбаумом охранял взвод
добровольцев. Добровольцы, как все добровольцы на свете, непрерывно курили
и непрерывно ругались матом. Они были из Крестьянской Самообороны, потому
что на их БТРе было написано: НЕ ТЕРЯЙТЕ НАДЕЖДЫ.

- Ты куда, говнюк? - крикнул мне один из стоявших у шлагбаума
говнюков.

Я не счел нужным отвечать. Если по дороге в школу отвечать всем
патрулям, баррикадам, заграждениям, шлагбаумам и всяким там чек-пойнтам в
Сувалках, то хрипота обеспечена на все сто. И я побежал дальше, срезая
дорогу через мостки на Черной Ганче.

- Wohin? - заорал на меня из-за немецкой баррикады фрайкорпс, одетый
в пуленепробиваемый жилет и вооруженный М-16 с подствольным гранатометом.
За ремешок на его шлеме была заткнута пачка "Мальборо". - Halt!
Stehenbleiben!

"Лек мих ам Арш", - подумал я и побежал в сторону парка, нашего
прекрасного городского парка.

Когда-то, как рассказывал мне покойный дед, наш чудный парк носил имя
маршала Пилсудского. Потом, во время второй мировой войны, название
поменяли на "Парк Хорста Весселя". После войны покровителями парка стали