режим утверждался со скрипом, так что движение сопротивления хоть и было
разрозненным, но выжило и даже стало из года в год понемногу разрастаться.
Правительство канцлера Арнольда было более хитрым.
девяностые годы, был Брюс Вальдосто. Он объявился в Нью-Йорке в начале
1997 года, никого не зная, полный ненависти и неутоленного гнева. Он был
родом из Лос-Анжелеса. Его отец владел там закусочной, и однажды,
доведенный до бешенства правительственным налоговым инспектором, плюнул
тому в лицо и вышвырнул его на улицу. В тот же день, позже, инспектор
вернулся с шестью своими коллегами, и они методично избили до смерти
старшего Вальдосто. Его сына, бросившегося отцу на помощь, арестовали за
противодействие исполнению обязанностей государственными служащими и
освободили только через месяц допросов высшей степени, что в переводе на
простой язык означало пытки. Вот тогда Вальдосто и пустился в свой
межконтинентальный крестовый поход, который в конце концов привел его в
квартиру Барретта в центре Нью-Йорка.
Вальдосто казался невысоким смуглым мужчиной одних лет с ним, с
широченными плечами, могучим туловищем и чрезвычайно непропорциональными
короткими ногами. Густые спутанные волосы и свирепые глаза прирожденного
террориста также не выдавали его юного возраста. Барретт так никогда и не
узнал, то ли Вальдосто таким и родился, то ли моментально постарел из-за
суровых пыток во время пребывания в лос-анжелесских бараках для допросов.
начнутся убийства?
произойдет, будет бескровным.
Совет Синдикалистов должны быть арестованы, младшие офицеры армии должны
провозгласить военное положение, а преобразованный Верховный Суд -
объявить о восстановлении конституции 1789 года. Вальдосто внимательно
глядел на схемы, ковыряя в носу, чесал грудь, сжимал кулаки и бубнил себе
под нос:
арестовав от силы три десятка людей?
году не было даже президента! Но теперь у нас правительство настоящих
профессионалов. У змеи голова больше, чем ты думаешь, Барретт. Нужно
проникнуть поглубже, чем верхний слой синдикалистов, вплоть до мелких
бюрократов. Маленьких фюреров, этих никчемных тиранов, которые настолько
обожают свои посты, что пойдут на что угодно, лишь бы их сохранить. Именно
такие убили моего отца. Их всех нужно убрать.
всех государственных служащих?
груза прошлого.
извергать напыщенные, яростные идеи, а то, что он искренне в них верил и
был готов полностью осуществить их. Всего за час первой встречи с
Вальдосто Барретт узнал, что на его счету значится уже по меньшей мере
дюжина убийств. Позже Барретт понял, что Вальдосто еще ребенок, мечтающий
отомстить за отца, но так никогда и не избавился от ощущения, что у
Вальдосто нет обычных угрызений совести. Он вспоминал девятнадцатилетнего
Джека Бернстейна, настаивающего почти десять лет назад на том, что лучший
способ свергнуть правительство - это организовать умную кампанию по
осуществлению политических убийств, и замечание Плэйеля, что "убийство не
является действенным методом политического убеждения". Пока что, насколько
было известно Барретту, кровожадность Бернстейна еще не вышла из чисто
теоретической стадии, но вот юный Вальдосто предлагает себя в качестве
ангела смерти. Хорошо еще, что Бернстейн почти уже не связан с подпольной
деятельностью. При соответствующей поддержке Вальдосто мог бы заменить
целый отряд террористов.
нужно было где-нибудь провести первую ночь в Нью-Йорке, и Барретт
предложил ему переспать на диване, ведь Вальдосто не мог подыскать себе
квартиру, поскольку у него не было денег. Однако даже когда он стал
платным сотрудником организации, которую они теперь называли Национальным
Освободительным Фронтом, он продолжал жить у Барретта, и тот ничего не
имел против. Через три недели Барретт сказал:
здесь.
темпераменте. Барретт обнаружил, что Вальдосто действует на него
омолаживающе. Хотя ему самому едва перевалило за тридцать, Барретт
чувствовал себя старше своих лет, а иногда даже казался себе древним
старцем. Он был активным участником подполья почти половину своей жизни,
так что революция стала для него чисто абстрактным понятием, вопросом
нескончаемых собраний, тайной переписки и распространением листовок. Врач,
который лечит насморк у одного пациента за другим, уже не задумывается о
том, что он шаг за шагом приближает тот день, когда насморк исчезнет. Так
и Барретт, поглощенный тщательным выполнением ритуалов революционной
бюрократии, тоже слишком часто терял из виду главную цель или даже
забывал, что такая цель существует. Он начал соскальзывать в утонченную
сферу, где обитали Плэйель и другие зачинатели движения, - сферу, где
пропадал всякий пыл и идеализм трансформировался в идеологию. Вальдосто
спас его от этого.
революция была вопросом разбивания черепов, выкручивания шей и
бомбардировки контор. Он считал безликих чиновников правительства своими
личными врагами, знал их имена, мечтал о тех наказаниях, которым он
подвергнет каждого из них. Его энергия заражала. Барретт, пытаясь погасить
в нем жажду разрушения, начал вспоминать, что кроме обычной ежедневной
рутины существует и главная цель. Вальдосто воскресил в нем революционные
мечтания, которые так тяжело поддерживать изо дня в день, из недели в
неделю на протяжении многих лет и десятилетий.
кровопролитии. К этому, разумеется, надо было привыкнуть, особенно к его
фривольным выходкам в отношениях с девушками. "В нем есть что-то
первобытное..." - так говорил Барретт своим друзьям.
и в те времена, когда с ним жила Джанет. Климат страха снова смягчился, и
отпала необходимость в излишней осторожности. Хотя Барретт и понимал, что
находится под наблюдением, он теперь, не колеблясь, разрешал другим
приходить к нему.
случайно, в одну из своих редких вылазок в не связанные с революционной
деятельностью круги. После трехлетнего перерыва вновь открылся
Колумбийский университет, и в один морозный вечер в начале 1998 года
Барретт отправился в студенческий городок на вечер, который устраивал один
его знакомый профессор математики Годин. Сквозь густую завесу табачного
дыма он сумел разглядеть в дальнем конце комнаты Хауксбилля, взгляды их
встретились, и они обменялись кивками. После этого Барретт решил подойти и
поздороваться. Хауксбилль, похоже, принял такое же решение. Поразмыслив
несколько секунд, Барретт начал протискиваться сквозь толпу.
года и теперь был поражен тем, как тот сильно изменился. Хауксбилль и
раньше не был красавцем, но теперь у него был такой вид, словно все его
железы внутренней секреции взбунтовались. На результат этого было просто
страшно смотреть. Он совсем облысел, щеки его, которые всегда были
небритыми и имели неряшливый вид, стали теперь необычно розовыми. Губы и
нос стали мясистее, глаза заплыли жиром. У него вырос огромный живот, и
все туловище казалось покрытым несколькими слоями жира. Они обменялись
быстрым рукопожатием. Ладонь Хауксбилля была влажной, пальцы - мягкими и
бессильными. Хауксбилль, насколько Барретт помнил, был всего лишь на
девять лет старше его, так что ему не исполнилось и сорока. Но выглядел он
так, как человек, стоящий на пороге могилы.
Годином, их хозяином. Хауксбилль объяснил, что его недавно пригласили
работать на факультет высшей математики Колумбийского университета.
Правительственный заказ.
Хауксбилля казались холодными и чужими и были похожи на глаза существа с
другой планеты.
Наверное, мне не следовало бы заговаривать с вами. Это может вас
скомпрометировать.
Хауксбилль.
что представляет собой на самом деле эта кучка зануд и неудачников.
Лондон Джек
Бажанов Олег
Гюго Виктор
Флинт Эрик
Афанасьев Роман
Березин Федор