замок, но еще включили дистанционную блокировку.
неэффективным любое записывающее на магнитную ленту устройство, которое
могло оказаться у Барретта. Агент, что сидел справа, проверил наличие у
него аппаратуры связи, нашел телефон, вмонтированный за ухом, и ловко его
снял. Они замкнули вокруг Барретта микроволновое сдерживающее поле,
которое оставляло ему достаточную свободу движений, чтобы зевнуть или
почесаться, но недостаточную, чтобы дотянуться до любого из сидевших рядом
с ним. После этого машина отъехала от тротуара.
что мне начало казаться, что это никогда не случится.
слева.
время.
годы движения сопротивления, юный Джим Барретт жил в постоянном ожидании
ареста. Ареста или даже хуже - лазерный луч мог мелькнуть из ниоткуда и
пронзить его череп. В те годы он видел, что новое правительство вездесуще
и агрессивно, и понимал, что постоянно подвергает себя опасности. Но
арестов было не так уж много, и со временем Барретт впал в противоположную
крайность, надеясь в душе, что тайная полиция его не тронет. Он даже
убедил себя в том, что они решили не досаждать ему, что его щадят
преднамеренно, сохраняют как символ терпимости режима к инакомыслящим.
Когда канцлера Арнольда сменил канцлер Дантелл, Барретт утратил часть
своей наивной уверенности в сопутствующей ему удаче. Но и тогда еще он не
сразу понял, что его могут арестовать, пока не забрали Джанет. Никто не
верит в то, что в него может ударить молния, пока она не попадет в
кого-нибудь рядом. А вот после этого человек ждет, что снова разверзнутся
небеса, всякий раз, когда на горизонте появится туча.
годов, но его так ни разу и не вызвали на допрос в полицию. Со временем он
стал снова понемногу верить, что обладает иммунитетом. Проживя под угрозой
ареста больше двадцати лет, Барретт просто отодвинул такую возможность в
самый дальний угол своего сознания и забыл о ней. И вот теперь наконец-то
пришли и за ним.
что единственное, что он испытывает, - это облегчение. Долгие годы
неопределенности закончились, оборвалось та лямка, которую он тянул, и
теперь он сможет отдохнуть.
Восточного подразделения Фронта Национального Освобождения. С юношеских
лет он трудился над тем, чтобы приблизить свержение правительства, и труд
этот состоял из миллионов крохотных шагов, с помощью которых, тем не
менее, удалось пройти весь необходимый путь. Из всех присутствовавших на
его первом подпольном собрании тогда, в 1984 году, остался только он один.
Джек Бернстейн, его первый наставник в революционных делах, давно и
всецело переметнулся на сторону противника. Хауксбилль умер несколько лет
назад в возрасте сорока трех лет от ожирения и воспаления щитовидки. Его
труд по созданию машины времени, как говорили, увенчался успехом. Он-таки
соорудил работающую машину времени и передал ее правительству.
машиной времени, используя в качестве подопытного материала
политзаключенных. Барретт прослышал, что старик Плэйель был среди
подопытных. Его арестовали в марте 2003 года, и после этого никто не знал,
что с ним случилось. Арест Плэйеля сделал Барретта не только фактическим,
но и номинальным руководителем подполья всего восточного побережья. Однако
он не ожидал, что его тоже заберут так быстро.
года: одни - в могилу или в неизвестность, другие - к противнику. Остался
он один, и теперь его тоже либо убьют, либо предадут небытию. Странно, но
у него почти не было жалости к себе. Он готов был позволить другим
выполнить отчаянно скучную задачу подготовки Революции.
которая потерпела поражение еще до того, как началась. Из 1987 года,
сквозь время выплыли слова Джека Бернстейна: "Мы потерпим поражение, если
упустим подрастающее поколение. Их приберут к рукам синдикалисты и
воспитают так, что они будут считать синдикализм единственно верным,
справедливым и прекрасным общественным строем. И чем дольше это
продолжается, тем дольше это будет продолжаться. Это самоподдерживающийся
процесс. На всякого, кто захочет возвращения старой конституции или
исправления новой, будут смотреть как на опасного огнедышащего радикала, а
синдикалисты - это чудные, консервативные парни, которые всегда у нас были
и которых всегда мы желали видеть у власти. А с этим все заканчивается, и
иначе быть не может".
молодежи, но этого оказалось недостаточно. Несмотря на еще более
изощренную пропагандистскую кампанию, несмотря на искусное переплетение
революционной агитации с массовыми развлечениями, несмотря на финансовую
поддержку сотен тысяч американцев и творческую поддержку многих самых
выдающихся умов нации, Фронт так ничего и не достиг. Участники подполья не
смогли сдвинуть с места эту огромную пассивную массу обывателей, которых
устраивало правительство независимо от того, каким оно было, и которые
боялись раскачивать лодку сильнее, опасаясь, что эта лодка перевернется.
наработался. У меня больше нет ничего, что я мог бы предложить Фронту.
Внутренне я уже смирился с поражением, и если буду продолжать работать в
подполье, то отравлю молодежь своим пессимизмом".
назад. Теперь он стал всего лишь бюрократом революции, перетасовщиком
бумаг, представителем укоренившихся взглядов. Если бы на самом деле
вспыхнула революция, неизвестно, принесла бы она ему радость или повергла
в ужас. Он повзрослел, привыкнув жить на грани революции. Ему было так
удобно. Его способность изменяться давно исчезла.
справа. - Один из высших вождей...
когда мне было не безразлично, как вы со мной поступаете.
сложился. Преданный революционер с незапамятных времен. Вы опасный
радикал, Барретт. Мы давно следим за вами.
арестов. Все спланировано так, чтобы было неожиданным. Одного лидера мы
берем в этом году, другого - в следующем, третьего - через пять лет...
представляем собой какой-либо настоящей угрозы. Мы всего лишь кучка
мошенников.
нам еще не приходилось иметь дело. Вы даже не похожи на агитатора, скорее
на адвоката какого-нибудь, вполне респектабельного.
взять? - спросил Барретт.
выключил сдерживающее поле, внутри которого находился Барретт, как в
клетке. Он схватил правую руку Барретта и подтащил ее к информационной
плате на приборном щитке, затем включил связь с компьютером. Центральному
компьютеру понадобилось несколько секунд, чтобы сличить отпечатки пальцев
Барретта с теми, что хранились в центральном архиве.
насколько вы в этом уверены.
правительственный самолет. Полет длился два часа. Этого было достаточно,
чтобы пересечь почти весь континент, но Барретт не был уверен, что они
пролетели столь дальнее расстояние. Они могли все это время кружить над
Бостоном. Он знал, что правительство проделывало подобные трюки. Когда
самолет совершил посадку, уже темнело. Ему удалось только мельком увидеть
огни аэропорта, так как к самолету причалил закрытый трап и Барретта
пропихнули внутрь гармошки. Где он находился на самом деле, Барретт не
имел ни малейшего представления.
путешествие в одном из правительственных лагерей для предварительного
следствия. Гладкая черная металлическая дверь закрылась за ним. Внутри все
было приглаженным, ярко освещенным, антисептическим. Это вполне мог быть
госпиталь. Коридоры расходились во многих направлениях, рассеянное
освещение придавало всему приятный зеленовато-желтый оттенок.
неразрушаемой на вид ткани, и поместили в камеру.
максимально строгими мерами предосторожности. Его камера представляла
Флинт Эрик
Скальци Джон
Куликов Роман
Буркатовский Сергей
Прозоров Александр
Прозоров Александр