скоро два года как умерла.
И зачем только ее придумали!
Может, у тебя есть минутка свободная? Зашел бы в дом, выпил бы чаю. Теперь
редко кто заходит на чашку чая. Видно, времена не те. Все спешат, всем
недосуг, чайку попить - и то некогда.
заглянул.
будь так добр, скажи ему, пусть идет домой.
немного не в своем уме. Столько лет, как Таппер исчез, а она все ждет его,
будто он только что вышел, и всегда она спокойная, и ничуть не
сомневается, что он вот-вот вернется. Так здраво рассуждает, такая
приветливая, ласковая, и только самую малость тревожится о полоумном сыне,
который десять лет назад как сквозь землю провалился.
всех. Он очень любил цветы, а у моего отца были теплицы. Таппер вечно
возле них околачивался, и отец, неисправимый добряк, который за всю жизнь
мухи не обидел, конечно, терпел его присутствие и его неумолчную
бессмысленную болтовню. Таппер привязался и ко мне и, как я его ни гнал,
всюду ходил за мной по пятам. Он был старше меня лет на десять, но это ему
не мешало: сущий младенец умом, он с годами не становился разумнее. Так и
слышу его беспечный лепет - как он бессмысленно радуется всему на свете,
что-то ласково лопочет цветам, пристает с дурацкими вопросами. Понятно, я
его не выносил, но по-настоящему возненавидеть его было не за что. Таппер
был вроде стихийного бедствия - его приходилось терпеть. И не забыть мне,
как он беззаботно и весело лопотал, распуская при этом слюни, не забыть
его нелепую привычку поминутно пересчитывать собственные пальцы - бог
весть зачем ему это было нужно, быть может, он боялся их растерять.
окончательно уверился, что наш Милвилл окружен и отрезан от мира: кто-то
(или что-то), неведомо почему и зачем, засадил нас в клетку. Оглядываясь
назад, я теперь ясно видел, что все время шел по кривой. И, глядя вперед,
нетрудно было представить, как эта кривая замкнется.
захудалым городишкой, каких тысячи и тысячи?
- в точности такой же, и, наверно, все остальные милвиллцы сказали бы то
же самое. То есть, все кроме Нэнси Шервуд - она только накануне вечером
ошарашила меня своей теорией, будто наш город совсем особенный. Неужели
она права? Неужели Милвилл чем-то непохож на все другие заштатные
городишки?
что как раз за нею проходит дуга незримой баррикады.
возвращаться к исходной точке, когда и так ясно, что мы замкнуты в кольце.
напротив, через улицу, в зарослях цветов и кустарника, стоял мой дом, а за
ним заброшенные теплицы и старый сад, целое озеро лиловых цветов - таких
же, в какие ткнула палкой миссис Тайлер и сказала, что в этом году они
цветут пышней, чем всегда.
мальчишки и раскачиваются на старых качелях подле веранды!
подходить к этим качелям! Столбы ветхие, ненадежные, того и гляди рухнут
либо переломится поперечина и кто-нибудь из малышей разобьется. Можно бы,
конечно, и сломать качели, но рука не поднимается: ведь это память о маме.
Немало тихих часов провела она здесь, во дворе, слегка раскачиваясь взад и
вперед и глядя на цветы.
видно было качелей, пока я не дошел до калитки.
стал как вкопанный.
если не считать нахлобученной на голову драной соломенной шляпы, он был
совершенно голый.
пересчитывать собственные пальцы.
памятного голоса я оторопел - и мысль моя шарахнулась к тому, что
произошло накануне.
выключить у меня телефон.
не поделаешь. Распоряжение Тома Престона.
Престон, конечно, тоже учился в нашей школе, но с ним-то никто не дружил.
Мерзкий был мальчишка, и вырос из него мерзкий тип.
Престон - управляющий телефонной станцией, а Эд Адлер служит у него
монтером - устанавливает аппараты, исправляет повреждения в сети; а вот я
был страховым агентом и агентом по продаже недвижимости, а теперь бросаю
это дело. Не по доброй воле, но потому, что нет у меня другого выхода: и
за телефон в конторе я задолжал, и за помещение арендная плата давно
просрочена.
удается прокормить семью, но и только. А другие наши однокашники? Чего-то
они достигли - вся наша компания? Понятия не имею, почти всех потерял из
виду. Почти все поразъехались. В такой дыре, как Милвилл, человеку делать
нечего. Я и сам бы, наверно, тут не остался, да пришлось ради матери.
Когда умер отец, я бросил художественное училище: надо было помогать ей в
теплицах. А потом и ее не стало, но к этому времени я уже столько лет
прожил в Милвилле, что трудно было сдвинуться с места.
Холла, и Эльфа... смотри-ка, забыл фамилию!
весело...
пошло наперекос. За помещение тоже давно не плачено. Дэн Виллоуби у себя в
банке сильно из-за этого расстраивается.
было. Я прогорел с самого начала.
две-три машины стояли у обочины да бродячий пес обнюхивал фонарный столб,
а перед кабачком под вывеской "Веселая берлога" подпирал стену Шкалик
Грант в надежде, что кто-нибудь угостит его стаканчиком.
конец всему. Окончательно и бесповоротно установлено: я неудачник. Можно
месяцами играть с самим собой в прятки, тешить себя мыслью - мол, все не
так плохо и еще наладится и стрясется, но потом непременно нагрянет
что-нибудь такое, что заставит посмотреть правде в глаза. Вот пришел Эд
Адлер, отключил телефон и унес, и никуда от этого не денешься.
этому окаянному городишке - не к тем, кто в нем живет, а именно к самому
городу, к ничтожной точке на географической карте.
самодовольный, словно издевался надо мной. Как же я просчитался, что не
унес вовремя ноги! Я пробовал устроить здесь свою жизнь, потому что привык
к Милвиллу и любил его, и я жестоко ошибся. Я ведь тоже понимал то, что
понимали все мои друзья, которые отсюда уехали, - и все-таки не желал
видеть бесспорную, очевидную истину: здесь ничего не сохранилось такого,
ради чего стоило бы остаться. Милвилл отжил свое и теперь умирает, как
неизбежно умирает все старое и отжившее. Он задыхается из-за новых дорог:
ведь теперь, если надо что-нибудь купить, можно быстро и легко съездить
туда, где больше магазинов и богаче выбор товаров; он умирает, потому что
вокруг пришло в упадок земледелие, умирает вместе с убогими фермами на
склонах окрестных холмов, захиревшими и обезлюдевшими, ибо они уже не
могут прокормить семью. Милвилл - обитель благопристойной нищеты, в нем
даже есть своя обветшалая прелесть, он изысканно благоухает лавандой, и
манеры его безупречны, но, невзирая ни на что, он умирает.
огибающей город с востока. По берегу, под раскидистыми деревьями, вьется
заброшенная тропка, я шагал по ней и слушал, как в жаркой летней тишине
журчит вода, омывая заросшие травою берега и перекатываясь по гальке. На