Чтение 16–й страницы книги ~Выбор богов~

Он знал, что такое музыка, и был ею очарован, и порой она чудилась
ему в шелесте листвы на ветру или в серебряном звоне бегущей по камням
воды, но никогда в жизни не доводилось ему слышать музыку, подобную этой.

Он помнил, как Старый Джоуз садился по вечерам у порога своей хижины,
прилаживал под подбородком скрипку и водил смычком по струнам, порождая
радость или печаль, а порой ни то ни другое, а просто чарующую мелодию.

- Играю я уже неважно, - говаривал он. - Пальцы мои уже не так ловко
танцуют по струнам, и рука, держащая смычок, отяжелела. Она должна
бабочкой порхать над струнами - вот так.

Однако мальчику, сидящему на еще теплом от солнца песке, эта музыка
казалась чудесной. На высоком холме позади хижины койот поднимал к небу
морду и выл под звучание скрипки, повествуя о пустынности холмов, и моря,
и пляжа, словно, кроме него, старика со скрипкой да сидящего на корточках
паренька, вокруг не осталось ничего живого, одни пни да древние холмы,
виднеющиеся в сумерках.

Еще были, много позже, охотники на буйволов со своими барабанами,
трещотками и свистками из оленьей кости, и под отбиваемый ритм он вместе с
другими плясал в сильнейшем возбуждении, которое, как он чувствовал,
уходило корнями в далекое прошлое.

Но здесь звучала не скрипка, не свисток из оленьей кости, не барабан;
эта музыка наполняла собою весь мир и гремела под небесами, она
захватывала человека и уносила с собой, затопляла его, заставляла позабыть
о собственном теле, влиться всем своим существом в узор, который она
создавала.

Какая-то часть его сознания оставалась свободной, не была захвачена и
затоплена, а озадаченно и изумленно тянулась навстречу этому звучащему
волшебству, снова и снова повторяя: музыку создают деревья. Маленькая
группка деревьев на холме - они кажутся призрачными в вечернем свете,
когда все вокруг так чисто и свежо после пронесшегося дождя, белые, как
березы, но выше, чем березы обычно бывают. Деревья, у которых есть
барабан, и скрипка, и свисток из оленьей кости, и еще много-много чего, и
они объединяют все это вместе, пока не заговорит само небо.

Он заметил, что кто-то прошел через сад и остановился рядом, но не
повернулся взглянуть, кто это, поскольку на холме, где стояли деревья,
что-то было неладно. Невзирая на всю красоту и мощь, там было нечто
неправильное, и если бы удалось это исправить, то музыка сделалась бы
совершенной.

Езекия протянул руку и осторожно поправил повязку на щеке юноши.

- Теперь вы себя хорошо чувствуете? - спросил он. - Вам лучше?

- Это замечательно, - ответил тот, - но что-то не так.

- Все как положено, - сказал Езекия. - Мы вас перевязали, согрели,
накормили, и теперь с вами все в порядке.

- Да не со мной. С деревьями.

- Они играют хорошо, - возразил Езекия. - Редко бывало лучше. И это
одна из старых композиций, не экспериментальная...

- В них есть какой-то недуг.

- Некоторые деревья уже состарились и умирают, - сказал Езекия. -
Может быть, они играют несовершенно, не так, как в былые дни, но все равно
хорошо. И там есть молодые побеги, которые еще не приобрели сноровки.

- Почему им никто не поможет?

- Им невозможно помочь. А если и возможно, никто не знает как. Все на
свете старится и умирает, вы - от старости, я - от ржавчины. Это не земные
деревья. Их много веков назад принес один из тех, кто путешествует к
звездам.

И вот опять, подумал молодой человек, говорят о путешествии к
звездам. Охотники на буйволов рассказывали, что есть мужчины и женщины,
которые отправляются к звездам, и сегодня утром об этом упомянула девушка,
с которой он говорил. Девушка-то должна знать - ведь она может
разговаривать с деревьями. Интересно, подумал он, говорила ли она
когда-нибудь с призрачными деревьями на холме?

Она может говорить с деревьями, а он может убивать медведей - и
неожиданно в памяти всплыл тот миг, когда в балке поднялся на дыбы тот
последний медведь, бывший к нему слишком близко. Но теперь, по какой-то
странной причине, это был совсем не медведь, а деревья на холме, и туг
произошло то же, что случилось с медведем, появилось то же чувство, будто
он выходит из собственного тела и с чем-то соприкасается. Но с чем? С
медведем? С деревьями?

Затем все исчезло, и он опять находился в своем теле, и пропало то,
что было неладно с деревьями, и все стало правильно и хорошо. Музыка
наполняла собою мир и гремела под небесами.

Езекия сказал:

- Вы, несомненно, ошибаетесь насчет деревьев. В них не может быть
никакого недуга. Мне кажется, именно сейчас они играют как никогда.

Ночью Джейсон проснулся и снова заснуть уже не смог. Он знал, что не
тело его пренебрегает сном; это его ум, переполненный думами и дурными
предчувствиями, отказывался отдыхать.

В конце концов он встал и начал одеваться.

- Что такое, Джейсон? - спросила Марта со своей кровати.

- Не спится, - ответил он. - Пойду пройдусь.

- Надень плащ. Ветер ночью холодный. И постарайся не беспокоиться.
Все образуется, все будет хорошо.

Спускаясь по лестнице, он подумал о том, что она неправа и знает, что
неправа; она сказала так лишь затем, чтобы его подбодрить. Ничего не
образуется, не будет хорошо. Стоит Людям вернуться на Землю, и жизнь
непременно изменится, она уже никогда не будет такой, как прежде.

Когда он вышел во внутренний дворик, из-за угла кухни, пошатываясь,
показался старый Баусер. Не было видно ни молодого пса, который обычно
сопровождал его на прогулках, ни остальных собак. Либо они где-то спали,
либо отправились охотиться на енота, а может быть, учуяли мышей в
кукурузных снопах. Ночь была тиха и прохладна, и исполнена чувства
одновременно холодного и печального. На западе, над темной массой
поросшего лесом утеса на другом берегу Миссисипи, висел тонкий месяц. В
воздухе стоял слабый запах опавших листьев.

Джейсон пошел по тропинке, ведущей к оконечности мыса над слиянием
рек. Старый пес увязался за ним. Месяц светил совсем тускло, хотя, сказал
себе Джейсон, свет особо и не нужен. Он столько раз ходил этой тропинкой,
что нашел бы ее даже в темноте.

Земля спокойна, подумал он, не только здесь, но повсюду. Спокойна и
отдыхает после бурных столетий, когда человек вырубал деревья, вырывал из
ее недр минералы, распахивал прерии, строил дома на ее широких просторах и
вылавливал рыбу в ее водах. Неужели после этого краткого отдыха все
начнется сначала? Направляющийся к Земле корабль послан лишь для
исследования, чтобы вновь отыскать старушку Землю, удостовериться, что
астрономы не ошиблись в своих расчетах, осмотреть и доставить назад
сообщение. А потом, подумал Джейсон, что будет? Довольно ли будет с Людей
того, что они удовлетворят свой интерес, или же они снова предъявят свои
права на свою в прошлом собственность - хотя он очень сомневался в том,
чтобы человек действительно когда-либо был истинным собственником Земли.
Правильнее было бы сказать, что Люди захватили ее, отняв у других существ,
имевших на нее столько же прав, но не обладавших разумом, или умением, или
достаточной силой, чтобы эти права отстаивать. Человек скорее был
бесцеремонным, высокомерным захватчиком, чем владельцем, хозяином. Он
одержал победу силой разума, которая может быть не менее отвратительна,
чем сила мускулов, создавая свои собственные правила, ставя свои
собственные цели, устанавливая свои собственные ценности и полностью
игнорируя все остальное, что было живого на Земле.

Из дубовой рощи поднялась неслышная тень и проплыла вниз в глубокую
лощину, где ее поглотили тьма и безмолвие, частью которых она была. Сова,
сказал себе Джейсон. Совы здесь водились во множестве, но видеть их мог
лишь какой-нибудь ночном бродяга, поскольку днем они прятались. Что-то
прошелестело в листьях, и Баусер поднял одно ухо и принюхался, но то ли
был слишком мудр, то ли слишком стар и тяжел на подъем, чтобы погнаться.
Скорее всего, ласка, а может быть, норка, хотя для норки, пожалуй,
далековато от воды. Для мыши слишком велика, для кролика или выдры слишком
уж тихо прошмыгнула.

Человек узнает своих соседей, подумал Джейсон, когда перестает на них
охотиться. В былые времена он вместе с другими ходил на охоту, когда дичь
достаточно расплодилась. Они называли это спортом или развлечением - всего
лишь более мягкое обозначение той жажды крови, которую человек пронес с
доисторических времен, когда охота была средством для поддержания жизни.
Человек, родной брат других хищников - и, подумал Джейсон, самый большой
хищник из всех. Теперь таким, как он, не было нужды охотиться на своих
братьев, обитателей лесов и болот. Мясом их обеспечивали стада коров и
овец, хотя, как он полагал, употребляя в пищу даже такое мясо, человек не
перестает быть хищником. Если бы кто и захотел охотиться, ему пришлось бы
вернуться к луку со стрелами и копью. Ружья по-прежнему лежали в своих
чехлах, и роботы тщательно их чистили, однако запас пороха давно иссяк, а
чтобы его возобновить, потребовалось бы прочесть немало книг и затратить
много усилий.

Тропинка поднялась на холм к небольшому полю, где в снопах стояла
кукуруза и на земле еще лежали тыквы. Через день-два роботы уберут тыкву,
а кукуруза, вероятно, так и останется лежать в снопах, пока не закончатся
все остальные осенние работы. Ее можно будет свезти в хранилище позже или