рассказать Дедушке Дубу, понимая, что внутри нее нечто происходит, что
грядет некое изменение, но не зная, какое именно, и сказав вместо этого,
что может снова уйти, хотя и по-другому, чем она уходила в страну дикого
риса? Если это так, подумала она, если это новая способность, вроде
путешествия к звездам, а не просто нечто ей привидевшееся, то ей никогда
больше не придется куда-то отправляться, потому что она уже там, она сама
суть любое место, каким только захочет быть.
испугалась - не столько значения этой мысли, сколько того, что вообще об
этом подумала, что она, пусть даже подсознательно, позволила себе об этом
думать. Она сидела, выпрямившись и напряженно застыв, и в полутемной
комнате, где мерцала, догорая, свеча, ей вновь послышались голоса и тихое
движение всех тех призраков, что обитали среди своих произведений, в этом
единственном оставшемся им на Земле месте.
физического состояния, и теперь бывают дни (как сегодня), когда я ощущаю
на своих плечах тяжесть прожитых лет. Я чувствую усталость, которую нельзя
отнести на счет обычных дел, потому что я никогда не утомлял себя
чрезмерно делами, а в последние годы и подавно. Походка моя сделалась
шаркающей, а рука утратила бьющую твердость и выводит в журнале дрожащие
каракули, и случается также, что я пишу не то слово, которое хотел
написать - очень похожее, но не то. Еще бывает, что я не могу сразу
подыскать нужное слово, и приходится подолгу сидеть, роясь в памяти, что
меня не столько раздражает, сколько печалит. Порой я пишу с ошибками, чего
раньше никогда не бывало. Думаю, я стал похож на старого пса, который спит
на солнышке, с той существенной разницей, что старый пес ничего от себя не
требует.
забылось, я помню, что смерть ее была тиха и спокойна, и полагаю, что и
моя, вероятно, будет такой же. Живя так, как сейчас, мы умираем от
старости, а не от разрушительного действия болезней, и именно это, с моей
точки зрения, в большей степени, чем долгая жизнь, является истинным
счастьем, которое было нам даровано. Порой я задумываюсь о том, в какой
мере долгая жизнь - сказочно долгая жизнь - есть благо для человечества.
Однако подобные мысли, говорю я себе, - всего лишь мысли старого, со
странностями, человека, и потому не стоит обращать на них внимание.
Когда умерла Элисон, собралось много людей, издалека, со звезд, и мы
отслужили по ней службу, в доме и у могилы. Поскольку среди нас не было ни
одного духовного лица, мой внук Джейсон читал тексты из Библии и
произносил слова, которые по обычаю полагалось произносить, и все было
очень торжественно и достойно. Возле могилы стояли люди - огромная толпа -
а чуть поодаль находились роботы; не то чтобы мы им как-то дали понять,
что им следует стоять отдельно от нас, а по своему собственному желанию и
в соответствии с древним обычаем.
прошел в библиотеку и сидел там в одиночестве, и никто меня не тревожил,
понимая, что мне нужно побыть одному. Немного погодя раздался стук в
дверь, и когда я пригласил того, кто там был, войти, вошел Езекия из
монастыря. Он пришел сказать, что он со своими товарищами не присутствовал
на похоронах (чего я не заметил), поскольку в это самое время они у себя в
монастыре отправили заупокойную службу. Сообщив это, он вручил мне текст
службы. Текст был написан чрезвычайно разборчиво и красиво, с красочно
нарисованными заглавными буквами и украшениями на полях страниц - такая же
аккуратная, безупречная рукопись, как сохранившиеся средневековые
манускрипты. Откровенно говоря, я не знал, что ответить. Разумеется, с его
стороны это была дерзость и, с моей точки зрения, дурной тон. Однако я не
сомневался, что роботы не имели никакого дурного умысла и сами видели в
этом не дерзость и не нарушение приличий, но поступок, продиктованный
любовью и уважением. Поэтому я поблагодарил Езекию, хотя, боюсь, в
выражении благодарности был несколько краток, что он, как я уверен,
заметил. В то время я не описал происшедшее в журнале и никому об этом не
рассказывал. Я вообще сомневаюсь, чтобы кто-нибудь знал, что робот ко мне
приходил. Все годы я с величайшей ответственностью относился к записи
всего, что происходило. Поначалу я завел журнал для того, чтобы занести на
бумагу правду о том, что случилось с человечеством и таким образом
воспрепятствовать появлению мифов и легенд. Думаю, тогда у меня не было
никаких иных соображений, и я не собирался продолжать свои записи в
дальнейшем, но к тому времени, когда закончил, я уже настолько усвоил
привычку писать, что не отказался от своего занятия, и стал записывать все
наши, даже самые мелкие, события, а часто наряду с ними и свои мысли.
Почему же я не отметил то, что произошло между мной и Езекией, до сих пор
не могу понять. Разумеется, происшедшее не имело столь уж большого
значения, не являлось столь страшным нарушением этикета, что следовало бы
его скрывать. Поначалу я об этом забыл, а когда случалось вспомнить, я
снова забывал, но с недавних пор думаю об этом постоянно.
касающихся данного случая, ибо теперь острота происшедшего притупилась, и
я могу размышлять объективно. Я подумывал о том, что мы могли бы попросить
Езекию совершить богослужение во время похорон, чтобы он, а не Джейсон
читал текст отпевания, однако даже сейчас мысль эта вызывает у меня дрожь,
и я знаю, что тогда это было бы невозможно. И однако факт остается фактом,
что именно робот, а не человек, поддерживает существование не только
христианства, а самой идеи религии. Я понимаю, что это не совсем так,
поскольку народ Красного Облака, несомненно, имеет свои верования и
определенное отношение к действительности, которое следует назвать
религией, хотя, согласно моему пониманию, она не формализована, а является
глубоко личной - что, вероятно, и проще, и разумнее, чем те пустые формы,
в которые превратились другие религии. Но дело в том, мне кажется, что нам
следовало либо придерживаться нашей религии, либо отказаться от нее
полностью. Мы же позволили ей умереть, поскольку она нас больше не
заботила и мы устали делать вид, что верим. Это относится не только к
нескольким последним тысячелетиям. Еще до Исчезновения мы позволили нашей
вере умереть, и в данном случае я употребляю слово "вера" в строго
ограниченном смысле, относя его к организованной религии.
наблюдая, как сменяются времена года Я внимательно изучал небо и теперь
знаю все облака, какие только по нему плывут, и твердо запомнил различные
оттенки голубого цвета, которые небо может принимать: линялая, почти
невидимая голубизна жаркого летнего дня; мягкий, порой зеленоватый цвет
позднего весеннего вечера, более темный, почти фиолетовый цвет осени. Я
стал знатоком окраски осенних листьев и знаю все голоса и настроения леса
и речной долины. Я в определенной степени обрел общность с природой и
таким образом пошел по стопам Красного Облака и его народа, хотя я уверен,
что им свойственно более глубокое ее понимание и более тонкие чувства, чем
мне. Однако я видел смену времен года, рождение и смерть листьев, блеск
звезд в бессчетные ночи, и во всем этом больше, чем в чем-либо другом, я
ощутил цель и порядок, что, как мне кажется, отнюдь не простая
случайность.
всеобъемлющий, вселенский план, благодаря которому электроны вращаются
вокруг ядер и медленнее, более величественно, галактики вращаются вокруг
друг друга вплоть до самых краев космоса. Мне кажется, что существует
план, охватывающий, начиная с электрона, всю вселенную, но что он собой
представляет и откуда появился, мой слабый разум постичь не может. Однако
если искать, к чему обратить нашу веру - и, в сущности, нашу надежду - то
этот план вполне может подойти. Я думаю, мы размышляли слишком мало и
слишком боялись...
остались стоять молча в свете осенней луны. Внизу, в речной долине,
перекликались совы, и слабый ветерок прошелестел листьями. Джейсон
пошевелился в кресле, оглянувшись через плечо на огромную, установленную
на крыше антенну, и снова устроился в прежней позе.
жалко упускать. Ты случайно не знаешь, где Джон? Он сегодня не вышел.
время он опять отправится к звездам. Я полагаю, он обнаружил, что здесь он
больше не дома. Его не было слишком долго.
не нужен; он просто желает скитаться. Он как и все остальные. Никого из
них, ни единого, не беспокоит, что происходит с Землей.
что-то могли сделать, сказали они...
тревожишься о том, чего никогда и не произойдет.
Шломо Вульф
Сертаков Виталий
Роллинс Джеймс
Роллинс Джеймс
Сертаков Виталий
Посняков Андрей