ему стрелять в нас?
уразуметь, с какой стати он так печется о дереве. Черт возьми, оно било по
нему, точно так же, как и по остальным.
Подумайте об этом, капитан. Какое грандиозное достижение! Один удар - и
никого не осталось!
добавить, что знай я о букашках, их участь бы не изменилась. Но я
промолчал.
проводником вместо вас, потому что вы едва справлялись.
подстраиваться под ее законы. Приспосабливаться к ней. Нельзя идти
напролом.
и облегчил душу. Даже такой ничтожный человечишка, как Тэкк, имеет право
почувствовать себя оскорбленным, когда его останавливают на полдороге.
Пускай монах обливает меня помоями, если от этого ему легче.
необходимо двигаться верхом.
лицу. Его взгляд все еще был полон ненависти, даже более сильной, чем
раньше. Едва шевеля тонкими губами, он прошептал:
планете тебе воздастся по заслугам.
его и отбросить - он распластался в пыли. Кукла выпала у него из рук, и
Тэкк, ползая на четвереньках, старался поднять ее.
вновь дашь маху, я спущусь и сделаю из тебя котлету.
дюны и растрескавшиеся низины, которые недели и месяцы, а может быть, даже
и годы назад заполнялись дождевой водой. Она карабкалась по изломанным,
осыпающимся склонам, возвышающимся среди нелепых нагромождений земли,
огибала шарообразные валуны. Грунт повсюду был красным и желтоватым, и
только кое-где выделялись гладкие черные пятна в местах выхода на
поверхность вулканической породы. Далеко впереди, иногда видимая глазу, а
иногда сливающаяся с голубизной горизонта, возникала отсвечивающая
пурпуром линия, которую можно было принять за горную гряду.
прижавшийся к земле, с торчащими то там, то здесь колючками. На
безоблачном небе продолжало ослепительно сиять солнце, но жара по-прежнему
не наступала - было все так же тепло и приятно. Солнце, наверное, было
меньшего размера и не таким ярким, как наше земное, либо планета
находилась от него на большем расстоянии.
крайней мере, какие-то сооружения, напоминавшие дома. Как будто кому-то
срочно понадобилось временное убежище, и он, набрав плоских камней,
которыми были усыпаны окрестные склоны, сложил эти хрупкие пирамиды. Камни
были незатейливо нагромождены один на другой, причем, видимо, не скреплены
раствором. Некоторые сооружения хорошо сохранились, в других часть камней
осыпалась, а встречались и такие, что совсем развалились и лежали
бесформенной грудой.
тянулось вверх в горделивом одиночестве, отделенное от соседних
пространством в несколько миль. Мы не приближались ни к одному из них.
застывшая и неподвижная. Не было даже ветра.
все время боролся с искушением провалиться в зияющую темноту, которая
наплывала на глаза, как только я переставал ей сопротивляться.
не выпасть из седла и одолеть темноту.
полагаю, что ели. Хорошо помню одно. Мы расположились на участке
бесплодной земли под одним из склонов, и я сидел, прислонившись к земляной
стене, перед моими глазами находилась другая такая же стена, и я заметил,
что она была образована отчетливо проступающими слоями обнаженной породы
различной плотности. Некоторые слои были глубиной не более нескольких
дюймов, другие - не менее четырех-пяти футов, и каждый из них имел свой
неповторимый оттенок. По мере того, как я разглядывал эти слои, я
постепенно начинал осознавать смысл исторических эпох, которые каждый из
них представлял. Я пытался переключиться на что-нибудь другое, так как с
этими мыслями возникало тревожное ощущение причастности к великой тайне.
Казалось, я, подвластный чьей-то посторонней воле, сосредотачиваю все свои
способности, концентрирую свою энергию и духовные силы на глубоком
проникновении в суть времени, которое на моих глазах воскрешает стена. Но
переключиться я не мог: по неведомой причине я должен был это делать,
вынужден был прилагать все старания, чтобы добиться истины. Я мог лишь
надеяться, что где-нибудь на пути познания достигну конечной точки -
точки, за которой уже нет дороги вперед, или рубежа, на котором я пойму
или почувствую все, что я должен понять или ощутить, подталкиваемый к
этому невидимой рукой.
найдутся слова, чтобы описать мое состояние. Вместо абстрактного понятия
оно выступало в материальных формах, которые я мог не только отчетливо
различать (хотя они не были ни видны, ни ощутимы), но также и осознавать.
Причем годы и эпохи не прокручивались перед моими глазами, как в кино.
Наоборот, они представали передо мной в застывшем виде. Словно
хронологическая таблица вдруг ожила и окаменела. Через дрожащую зыбь
временной структуры, как сквозь стекло витрины, плохо отшлифованное
неумелым ремесленником, мне удалось смутно различить планету такой, какой
она была в минувшие века; века, которые очутились не в прошлом, а перешли
в настоящее. Я будто бы находился за пределами времени и был независим от
него, я, как сторонний наблюдатель, мог разглядывать и изучать его, словно
некую материальную форму, находившуюся в одном измерении со мной.
пробудился от бредового наваждения, в котором мне пригрезилось ожившее
время. Но потом я понял, что это не так: перед глазами уже не было земли,
я лежал спиной на подстеленных одеялах и был укрыт ими. Мое лицо было
обращено к небу. Надо мной нависал небосвод, подобного которому я никогда
в жизни не видел. Какое-то время я был просто ошарашен и лежал, пытаясь
разгадать открывшуюся мне тайну. Затем, словно кто-то мне подсказал (хотя
никто, конечно, не подсказывал), я понял, что передо мной наша галактика,
раскинувшаяся на небосводе во всей своей красе. Почти над моей головой
сиял ее центр, а вокруг него в водовороте раскручивались щупальца
ответвлений и оторвавшиеся от них сегменты. Повернув голову, я увидел, что
то здесь, то там, чуть выше линии горизонта, сверкали крупные звезды. И
тут до меня дошло - я наблюдаю одно из немногих шаровидных звездных
скоплений или, что менее вероятно, космических соседей той самой звезды,
вокруг которой обращалась эта планета. Это были изгои, века назад
покинувшие галактику и теперь затерявшиеся в бездне космоса на ее
периферии.
лежал кто-то, закутанный в одеяла. Неподалеку, слегка покачиваясь, стояли
навьюченные лошадки. Тусклый свет костра отражался от их лоснящихся боков.
коленях стояла Сара.
каким-то обновленным и цельным, голова была чиста, и все мысли
пронзительно ясны, словно я был первым человеком, проснувшимся в первый
день новорожденного мира, в первый час мироздания.
хотел остановиться раньше. Он сказал, что ты не в состоянии
путешествовать, но я настояла. Мне казалось, ты бы это одобрил.
что мы должны остановиться?
Андреев Николай
Афанасьев Роман
Акунин Борис
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Курылев Олег