Чтение 31–й страницы книги ~Почти как люди~

урожаи. Не повернется ни одно заводское колесо. В шахтах остановится
добыча руды. Прекратится рубка леса.

Люди лишатся не только своей собственности, но и всего, что они
унаследовали от предыдущих поколений. Вместе с землей, заводами, работой,
вместе с магазинами и товарами уйдут надежды, стремления, стимулы и вера -
все, что делало человека человеком.

В принципе не так уж важно, какое количество собственности приобрели
на Земле пришельцы. Им совсем не обязательно скупить все. Необходимо
только остановить промышленное производство, подрезать торговлю и
подорвать основы финансовой системы.

То, что пришельцы скупали жилые дома, по сути дела, не имело особого
значения - ведь, если они преуспеют в остальном, четыре стены, которые
человек зовет своим домом, станут его могилой. Одно из двух либо жилые
строения приобретались только с целью устрашения, либо - и это было в
равной степени вероятно - пришельцы до сих пор еще не поняли, как мало им
нужно потратить усилий, чтобы нанести решающий удар.

Чтобы не дать людям умереть с голоду и по возможности обеспечить им
крышу над головой, будут, конечно, выдаваться пособия и разрабатываться
программы помощи. А уж деньги на пособия найдутся, потому что племя
пришельцев с радостью будет платить налоги. Но при таком положении вещей
деньги совершенно обесценятся и потеряют силу. Не все ли равно, сколько
стоит картофель или булка, если съедена последняя картофелина и нет больше
муки, чтобы испечь хлеб?

Когда люди разберутся в обстановке, они ринутся в бой, чтобы вернуть
утраченные богатства. На борьбу поднимутся не только народные массы, но и
правительства. Однако к тому времени пришельцы, несомненно, подготовятся к
обороне и, возможно, придумают такое, о чем сейчас и не догадаешься. Не
исключено, что они прибегнут к стратегии выжженной земли, предав огню или
как-нибудь иначе уничтожив жилые строения, заводы и все остальное, чтобы
человек не мог вновь завладеть тем, с помощью чего он добывал себе
средства к существованию. И тогда человеку останется бороться только за
землю, но ведь одной лишь голой земли ему недостаточно.

Я был уверен, что, если немедленно предпринять какие-нибудь действия,
с пришельцами еще можно разделаться. А для этого необходимо, чтобы люди с
готовностью, безоговорочно поверили в то, что все это не выдумка, а
происходит на самом деле. Но ведь никто не поверит. Я с горечью вынужден
был признать, что весь жестокий смысл этой ситуации полностью дойдет до
сознания людей только тогда, когда мир будет ввергнут в хаос, а к тому
времени, увы, будет слишком поздно.

И, стоя там, я понял, что потерпел поражение и вместе со мной
потерпел поражение весь мир.

Уэллс некогда писал о вторгшихся на Землю пришельцах. И после него
еще немало писателей изощряли свою фантазию, рассказывал о нашествиях
инопланетных жителей. Но ни один из них, подумал я, даже не приблизился к
истине. Ни один из них не сумел предугадать, как это произойдет в
действительности, как та самая система, которую мы ценой таких мучений
создавали веками, теперь обернулась против нас, как свобода права
собственности оказалась ловушкой, которую мы сами себе уготовили.

Джой потянула меня за руку.

- Ну пойдем же, - сказала она.

Мы повернулись и направились к двери.

За нашей спиной раздался смешок Этвуда.

- Загляните ко мне завтра, - бросил он мне вслед. - Кто знает, может,
мы с вами еще столкуемся.

Снаружи уже шел настоящий дождь. Не ливень, а устойчивый, надолго
зарядивший дождь, от которого становится тоскливо на душе. В воздухе
ощутимо похолодало. Такая вот ночь, подумал я, как нельзя лучше подходит
для крушения нашего мира. Нет, не крушения - это чересчур драматично, -
скорее замедленного падения. Именно такой ночью и должен осесть
ослабленный, истощенный мир, не сознающий ни своей слабости, ни тем более
ее причины, - осесть настолько плавно, что он даже не заметит своего
падения и спохватится лишь тогда, когда будет разрушен полностью.

Я открыл перед Джой дверцу машины, но, прежде чем она успела сесть,
быстро захлопнул ее.

- Я забыл, - объяснил я, - что там может быть бомба.

Она взглянула на меня и, подняв руку, отбросила упавшую на глаза
прядь волос.

- Вряд ли, - возразила она. - Он ведь назначил тебе свидание. На
завтра.

- А, пустая болтовня, - отмахнулся я. - Его манера придуриваться.

- Есть там бомба или нет, а я не пойду в город пешком. В такой
поздний час, да еще под дождем. Раньше-то ее ведь не было.

- Дай-ка я сяду в машину и заведу мотор. А ты отойди подальше.

- Нет уж, - решительно сказала она, протянула руку и распахнула
дверцу.

Я обошел машину, сел за руль. Повернул ключ, и мотор завелся.

- Вот видишь! - воскликнула Джой.

- Но она все-таки могла тут быть, - не сдавался я.

- Допустим. Но мы ведь не можем жить в вечном страхе перед этой
бомбой, - сказала она. - Если они захотят нас убить, в их распоряжении
миллион других способов лишить нас жизни.

- Они убили Стирлинга. И вероятно, не его одного. На мою жизнь они
уже покушались дважды.

- И оба раза неудачно, - напомнила она. - Мне почему-то кажется, что
они больше на это не пойдут.

- Интуиция?

- Паркер, они ведь тоже могут обладать интуицией.

- А при чем тут их интуиция?

- Ни при чем. В общем-то я имела в виду другое. Я хотела сказать,
что, сколько бы они ни изучали нас, как бы в интересах дела ни старались
на нас походить, они никогда не научатся мыслить, как мы.

- Поэтому ты считаешь, что после двух неудачных покушений на чью-либо
жизнь они должны оставить этого человека в покое, верно?

- Не совсем, хотя такое тоже возможно. Во всяком случае, они никогда
не прибегнут к одному и тому же методу дважды.

- Значит, впредь я могу не опасаться бомб, капканов и засад в стенном
шкафу.

- Возможно, они суеверны, - продолжала она. - А может, таков их образ
мышления. Или их логика, о которой мы не имеем ни малейшего представления.

Я понял, что она все время только об этом и думала, пытаясь разложить
все по полочкам. Ее хорошенькая головка была наполнена всевозможными
предположениями и догадками и непрерывно перемалывала немногие известные
нам реальные или кажущиеся факты. Но для нас это темный лес, подумал я. Мы
слишком мало знали, чтобы по-настоящему в этом разобраться. С человеческим
складом мышления нечего и пытаться думать за пришельцев, когда не знаешь,
как именно они мыслят. И даже если бы это было известно, нет никакой
гарантии, что процесс человеческого мышления можно втиснуть в чуждое ему
русло.

Джой подошла к этому с другого конца. По ее словам, пришельцы, как бы
они к этому ни стремились, никогда не смогут мыслить по-человечески. Но
при этом у них было куда больше шансов мыслить по-нашему, чем у нас -
мыслить как они. Они ведь изучали нас - одному богу ведомо, как долго. И
их было много; сколько - этого тоже никто не знал. А что, если я
заблуждаюсь? А вдруг на Земле только один пришелец, раздробленный на
отдельные элементы - каждый размером с кегельный шар, - так что
одно-единственное существо способно быть одновременно в нескольких местах
и нескольких обличьях?

Но даже если это самостоятельные индивидуумы, если каждый кегельный
шар представляет собой отдельную особь, между ними существует такая тесная
связь, о которой людям не приходится и мечтать. Ведь для того чтобы,
скажем, создать одно существо, подобное Этвуду или той девушке, с которой
я повстречался в баре, потребовалось множество таких шаров: чтобы
соорудить подобие человека, они должны объединиться в большие группы. И
вот, принимая облик человека или какого-нибудь предмета, они действуют как
одно целое; именно при таких обстоятельствах они фактически превращаются в
единый организм.

Миновав последнюю улицу студенческого городка, мы выехали на
пустынную Университетскую авеню, и я повернул к городу.

- Куда теперь? - спросил я.

- Только не ко мне, - проговорила Джой. - А вдруг они все еще там.

Я кивнул, прекрасно понимая, что она чувствует. И мысленно вернулся к
тем тварям, которые шныряли в ее дворе. Что это было такое? Имитация
какой-нибудь свирепой зверюги, обитающей на неведомой далекой планете? А
может, целая кунсткамера чудовищ, и не с одной планеты, а с нескольких.
Богатый ассортимент омерзительных форм жизни, возможно созданных скорее
для устрашения, чем с целью нанести реальный ущерб. Или их использовали
как приманку, чтобы собрать нас троих - Джой, Пса и меня - в одном месте.
Но если они собирались всех нас убить, они на этот раз снова просчитались.

Пес вроде бы что-то говорил о нерешительности кегельных шаров, о том,
что они никогда не проявляют достаточной настойчивости, ограничиваясь
полумерами. Я попытался вспомнить, что конкретно он тогда сказал, но
память мою застлало туманом. Она перенасытилась событиями. И еще меня
занимало таинственное исчезновение Пса.

- Паркер, - сказала Джой, - нам необходимо немного отдохнуть. Мы
должны найти какое-нибудь сухое помещение и хоть часок соснуть.