Клиффорд САЙМАК

ВСЕ ЛОВУШКИ ЗЕМЛИ

Инвентарная опись была очень длинной. Своим убористым четким почерком
он исписал много страниц, перечислив мебель, картины, фарфор, столовое
серебро и прочие предметы обстановки - все движимое имущество, накопленное
Баррингтонами за долгий период семейной истории.

И теперь, заканчивая опись, последним пунктом он внес в нее самого
себя:

"Один домашний робот Ричард Дэниел, устаревший, но в хорошем
состоянии".

Отложив в сторону перо, он собрал все страницы описи в аккуратную
стопку и положил на нее сверху пресс-папье - маленькое, тончайшей резьбы
пресс-папье из слоновой кости, которое тетя Гортензия привезла из своего
последнего путешествия в Пекин.

На этом его работа закончилась.

Отодвинув стул, он встал из-за письменного стола и неторопливо
прошелся по гостиной. В этой комнате было собрано множество самых
разнообразных реликвий из семейного прошлого. Здесь над каминной полкой
висел меч, который когда-то, давным-давно, носил Джонатон во время войны
между штатами, а под ним, на самой полке, стоял кубок, который завоевал
Коммодор на своей прославленной яхте, и банка с лунной пылью, которую
привез Тони, вернувшись после пятой высадки Человека на Луну, и старый
хронометр с давно уже выброшенного на свалку семейного космического
корабля, совершавшего в свое время рейсы на астероиды.

И на всех стенах почти вплотную друг к другу висели фамильные
портреты, и мертвые лица взирали с них на мир, который они помогали
создавать.

И Ричард Дэниел подумал, что среди тех, кто жил в последние шестьсот
лет, не было ни одного, кого бы он не знал лично.

Вот справа от камина висит портрет старого Руфуса Эндрью Баррингтона
- судьи, который жил лет двести назад. А по правую руку от Руфуса
находится Джонсон Джозеф Баррингтон, возглавлявший Бюро Паранормальных
Исследований, на которое человечество некогда возлагало огромные надежды,
ныне утраченные. У двери же, которая ведет на веранду, смутно виднеется
хмурое пиратское лицо Дэнли Баррингтона, положившего начало семейному
благосостоянию.

И многие, многие другие - администратор, искатель приключений, глава
корпорации. Все добрые и честные люди.

Но все пришло к концу. Семья иссякла.

Медленным шагом Ричард Дэниел начал свой последний обход дома -
гостиная, тесно заставленная мебелью, небольшой рабочий кабинет со
старинными сувенирами, библиотека с рядами древних книг, столовая, в
которой сверкал хрусталь и мягко светился фарфор, кухня, блестевшая медью,
алюминием и нержавеющей сталью, и спальни на втором этаже, каждая из
которых хранила отпечаток личности своих прежних хозяев. И наконец,
спальня, где скончалась тетя Гортензия, со смертью которой перестало
существовать семейство Баррингтонов.

В опустевшем жилье не ощущалось заброшенности дом словно ждал, что
вот-вот в него возвратится былое оживление. Но впечатление это было
обманчивым. Все портреты, весь фарфор и серебро, все, что находилось в его
стенах, будет продано с аукциона, чтобы покрыть долги. Комнаты будут
опустошены и ободраны, вещи разбредутся по белу свету, и последним
оскорблением будет продажа самого дома.

Та же судьба ждала и его самого, подумал Ричард Дэниел, ибо он тоже
был движимой собственностью. Был частью всего этого имущества, последним
пунктом инвентарной описи.

Однако ему они уготовили нечто похуже простой продажи. Потому что
прежде, чем пустить с молотка, его должны будут переделать. Ведь никто не
захочет дать за него, такого, какой он есть сейчас, приличную сумму. И
кроме того, еще существовал закон - закон, который гласил, что ни один
робот не имел права жить одной жизнью более ста лет. А он без единой
переделки прожил в шесть раз больше.

Он посетил адвоката, и адвокат посочувствовал ему, но не подал
никакой надежды.

- Если исходить из закона, - сказал он Ричарду Дэниелу своей
отрывистой адвокатской скороговоркой, в настоящий момент вы являетесь
злостным правонарушителем. Просто ума не приложу, как вашим хозяевам
удалось выйти сухими из воды.

- Они очень любили старинные вещи, - проговорил Ричард Дэниел. - А
потом, ведь меня видели очень редко. Почти все время я проводил и доме. Я
нечасто отваживался выходить на улицу.

- Но существуют же официальные документы, возразил адвокат. - Вы
непременно должны быть зарегистрированы...

- У этой семьи, - пояснил Ричард Дэниел, - когда-то было много
влиятельных друзей. Вам должно быть известно, что до того, как для них
наступили трудные времена, Баррингтоны были весьма выдающимися фигурами в
политике и многих других областях.

Адвокат понимающе хмыкнул.

- Мне все-таки не совсем ясно, - произнес он, - почему вы так
противитесь этому. Ведь вас не изменят полностью. Вы останетесь все тем же
Ричардом Дэниелом.

- А разве я не утрачу все свои воспоминания?

- Разумеется. Но воспоминания не так уж важны. И вы накопите новые.

- Мне дороги мои воспоминания, - сказал ему Ричард Дэниел. - Это все,
что у меня есть. Это единственная истинная ценность, которую оставили мне
минувшие шестьсот лет. Вы можете себе представить, господин адвокат, что
значит прожить шесть веков с одной семьей?

- Думаю, что могу, - промолвил адвокат. - А что, если теперь, когда
семьи уже больше нет, эти воспоминания заставят вас страдать?

- Они утешают меня. Утешают и поддерживают. Благодаря им я проникаюсь
чувством собственной значимости. Они вселяют в меня надежду на будущее и
дают убежище.

- Неужели вы ничего не понимаете? Ведь как только вас переделают, вам
уже не понадобится никакого утешения, никакого чувства собственной
значимости. Вы станете новеньким с иголочки. У вас в основных чертах
останется только сознание собственной личности - этого они не могут вас
лишить, даже если захотят. Вам не о чем будет сожалеть. Вас не будет
преследовать чувство неискупленной вины, не будут терзать
неудовлетворенные желания, бередить душу старые привязанности.

- Я должен остаться самим собой, - упрямо заявил Ричард Дэниел. - Я
познал смысл жизни и то, в каких условиях моя собственная жизнь имеет
какое-то значение. Я не могу смириться с необходимостью стать кем-то
другим.

- Вам жилось бы гораздо лучше, - устало сказал адвокат. - Вы получили
бы лучшее тело. Лучший мыслящий аппарат. Вы стали бы умнее.

Ричард Дэниел поднялся со стула. Он понял, что без толку теряет
время.

- Вы не донесете на меня? - спросил он.

- Ни в коем случае, - ответил адвокат. - Что касается меня, то вас
здесь нет и не было.

- Благодарю вас, - произнес Ричард Дэниел. - Сколько я вам должен?

- Ни гроша, - ответил ему адвокат. - Я не беру гонорар с клиентов,
которым перевалило за пятьсот.

Последнее, конечно, было сказано в шутку, но Ричард Дэниел не
улыбнулся. Ему было не до улыбок. У двери он обернулся.

"Для чего, - хотел было он спросить, - для чего нужен такой нелепый
закон?"

Но ему незачем было спрашивать - не так уж трудно было догадаться.

Он знал, что всему причиной было человеческое тщеславие. Человек мог
прожить немногим больше ста лет, и поэтому такой же срок жизни был
установлен для роботов. Но, с другой стороны, робот был слишком дорог,
чтобы после ста лет службы его просто-напросто списать в утиль, и был
издан закон, по которому нить жизни каждого робота периодически
прерывалась. И таким образом человек был избавлен от унизительного
сознания, что его верный слуга может пережить его на несколько тысяч лет.

Это было нелогично, но люди всегда были нелогичны.

Нелогичны, но добры. Добры во многом и по-разному.

Иногда они были добры, как Баррингтоны, подумал Ричард Дэниел.
Шестьсот лет неиссякаемой доброты. Это была достойная тема для
размышлений. Они даже дали ему двойное имя. В нынешние времена мало кто из
роботов имел двойное имя. Это было знаком особой любви и уважения.

После неудачного визита к адвокату Ричард Дэниел стал искать другой
источник помощи. Теперь, стоя в спальне, где умерла Гортензия Баррингтон и
вспоминая об этом, он пожалел, что так поступил. Потому что он поставил
священника в невыносимо трудное положение. Адвокату ничего не стоило
сказать ему, на что он может рассчитывать. В распоряжении адвокатов были
законы, которые почти избавляли их от мучительной необходимости принимать
собственные решения.

Но лицу духовного звания свойственна доброта, если оно, конечно, по
праву занимает свое место. И тот, к кому он обратился, был добр не только
профессионально, но и по натуре, и от этого было еще хуже.

- При определенных условиях, - с какой-то неловкостью сказал ему
священник, - я посоветовал бы терпение, смирение и молитвы. Это великое
тройное подспорье для каждого, кто пожелает этим воспользоваться. Но я не
уверен, что вам нужно именно это.

- Вы сомневаетесь, - сказал Ричард Дэниел, - потому что я робот.