годы он слишком часто слышал характерное бормотание бегущей по лотку воды,
чтобы спутать этот звук с каким-либо другим. И контуры вязов, и очертания
холмов, и гравийная автостоянка, и гирлянда лампочек на фасаде - все это
вместе взятое могло значить только одно: каким-то образом он вернулся, или
его вернули, к Большому Весеннему Павильону. "Но это же, - сказал он себе,
- было более пятидесяти лет назад, когда я был молод и беззаботен, когда у
старины Верджа был его "максвелл", а у меня модель "Т"..."
безраздельно, пересилив удивление и чувство абсурдной невозможности
происходящего. Само по себе волнение было так же загадочно, как этот
павильон и то, что он опять очутился здесь. Он встал и пересек
автостоянку, гравий хрустел, скользил и перекатывался под ногами, а тело
было наполнено необыкновенной, юношеской легкостью, какой он не ведал
годами. Музыка плыла навстречу, обволакивала и звала - не та музыка, что
нравится подросткам в нынешние времена, не грохот, усиленный электронными
приспособлениями, не скрежет без всякого подобия ритма, от которого у
нормальных людей сводит зубы, а у придурков стекленеют глаза. Нет,
настоящая музыка, под которую хочется танцевать, мелодичная и даже
прилипчивая - сегодня никто и не помнит, что это такое. Звонко и сладостно
пел саксофон - а ведь, сказал он себе, сакс сегодня почти совершенно
забыт. И тем не менее здесь сакс пел в полный голос, лилась мелодия, и
ветерок, налетающий снизу из долины, покачивал лампочки над дверью.
бесплатный, и приготовился достать из кармана мелочь (ту, что осталась
после бесчисленных кружек пива, выпитых у Брэда), но тут заметил на
запястье правой руки чернильный штамп. И вспомнил, что таким штампом на
запястье помечали тех, кто уже заплатил за вход в павильон. Так что
осталось лишь показать штамп сторожу у дверей и войти внутрь. Павильон
оказался больше, чем ему помнилось. Оркестр расположился у стенки на
возвышении, а зал был полон танцующими.
легких платьицах, и ни одной в джинсах. Кавалеры, все без исключения,
надели пиджаки и галстуки, и все старались соблюдать приличия, вести себя
с галантностью, о какой он давным-давно забыл. Тот, кто играл на
саксофоне, поднялся в рост, и сакс заплакал мелодично и грустно, накрывая
зал волшебством, какого, еще недавно подозревал он, в мире просто не
сохранилось.
него дошло, что случилось, он оказался в зале среди танцующих. Он
включился в волшебство, танцуя сам с собой, - после стольких лет
одиночества он наконец-то вновь ощутил себя частью целого. Музыка
заполнила мир, мир сузился до размеров танцевальной площадки, и пусть у
него сегодня не было девчонки и он танцевал сам с собой, зато он вспомнил
всех девчонок, с какими танцевал когда-либо прежде.
веселиться, как у любого из нас...
прочь, и вдруг в том направлении завязалась возня, которую при всем
желании нельзя было принять за танец. Тут откуда-то возникла девчонка и
сказала:
улице.
какой-то парнишка. - Они вызвали полицию. Да, а как тебя зовут? Откуда ты
взялся?
хаживал. Вместе со стариной Верджем. Мы тут бывали почти каждый вечер.
Хотите, я подвезу вас? У меня модель "Т", она там на стоянке...
оказалось гораздо больше, чем думалось поначалу. Они не поместились бы в
машину, если б не залезли друг дружке на колени. А он сел за баранку, но
ему и в голову не пришло прикасаться к ней: он уже усвоил, что модель "Т"
сама сообразит, что от нее требуется. И она, конечно же, сообразила -
завелась, вырулила со стоянки и выбралась на дорогу.
хочешь ли хлебнуть? Не первый сорт, но шибает здорово. Да ты не бойся, не
отравишься - никто из нас пока что не отравился...
забулькала. Если б у него еще были сомнения насчет того, куда он попал,
спиртное растворило бы их окончательно. Потому что вкус этой бурды был
незабываем. Впрочем, запомнить вкус тоже было немыслимо - но попробуешь
сызнова и не спутаешь ни с чем. Оторвавшись от бутылки, он вернул ее тому,
у кого взял, и похвалил:
удалось достать. Этим чертовым бутлегерам все равно, какой дрянью
торговать. Прежде чем покупать у них, надо бы заставлять их самих
пригубить, да еще и понаблюдать минутку-другую, что с ними станет. Если не
свалятся замертво и не ослепнут, тогда, значит, пить можно...
штуковиной, - заявила одна из девчонок, - так давай, угости нас музыкой...
разобраться, не имел на то никакого права. Терзал инструмент, и все.
зазвучала музыка. "Смешно, - подумал он, - я же до сих пор даже дудки в
руках не держал..." У него не было музыкального слуха. Однажды он
попробовал играть на губной гармонике, думал, она поможет ему коротать
время, но звуки, какие она издавала, заставили старого Баунса завыть. Так
что пришлось забросить гармонику на полку, и он даже не вспоминал о ней до
этой самой минуты.
далеко позади, Хэнк выводил рулады на саксофоне, сам поражаясь тому, как
лихо у него получается, а остальные пели и передавали бутылку по кругу.
Других машин на дороге не было, и вот немного погодя модель "Т"
вскарабкалась на холмы и побежала вдоль гребня, а внизу, как серебряный
сон, распластался сельский пейзаж, залитый лунным светом.
машина бежала по гребню в лунном свете, а он играл на саксе, прерывая
музыку и откладывая инструмент лишь затем, чтоб сделать еще глоток-другой.
Казалось, так было всегда и так будет всегда: машина плывет в вечность под
луной, а следом стелются стоны и жалобы саксофона...
только модель "Т" съехала с дороги и встала под деревом, чтобы лунный свет
не падал ему прямо в лицо. Он забеспокоился, впрочем, довольно вяло,
продолжается ли та же самая ночь или уже началась другая. Ответа он не
знал, но не замедлил сказать себе, что это, в сущности, все равно. Пока
сияет луна, пока у него есть модель "Т" и есть дорога, чтоб ложиться ей
под колеса, спрашивать не о чем и незачем. А уж какая именно это ночь, и
вовсе не имеет значения.
Саксофон лежал на полу машины, а когда Хэнк приподнялся и сел, в кармане
что-то булькнуло. Он провел расследование и извлек бутылку с самогоном. В
ней все еще оставалось больше половины, и вот уж это было удивительно:
столько пили и все-таки не выпили.
приложиться. Решил, что не стоит, засунул бутылку обратно в карман,
потянулся за саксофоном и бережно положил инструмент на сиденье рядом с
собой.
из-под дерева, вроде бы неохотно, и плавно повернула к дороге. А затем
выехала на дорогу и тряско покатилась вниз, взбивая колесами облачка пыли
- в лунном свете они зависали над дорогой тонкой серебряной пеленой.
прикоснуться к ней, сложил руки на коленях и откинулся назад. Чувствовал
он себя превосходно, лучше, чем когда-либо в жизни. "Ну, может, не совсем
так, - поправил он себя, - вспомни молодость, когда ты был шустряком,
гибким и полным надежд. Ведь выпадали, наверное, дни, когда ты чувствовал
себя не хуже..." Разумеется, выпадали: переворошив память, он ясно
припомнил вечер, когда выпил как раз, чтоб быть под хмельком, но не
окосеть и даже не хотеть добавить, - он стоял в тот вечер на гравийной
автостоянке у Большого Весеннего, впитывая музыку перед тем как войти, а
бутылка за пазухой приятно холодила тело. Днем была жара, он вымотался на
сенокосе, но вечер принес прохладу, снизу из долины поднялся туман,
напоенный невнятными запахами тучных полей, - а в павильоне играла музыка
и ждала девчонка, которая, само собой, не сводила глаз с дверей в
предвкушении, что он вот-вот войдет.
вечер, выхваченный памятью из пасти времени, был хорош - и все же не лучше
нынешней ночи. Машина катится вдоль гребня, залитый лунным сиянием мир
стелется внизу. Тот вечер был хорош, но и эти минуты, пусть непохожие на
тот вечер, в каком-то смысле не хуже.
скалистым склонам. Сбоку выпрыгнул кролик и застыл на мгновение,
пригвожденный к дороге слабеньким светом фар. Высоко в ночном небе
вскрикнула невидимая птица, но это был единственный звук, не считая
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Доставалов Александр
Перумов Ник
Юрьев Сергей
Конюшевский Владислав