Чтение 123–й страницы книги ~Падение Гипериона~

мощные силовые поля.

Тамплиеры и Бродяги научились общаться с этими существами, а
обитатели Рощи Богов даже использовали их на своих красивых, открытых
космосу кораблях-деревьях.

Хет Мастин вез эрга через сотни световых лет, чтобы выполнить договор
Тамплиеров с Церковью Последнего Искупления - вывести терновое дерево
Шрайка в космос. Но, увидев Шрайка и дерево мучений собственными глазами,
он не нашел в себе сил исполнить обет. И погиб.

Куб Мебиуса. Я отчетливо видел эрга - плотный шар красной энергии в
темпоральном потоке.

Сквозь завесу тьмы проступал силуэт Вайнтрауба. Время снаружи шло
быстрее, и фигура ученого комично дергалась - как персонаж древнего немого
фильма. Однако куб Мебиуса находился в поле Сфинкса.

Рахиль пронзительно закричала - страху подвержены даже новорожденные.
Страху падения. Страху боли. Страху разлуки.

Шрайк сделал еще шаг, и еще час прошел снаружи.

Перед Шрайком я был ничто, но энергетическими полями могут управлять
даже призрачные аналога Техно-Центра. Я снял с куба Мебиуса силовую
оболочку. И выпустил эрга на свободу.

Тамплиеры общались с эргами посредством электромагнитного излучения и
кодированных сигналов, вырабатывали в них рефлексы... но главным образом
при помощи той мистической связи, секреты которой были ведомы лишь
Братству и немногим Бродягам. Ученые называют эту связь телепатией, хотя,
скорее, это просто сопереживание.

Шрайк делает еще шаг к открытому порталу в будущее. Рахиль кричит с
силой, совершенно немыслимой для новорожденной.

Эрг расширяется, понимает меня и сливается с моей личностью. Джон
Китс обретает облик и плоть.

Я спешно делаю пять шагов, вернее, пять прыжков в сторону Шрайка,
вырываю ребенка из его лап и отступаю назад. Даже в безумствующем вокруг
энергетическом вихре чувствуется особый, кисловатый и свежий детский
залах, исходящий от девочки. Я прижимаю ее к груди, прикрывая ладонью
мокрую головенку.

Ошарашенный Шрайк резко оборачивается. Четыре руки взлетают вверх, с
щелчком раскрываются лезвия, взор огненно-красных глаз останавливается на
мне. Но темпоральный поток уже подхватил монстра и потащил к порталу.
Скрежеща стальными зубами, Шрайк падает в него и исчезает из виду.

Я поворачиваюсь ко входу, но он очень далеко. Иссякающая энергия эрга
могла бы помочь мне добраться туда, вытащить против течения, как на
буксире, но меня одного - без Рахили. Нести в такую даль еще одно живое
существо не под силу эргу и мне вместе взятым.

Малышка кричит, и я легонько подбрасываю ее, шепча какую-то
бессмыслицу в теплое ушко.

Если никак нельзя ни назад, ни вперед, мы с ней просто подождем
немного. Авось кто-нибудь пройдет мимо.

Зрачки Мартина Силена расширились. Ламия Брон резко обернулась и
увидела парящего в воздухе Шрайка.

- Вот погань, - вырвалось у нее.

Ряды человеческих тел, привязанных пульсирующими пуповинами к
терновому дереву, Машинному Высшему Разуму и дьявол знает, к чему еще,
терялись в сумраке.

А Шрайк, словно желая продемонстрировать свою власть, раскинул руки и
завис в пяти метрах от мраморной полки, где Ламия сидела на корточках
рядом с неподвижным Силеном.

- Сделай что-нибудь, - прошептал он. Проклятой пуповины больше не
существовало, но измученный пыткой поэт даже головы не мог поднять.

- Есть идеи? - спросила Ламия, и голос ее предательски дрогнул.

- Доверься, - произнес чей-то голос снизу.

Ламия наклонилась и увидела под ярусом молодую женщину. Ту самую,
которая стояла у ложа Кассада. Монета!

- Помоги! - крикнула Ламия.

- Доверься, - повторила Монета - и исчезла. Это не отвлекло Шрайка.
Он опустил руки и шагнул вперед, ступая по воздуху, как по паркету.

- Дерьмо, - у Ламии перехватило дыхание.

- Именно, - проскрипел Мартин Силен. - Из огня - да жопой в полымя.

- Заткнись, - прикрикнула на него Ламия. - Доверься... Кому? В чем?

- Доверься долбаному Шрайку: он убьет нас или наколет на свое
долбаное дерево, - пробормотал Силен. Ему удалось дотянуться до руки
Ламии. - Лучше смерть, чем снова на дерево.

Ламия успокаивающе коснулась его ладони и встала. Ее и Шрайка
разделяла пятиметровая пропасть.

Довериться? Она выставила ногу, ощутила под нею пустоту и закрыла на
секунду глаза: под ногой оказалась твердая поверхность! Ламия быстро
взглянула вниз.

Там не было ничего, кроме воздуха.

Довериться? Ламия перенесла тяжесть на выставленную ногу и шагнула.
После некоторого колебания опустила вторую ногу.

Она и Шрайк стояли друг против друга в воздухе на десятиметровой
высоте. Ламии почудилось, будто монстр, раскинув руки, улыбнулся ей. Его
панцирь тускло поблескивал в полумраке, красные глаза полыхали огнем.

Довериться? Чувствуя, как кровь пульсирует в висках, Ламия взошла по
невидимым ступеням и двинулась прямо в объятия Шрайка.

Пальцелезвия разорвали одежду и впились в кожу, но монстру не удалось
насадить ее на ятаган, торчавший из металлической груди. Ламия изогнулась
и уперлась целой рукой в панцирь, ощутив леденящий холод - а затем
странный прилив тепла. Энергия нахлынула волной и рванулась наружу. Сквозь
нее.

Кромсающие тело лезвия замерли. Шрайк застыл, словно обтекающая их
река темпоральной энергии превратилась в янтарную смолу и затвердела.

Тогда Ламия изо всех сил толкнула чудовище.

В какие-то доли секунды Шрайк преобразился: металлический блеск
исчез, сменившись сверканием хрусталя. Стальная глыба сделалась хрупкой и
прозрачной.

Парившую в воздухе Ламию теперь обнимала трехметровая стеклянная
статуя. В груди четырехрукого чудовища, там, где положено быть сердцу,
билась огромная бабочка, колотя о стекло угольно-черными крыльями.

Поднатужившись, Ламия снова толкнула Шрайка. Он заскользил назад,
закачался - и упал, потянув Ламию за собой. Вывернувшись из смертельных
объятий, она услышала, как с треском рвется ее куртка, и, взмахнув
здоровой рукой, сохранила равновесие. А стеклянный Шрайк, сделав в воздухе
сальто, ударился о каменный пол и разлетелся фонтаном осколков.

По невидимому мостику Ламия поползла на четвереньках к Силену, но
когда до него оставалось всего каких-то полметра, она вдруг перепугалась
до смерти, и невидимая опора туг же испарилась. Ламия рухнула как сноп на
каменную полку.

Отчаянно матерясь от боли в плече, сломанном запястье, вывихнутой
лодыжке, ободранных в кровь коленях, - она отползла подальше от края.

- За время моего отсутствия здесь многое изменилось. Мистический
бардак какой-то, - прохрипел поэт. - Мы пойдем, или ты хочешь "на бис"
прогуляться по воде?

- Заткнись! - в голосе Ламии слышалась дрожь.

Немного передохнув, она решила, что потащит поэта на себе. Они были
уже у выхода, когда Силен бесцеремонно заколотил ее по спине:

- Эй! А как же Король Билли и остальные?

- После, - выдохнула Ламия.

Она уже преодолела со взваленным на спину, точно тюк с бельем.
Силеном, две трети пути, когда поэт спросил:

- Ты все еще беременна?

- Да, - ответила Ламия, моля Бога, чтобы это было так после всего
того, что сегодня случилось.

- Хочешь, я тебя понесу?

- Заткнись. - Позади осталась Нефритовая Гробница.

- Смотри! - Силен изогнулся всем телом, указывая на что-то.

В свете разгорающегося утра Ламия увидела корабль Консула, стоявший
на холме у ворот долины. Однако поэт указывал совсем в другую сторону.

На фоне ослепительно сиявшего входа в Сфинкс выделялся темный силуэт
Сола Вайнтрауба. Ученый застыл, воздев руки к небу.

А из гробницы кто-то выходил.

Сол первым увидел фигуру, идущую сквозь поток света и жидкого
времени, не то вытекающего из Сфинкса, Не то втекающего в него. Когда
фигура обрела четкие очертания, он понял, что это женщина. Женщина,
несущая...

Женщина, несущая младенца.

Это была его Рахиль - та Рахиль, которую он провожал в путешествие на
неведомый Гиперион, где ей предстояло собирать материалы для диссертации.
Двадцатишестилетняя Рахиль - может быть, чуть-чуть старше. Вне всякого
сомнения, это была она - с ее медно-каштановыми, стрижеными волосами и
спадающей на лоб челкой. Раскрасневшаяся, как бывало обычно, когда в
голову ей приходила новая замечательная идея. Ясная, но почему-то робкая
улыбка озаряла ее лицо. Глаза, огромные, зеленые, с едва заметными
золотистыми крапинками, были устремлены на Сола.

Рахиль несла Рахиль, Малышка уткнулась в ее плечо и сжимала крохотные
кулачки, словно решая, закричать ей или нет.

Сол попытался что-то сказать, но язык его не слушался. Наконец он
выдавил:

- Рахиль.