удивительными существами. Несомненно людьми - он чувствовал это, - но,
черт возьми, до чего же разными! Скафандры - не серебристые, как у него с
Монетой, а самых невероятных расцветок - почти сливались с телами. Только
размытые контуры и едва заметные переливы выдавали их присутствие. А
внешность... Вокруг головы не уступавшего ростом Шрайку плотного и
лобастого целителя вздыбились гривой рыжие энергетические потоки; рядом с
ним стояла женщина ростом с ребенка, но несомненно взрослая, изящная, с
мускулистыми ногами, небольшой грудью и двухметровыми прозрачными
крыльями, И они вовсе не были украшением. Когда по оранжевой траве
скользнул легкий ветерок, маленькая женщина разбежалась, раскинула руки и
плавно взлетела.
перепончатыми пальцами, сгрудились невысокие крепыши в панцирях и шлемах.
Лица их были закрыты забралами, как у морпехов ВКС, готовых принять бой в
вакууме, но Кассад догадался, что панцири - часть их тела. В восходящих
потоках воздуха парили крылатые мужчины; между ними пульсировали желтые
лазерные лучи, сплетаясь в удивительные узоры. По-видимому, лучи
испускались глазами, расположенными у них на груди.
У этих воинов и без него полно дел.
фиолетовый овал.
были созданы и отправлены в прошлое Гробницы Времени.
звезд и бросив на землю тень. Скользнуло и исчезло. Люди, мельком
посмотрев вверх, вернулись к своим занятиям. Одни собирали со странных
деревьев мелкие плоды, другие, обступив воина в панцире, рассматривали
энергокарты, которые тот вызывал, щелкая пальцами; крылатые, рассекая
воздух, понеслись к горизонту. А шарообразный индивидуум неопределенного
пола принялся зарываться в мягкую почву и вскоре скрылся в ней с головой -
лишь маленькая земляная горка, бегавшая вокруг Кассада с Монетой, выдавала
его присутствие.
что сказала Монета. - Что это такое? - Внезапно на глаза ему навернулись
беспричинные слезы. Будто, завернув за угол в чужом городе, он очутился
дома, в Фарсиде: давно умершая мать машет из дверей; забытых друзья зовут
играть в вышибалы.
светящемуся овалу. Не сводя глаз с крылатых людей, тот сделал шаг, и
чудесная равнина исчезла.
Кассад разглядел мерцающие стены Хрустального Монолита. На Гиперионе была
ночь. В небе клубились рваные тучи, завывал ветер. Долину освещало лишь
пульсирующее сияние Гробниц. Кассада пронзила острая, как у ребенка, тоска
по странному миру, где он только что побывал, но в следующий миг
наваждение прошло.
лежавшей на ступенях Нефритовой Гробницы. Из-за поднятого в воздух песка
они не замечали Шрайка, который словно тень скользил мимо Обелиска.
Скользил к ним.
перепрыгивая через хрустальные осколки. Монета повисла у него на руке.
этот раз Шрайк убьет тебя.
скафандр валялся на прежнем месте. Обшарив Монолит, полковник нашел свою
десантную винтовку и ленту с гранатами. Убедившись, что винтовка цела,
Кассад проверил заряд и, щелкнув предохранителем, бросился на перехват
Шрайка.
речном берегу, у Лодорского водопада, рядом - Браун, мой товарищ по пешим
странствиям. Но стоит открыть глаза... Вокруг тьма более беспросветная,
чем тьма Гипериона в моих снах, а заунывный плач воды ничуть не похож на
грозный рокот водопада, воспетого Саути. Чувствую себя ужасно - но это не
та саднящая боль в горле, которую я заработал, когда мы с Брауном сдуру
взобрались на рассвете на Скиддоу, - нет, меня душит страшная, смертельная
болезнь, от которой ломит все тело, а в груди и животе клокочет огненная
мокрота.
Хента, - тусклая полоска света. Видно, он заснул, не погасив лампы. Мне
следовало поступить так же, но теперь уже нет смысла: прямоугольник окна
чуть светлее заполнившего комнату мрака.
понимаю, что меня разбудил гром. Нигде ни огонька. Высунувшись из окна,
вижу лестницу над площадью, мокрую от дождя, и среди молний - черные
силуэты башен Тринита-дель-Монти. С лестницы дует холодный ветер.
Возвращаюсь к кровати и, набросив на плечи одеяло, подтаскиваю к окну
стул. Усаживаюсь. Сижу, гляжу в окно, думаю.
сотрясавшие его тело на каждом вдохе и выдохе. Вспоминаю мать, ее бледное
лицо, светящееся в сумраке комнаты с зашторенными окнами. Нас с сестрой
приводили, позволяли коснуться ее влажной руки, поцеловать горячие
обметанные губы - и тут же выводили. Вспоминаю, как однажды, выходя,
украдкой вытер рот рукавом и боязливо покосился на сестру и родичей -
вдруг заметили?
хирург-итальянец обнаружили следующее (цитирую письмо Северна к другу):
"Ужаснейший из возможных случай туберкулеза... легкие совершенно
разрушены, их просто не осталось". Ни доктор Кларк, ни итальянец не могли
понять, как Китсу удалось прожить эти два месяца.
прислушиваясь к клокотанию в груди и горле, ощущая, как боль словно огонь
пожирает мое тело, а непрерывно звучащий во мне крик - душу. Это кричит с
дерева Мартин Силен, виновный в том, что написал стихи, на которые у меня
не хватило здоровья и духу; кричит Федман Кассад, готовясь принять смерть
от клинков Шрайка; стонет Консул, не желающий совершить новое
предательство; кричат тысячи тамплиеров, оплакивая свой собственный мир и
брата своего, Хета Мастина. Кричит Ламия Брон, вспоминая убитого
любовника, моего двойника. Стонет на больничной койке Поль Дюре,
измученный ожогами и воспоминаниями, ни на миг не забывающий, что его
грудь когтят, выжидая урочного часа, крестоформы. Кричит Сол Вайнтрауб,
зовущий Рахиль. А в ушах его не смолкает жалобный крик новорожденной.
Проклято!
от окна, ощупью добираюсь до кровати и ложусь - хоть на миг смежить веки.
не мог отличить сон от яви. Реаниматор, кушетка в корабельной
операционной, мягкая черная пижама... Наконец обрывочные воспоминания о
прошедших двенадцати часах начали выстраиваться алогической
последовательности: вот его извлекают из реаниматора, затем обклеивают
датчиками, а Консул и еще какой-то мужчина, склонившись над ним, задают
вопросы. По всей видимости, он дает вполне здравые ответы; и снова
забытье. Снится ему Гиперион, горящие города. Нет, города и в самом деле
горели!
свою вычищенную и аккуратно сложенную одежду и быстро привел себя в
порядок. Музыка звучала то громче, то тише, чарующе глубокая - никакой
фонограмме не под силу воспроизвести все эти обертона.
настежь, балкон выдвинут, силовое поле, по-видимому, отключено. Здешней
силы тяжести едва хватало, чтобы удерживать его ноги на палубе, -
процентов двадцать гиперионовской или одна шестая стандартной.
где Консул сидел за старинным клавишным инструментом, который он именовал
роялем. К дверному косяку прислонился человек с бокалом в руке - археолог
Арундес. Консул исполнял что-то древнее и очень сложное, пальцы его
буквально летали над клавиатурой. Тео подошел ближе, чтобы заговорить с
ушедшим в себя Арундесом, и замер, пораженный открывшимся ему зрелищем.
тянулась до самого горизонта - впрочем, недалекого. На траве вольготно
расселись и разлеглись люди - видимо, слушатели импровизированного
концерта Консула. Но что это были за люди!
бледные и безволосые, как эстеты с Эпсилона Эридана. Но ими аудитория
отнюдь не ограничивалась. Обитателям Сети и не снилось такое разнообразие
форм. Люди, заросшие шерстью, покрытые чешуей и мохнатые, как пчелы, с
фасетчатыми глазами и усиками-антеннами. Хрупкие, как фигурки из
проволоки, с черными крыльями, в которые они запахивались, как в плащи.
Коренастые и мускулистые, как африканские буйволы, - их, должно быть,
создавали для планет с высокой гравитацией; даже лузусцы показались бы
Максимов Альберт
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Сертаков Виталий
Контровский Владимир
Сертаков Виталий