сидела за маленьким рабочим столиком прямо у окна, не дальше чем в
трех футах от Харлена. Света не было, но слабое фосфоресцирующее
сияние освещало комнату как гнилушка освещает темный лес.
фигура тоже сидела за маленьким столиком на расстоянии ввытянутой руки
от того места, где стоял Харлен, прижавшись к стеклу носом. Он сразу
узнал ее.
худой. За те месяцы, что ее глодал рак, пока она еще ходила в школу до
Рождества, она стала еще худее. Тогда ее руки, Харлен это отлично
помнил, казались двумя косточками, обернутыми в веснушчатыую плоть.
После этого никто в классе не видел ее до самой ее смерти в феврале,
как и на похоронах, кроме матери Сэнди Уиттэкер, которая навестила ее
как-то раз, и потом пришла на похороны. Она рассказывала Сэнди, что
под конец от старой леди ничего не осталось кроме кучки костей и кожи.
сидела наклонясь вперед, полностью поглощенная своим собеседником, и
затем его взгляд вернулся к миссис Дугган.
платье зеленого цвета, том самом которое она надевала на свое
последнее Рождество. В нем она была и сейчас. В нескольких местах оно
сгнило и сквозь него виднелись фосфоресцирующие сияние.
заколками , их тоже Харлен видел еще в классе,но многие волосы выпали
и сквозь лысины проглядвал голый череп. В скальпе так же как и на
платье было немало дыр.
которую она держала на столе - длинные пальцы, просторное золотое
кольцо, тусклый блеск костей.
сказала. Она выглядела озадаченной, затем перевела звгляд на окно, за
которым на коленях стоял Харлен.
что отсвет падает прямо на его лицо за стеклом, видно также явственно
как видны сухожилия похожие на спагетти на кулаке миссис Дуган, так же
ясно как видны темные колонии плесневых грибков под прозрачной плотью.
Вернее под тем, что осталось от плоти.
повернулась и смотрит на него, но он не мог оторвать глаз от спины
миссис Дуган, на которой под разъехавшейся кожей кости позвоночника
медленно двигались как двигаются белые камни под подгнившей тканью.
фосфоресцирующее сияние жгло через темную лужицу жидкости, стоявшей
там, где был когда-то ее левый глаз. Зубы оскалились в безгубой
улыбке, когда она наклонилась вперед, будто посылая Харлену воздушный
поцелуй. Но дыхание не замутило оконного стекла.
тонкой полосе бордюра над пропастью в двдцать пять футов над камнем и
бетоном. Он бросился бы бежать, даже если бы вспомнил об этом.
остальные, кроме особых праздничных дней, он помогал отцу Каванагу
служить обычную раннюю мессу, начинавшуюся в половине восьмого и затем
остался на позднюю, десятичасовую, на которой он был главным алтарным
служкой.На раннюю мессу народу обычно приходило больше, поскольку
большинство католического населения Элм Хэвен жертвовало лишним
получасом своего времени только тогда, когда избежать этого не было
никакой возможности.
отец Каванаг называл алтарной; прежний священник, отец Гаррисон не
возражал против того, чтобы из-под рясы его служек виднелись тенниски,
но отец Каванаг говорил, что помогать людям принимать причастие надо с
большим уважением. Первоначально эти расходы вызвали неудовольствие в
семье Майка. Прежде у него не бывало новых ботинок - отец говорил, что
ему достаточно тяжело одевать четырех дочерей, чтобы еще беспокоиться
о нарядах сына - но в конце концов он тоже согласился выказать
почтение Богу. Кроме как в костел Майк никуда не носил свои ботинки и
надевал их только во время мессы.
тем больше, чем чаще он присутствовал на ней. Почти четыре года назад,
когда он только начинал служить алтарным служкой,, отец Гаррисон не
требовал от своих помощников почти ничего, кроме того чтобы они
приходили во время. Подобно всем остальным Майк вставал на колени,
совершал нужные действия и бормотал латинские ответствия, не уделяя
особенного внимания их значению и не думая в сущности о том _чуде_,
которое совершалось каждый раз, когда он передавал маленькие бутылочки
с водой и вином священнику для причастия. Это был долг, который ему,
поскольку он был католиком и, как он полагал, хорошим католиком,
полагалось исполнять..., хотя другие маленькие католики из Элм Хэвена
вечно находили предлоги, чтобы избежать выполнения этого долга.
попросили уйти в отставку, поскольку старый священник выказывал все
признаки старческой дряхлости, его пристрастие к спиртному становилось
все более явным, а проповеди все более расплывчатыми... Вот тут-то
прибытие отца Каванага и изменило для Майка всю его жизнь.
казался полной противоположностью отцу Гаррисону. Отец Гаррисон был
старым, седым ирландцем, с подозрительно розовыми щечками и некоторой
путаницей в мыслях, словах и поступках. Мессы, которые ему приходилось
служить, казались ритуалом давно ему надоевшим и имевшим для него
значение не больше, чем ежедневное бритье. Он жил только ради визитов
к прихожанам и обедов, на которые его приглашали, даже посещение
больных и умирающих стало для старика поводом для долгих, неторопливых
бесед, воспоминаний, историй, рассказов о давно ушедших из жизни
стариках. На некоторые из этих посиделок Майку приходилось
сопровождать священника, поскольку часто больному требовалось
причаститься, то отец Гаррисон. справедливо полагал, что присутствие
одного из алтарных мальчиков прибавит пышности простому вобщем-то
обряду. Майк же во время этих визитов отчаянно скучал.
человеком, с темными волосами. Майку было известно, что несмотря на
то, что священник брился дважды в день, примерно к пяти часам его
смуглые щеки покрывала отчетливо проступающая щетина. К мессе отец
Каванаг относился очень трепетно - он называл ее призывом Господа к
людям присоединиться к Тайной Вечере - и требовал такого же трепета от
алтарных служек. По крайней мере от тех, кто остался при нем служить.
многого, и прежде всего _понимания_ своих слов, а не бездумного
бормотания вызубренных латинских фраз. Поэтому целых шесть месяцев
Майк посещал по средам занятия по катехизису, на которых священник
учил их основам латинского языка и объяснял исторический контекст
мессы как таковой. Алтарные служки должны были по-настоящему
_принимать участие_ в службе, участвовать в ней сердцем. Учителем отец
Каванаг оказался весьма строгим и был беспощаден к тем, кто любил
посибаритничать и просыпал вследствие этого мессу или пренебрегал
занятиями.
каждый человек в приходе, и даже в целом округе ,был хорошо знаком с
этой слабостью старика, отец же Каванаг вино употреблял только во
время причащения, а на пищу, казалось, смотрел как на неизбежное зло.
Подобное отношение он проявлял и к посещениям прихожан; отец Гаррисон