эти ложно-лирические строфы, я предпочитал батальные сцены.
оно обмякло. Я открыл глаза, ожидая увидеть в кровати покойника.
видеоочки обратились к андроиду и священнику. - Поняли, почему я выбрал
этого мальчика, чтобы он закончил за меня "Песни"? Писатель из него -
дерьмо дерьмом, зато память - как у слона.
на А.Беттика. И в это мгновение, после долгих лет знакомства с вежливым
андроидом, я впервые увидел его таким, каков он есть на самом деле. У
меня отвисла челюсть.
Наверное, подумал, что со мной приключился инфаркт.
потом - снова на андроида.
- очень спокойно проговорил А.Беттик. - Я никогда не видел настоящих
львов, медведей или тигров, но у меня сложилось впечатление, что их
объединяет определенная свирепость, совершенно чуждая... э-э... иной
расе, к которой я принадлежу.
глаз. Понимание, внезапное и болезненное, как удар по голове, продолжало
углубляться. - Ты присутствовал при всех ключевых событиях... расцвет
Гегемонии, открытие Гробниц Времени на Гиперионе, Падение
пуль-порталов... Боже милостивый! Ты участвовал в последнем
паломничестве к Шрайку!
где есть что наблюдать.
ответ, даже если он уже умер.
Но когда я прочел через Бездну твою повесть и догадался...
Какой дурак!
утайки, клянусь, я бы задушил его!
пропадала почти два года. Ты отец ребенка... очередного мессии.
Наблюдатель, друг, десятки раз вместе с нами рисковавший жизнью. - Нет,
я не муж Энеи. И не отец.
лгал.
было. И ребенка нет.
был... сама Энея. Моя дорогая девочка. Моя единственная. Ничего не
осталось. Только прах".
отца-Наблюдателя позволить мне стать его другом и телохранителем, как я
был другом и телохранителем Энеи, даже когда я возродил в себе надежду -
а не будь надежды, мне бы никогда не сбежать из ящика Шредингера, - даже
тогда в самой глубине сознания я знал: во вселенной нет ребенка моей
возлюбленной... Я бы непременно расслышал в Бездне музыку его души,
словно фугу Баха... ребенка нет. Все, что осталось, - ее пепел.
к цилиндру с прахом Энеи и, почувствовав холод стали, признать: та, кого
я любил, ушла навсегда. Я один найду место, где надо развеять ее прах.
Дойду, если понадобится, до Аризоны... Или туда, где был Ганнибал... где
был наш первый поцелуй. Возможно, именно там она была счастливее всего.
башню.
А.Беттик, и даже старый поэт - все повернули головы к обрыву над рекой.
пробившись сквозь тучи, удивительно яркий луч, и на мгновение все
озарится и заиграет волшебными красками. Вот так озарились вдруг для
меня две фигуры, несколько долгих секунд хранившие неподвижность. А
потом та, что поменьше, стремительно зашагала к нам и, не выдержав,
сорвалась на бег.
расстояния - солнечные блики играли на хромированной броне, красные
глаза горели угольями, сверкали шипы, клинки и пальцы-кинжалы. Но я не
стал долго разглядывать неподвижного Шрайка. Шрайк сделал свое дело. Он
перенесся сквозь время с такой же легкостью, как я теперь переношусь
сквозь пространство. Он доставил ее сюда.
видел ее в последний раз, она словно помолодела на три года, стряхнула с
себя бремя горестей и забот; золотые, выгоревшие на солнце волосы были
небрежно стянуты на затылке. Нет, вдруг понял я, она не помолодела,
просто она сейчас почти на три года моложе - ей только-только
исполнилось двадцать; для нее с момента нашего расставания в Ганнибале
прошло лишь четыре года.
старому поэту, а потом обернулась ко мне.
поднималась на цыпочки, когда хотела поцеловать меня в щеку.
пришлось пережить такое. И всем остальным.
в замке Святого Ангела, о клонах Немез, что будут кружить вокруг ее
обнаженного тела, о вздымающемся стеной пламени... Энея провела рукой по
моей щеке.
двадцать три дня и шесть часов я буду с тобой. И никогда больше не
упомяну об оставшемся у нас времени. У нас впереди вечность. Мы всегда
будем вместе. И наш ребенок тоже будет с тобой.
брака с Наблюдателем. Наш ребенок. Наш человеческий ребенок, способный
ошибаться, способный упасть, расквасить себе нос и расплакаться.
часов после того, как мы с Энеей обвенчались. Венчал нас, конечно, отец
де Сойя. А перед закатом он отслужил мессу за упокой души старого поэта.
оттуда открывался чудесный вид на прерию и далекие леса. Рядом с тем
местом, где стоял когда-то дом его матери. Мы вырыли глубокую могилу -
поблизости рыскали звери, ночью был слышен вой волков, а потом принесли
туда тяжелые камни и сложили надгробие. Энея высекла на плите даты
рождения и смерти поэта - он прожил без малого тысячу лет, - его имя, а
внизу добавила просто "НАШ ПОЭТ".
полдень, во время венчания, и потом, когда умер старый поэт, и на закате
во время панихиды, и когда мы хоронили Мартина Силена - хоронили
буквально в двадцати метрах от этого существа, высившегося над обрывом,
словно утыканный шипами, закованный в серебристые латы часовой. Но когда
мы уходили, Шрайк медленно приблизился к могиле и замер, склонив голову
над свежим холмиком. Последние отсветы догорающей зари рдели на его
блестящих доспехах и отражались в рубиновых глазах. Больше он не
шелохнулся.
но у нас с Энеей имелись другие планы. Мы позаимствовали на корабле
Консула кое-какое экспедиционное снаряжение, надувной плотик, охотничье
ружье и массу сублимированных продуктов - на случай неудачной охоты - и
погрузили все в два тяжеленных рюкзака.
Акунин Борис
Глуховский Дмитрий
Орлов Алекс
Орлов Алекс
Прозоров Александр
Шилова Юлия